Мышеловка для кота (СИ) - Николаева Ольга

Что я могу сказать? Мокрая трава на обочине — это ерунда. Пережить можно. А вот крапива, по пояс… Тоже пережила, но не без последствий.

Кир только бровью повел, глядя, как я влетаю в салон. Еще быстрее, чем выскочила.

Кстати говоря, Янкевич пытался как-то прокомментировать мою ошибку с выходом на природу… Открыл, было, рот, посмотрел на меня, закрыл обратно. Не знаю, что больше его остановило: страх или жалость.

Пробуждение не было приятным, и эмоции Кирилла меня вовсе не трогали. От слова "фиолетово".

Тело болело, ноги были мокрыми, до колена точно, а пятая точка нещадно чесалась. Просто невыносимо жгло во всех местах, где хоть на секунду прикоснулась к коже треклятая зелень.

Вот такