Девочка. Книга первая (СИ) - "Dave Gahan Admirer Violator"

И сейчас я молила только об одном — о терпении, чтобы пережить оставшиеся несколько дней до начала университета и поскорее уехать из резиденции. “Главное, не поддавайся эмоциям, как это случилось в Стелсе, они могут привести к новому сроку заключения, — проговаривала я про себя, как мантру. — При встрече с ним веди себя спокойно, равнодушно, всем видом показывая, что ты решила свою проблему с чувствами”.

Наступило утро, и на смену всем эмоциям, вместе с зарядившим на весь день дождем пришла апатия. Я, словно кукла с нарисованной улыбкой на лице, делала домашние дела, не осознавая, что именно я делаю, ела пищу, не ощущая ее запаха и вкуса, занималась учебой, не вникая в суть, вела беседы с Латом, не понимая, что он говорит, — все происходило будто не со мной, а с моей обездушенной улыбчивой копией. Но все же одна эмоция пробивалась наружу — это ожидание окончания срока заключения. Иногда я посматривала на мощное ограждение, мороком проявлявшееся вдалеке, и опускала глаза, понимая, что сбежать из этой цитадели невозможно, да и некуда было бежать — от таких людей, как Барретт, не скроешься.

Барретт не появился ни в этот день, ни на следующий. Шли секунды, минуты, часы, но он не выходил на связь и вообще никак не напоминал о себе. Я научилась жить с этим вакуумом внутри меня, без вкуса, без цвета, без запаха, загружая себя с утра до позднего вечера учебой и зубрежкой, тем самым заполняя пустоты в груди. С каждым прожитым в этом вакууме часом мне становилось легче — на горизонте, словно яркая жемчужная заря, проступала надежда, она словно красная шелковая полоса с надписью “ФИНИШ” мерцала перед глазами, открывая во мне второе дыхание, заряжая меня позитивом на скорый отъезд домой. Вспоминая слова Саши "только я знаю, что ему нужно в постели, он всегда возвращается только ко мне", я была уверена, что он вернулся к сестрам Романофф, и теперь оставалась лишь пустая формальность — разрешение Барретта отпустить меня домой.

Этой ночью я проснулась внезапно, словно меня кто-то разбудил. Открыв глаза, я резко села на постели и поняла — Барретт вернулся в резиденцию.

(1) Похожи как две капли воды.

(2) Вечная любовь

(3) Дерьмо

(4) Пан или пропал

(5) На войне, как на войне

(6) Немного

(7) Поживем — увидим

Глава 25

Я не слышала ни шагов по холлу, ни звуков из спальни — дом по прежнему был погружен в ватную тишину, но я была уверена, что Барретт приехал домой, — я ощущала его физически, чувствовала его присутствие, знала это наверняка, словно сейчас он находился здесь, в моей комнате. Сердце колотилось, как бешеное, вакуум внутри меня внезапно схлопнулся, и меня накрыло очередной волной самых противоречивых эмоций: от любви и желания протянуть руку к этому опасному Хищнику и нежно погладить его, до ревности, ненужности и желания вырваться на свободу из плена его лап и логова.

Внезапно послышались шаги — спокойные, уверенные, они эхом раздавались по пустынному мраморному холлу, и мое сердце вторило каждому звуку поступи, которую я уже знала наизусть.

Сжав одеяло у груди, я перестала дышать, одновременно желая и не желая видеть сейчас своего Призрака во плоти. Звук шагов стих, и я бесшумно выдохнула — значит он вернулся к сестрам Романофф и приехал домой только с одной целью, чтобы наутро поставить меня перед фактом, что я покидаю резиденцию. Да, так и должно было быть — скоро я уеду отсюда, вновь выстрою кирпичик за кирпичиком свой мир и заживу прежней жизнью. Мне просто нужно как можно дальше быть от этого человека. Здесь, в его логове, где все пропитано его энергетикой, было гораздо сложнее ментально отстраниться от Барретта, но как только я покину эти мраморные стены, у меня получится забыть его, после того, какой ад он мне устроил в эту неделю, — должно получиться. Сделав такие выводы, я облегченно вздохнула и погрузилась в неясный сон.

Утром я открыла глаза, и увидела приближавшегося к моей кровати Барретта.

Он был бос и одет только в черные спортивные штаны, низко сидевшие на бедрах. Спросонок, пока мой мозг все еще пробуждался, а чувства уже бодрствовали, на меня опять нахлынула вся гамма эмоций: и любовь, и ревность, и боль от ненужности, и желание убежать от него. Но я быстро скрыла чувства под маской безразличия, окончательно просыпаясь, а он все это время спокойно смотрел на меня, и мне казалось, что он в очередной раз сканирует мою душу.

Вплотную приблизившись ко мне, он по-хозяйски откинул мое одеяло, и я машинально прикрылась руками, потому что в этот момент была нагой — единственный комплект белья был мной постиран и сейчас сушился в ванной.

Первым моим желанием было свернуться калачиком и закрыться от него — я совсем не хотела, чтобы он сравнивал меня со своими длинноногими ухоженными красавицами, с которыми он провел ночь, не хотела, чтобы он сравнивал мою щуплую фигуру и бледную, почти прозрачную кожу с их безупречными силуэтами и ровным красивым загаром. Хотя почему же… пусть проводит параллели… сейчас он взвесит все "за" и "против" и отправит меня домой.

Он скользнул равнодушным взглядом по моим узким плечам, маленькой груди, бледным ногам и остановился на ступнях. От волнения я непроизвольно поджала пальцы на ногах в ожидании его слов об освобождении, а он вернул одеяло на место и бросил взгляд на кресло, где лежали мои джинсы и блузка.

— Тебе были куплены новые вещи и белье, — наконец произнес он спокойным тоном. — К завтраку переоденься в нормальную одежду.

Ожидая совсем не этих слов, я собралась было вспылить и сказать, что я буду носить то, что мной куплено, но решила, что лучше с ним не спорить сейчас, когда на горизонте ярким пятном просматривалась финишная лента и мой скорый отъезд домой.

Пока я поплотнее укутывалась в одеяло, Барретт спокойно развернулся и пошел к двери, демонстрируя широкую спину с грозным орлом, который, нахмурившись, смотрел на меня.

Неуютно поеживаясь от наготы, я посмотрела на свою одежду, аккуратно сложенную на кресле, и нахмурилась — и чем ему не угодили мои вещи? Чистые, аккуратные. Да, я не носила брендовые наряды и дорогое нижнее белье, которое рекламируют и носят девушки Романофф. Да даже если бы у меня было достаточно средств, чтобы покупать дорогое нижнее белье, я теперь из принципа не согласилась бы носить белье этой марки — я не хотела ни соревноваться с этими девушками, ни быть на них похожей.

Внезапно в дверь постучались, и голос Лата, сообщавший, что завтрак уже готов, вернул меня в реальность. Первым моим желанием было отказаться, чтобы не сталкиваться внизу с хозяином резиденции, но я вновь взяла себя в руки и тихо произнесла:

— Спасибо, Лат. Я скоро спущусь.

Приведя себя в порядок в ванной, я надела тяжелый махровый халат и направилась в гардеробную, где все так же мертвым грузом громоздились объемные коробки, перевязанные красивыми шелковыми лентами.

От нежелания надевать обновы, я скривилась: “Черт, хоть голой выходи”. Но я знала, что никогда не позволю себе такого бунта. Во-первых, это было недопустимо с точки зрения моих личных правил этики, во-вторых, мне бы было безмерно стыдно перед Латом, а в-третьих, мой протест, даже если я выйду в халате, ничем хорошим для меня не окончился бы, в этом я была уверена.

Приблизившись к коробкам, я села рядом с ними на пол, и, поставив ближайшую подарочную упаковку на колени, развязала розовую шелковую ленту. Поднимая крышку, я ожидала увидеть нечто гламурное и открытое, в стиле сестер Романофф, но, заглянув внутрь, вскинула брови от удивления. В глубине коробки лежал нежно-голубой сарафан от Chanel, длиной до середины икр, из очень забавного материала, похожего на матовую тафту: закрытое горло, завышенная талия, перевязанная лентой. К сарафану прилагалась трикотажная кофта на тон темнее платья, с шелковой оторочкой и рукавом в три четверти. Надо же, никаких открытых туник и гламурных изысков, скорее напротив, этот сарафан был в моем стиле, как в свое время то платье с бабочками, которое я оставила в Нью-Йорке. Теперь уже с бОльшим интересом я потянулась к следующей коробке и обнаружила в ней красивый джинсовый комбинезон с вышивкой логотипа Chanel на карманах. К комбинезону прилагалась белая из тонкого хлопка блузка, отделанная красивым кружевом, с рукавами-фонариками, почти такая же, какую я надевала в дорогу из Нью-Йорка в Сиэтл. И этот наряд можно было назвать “в моем стиле”.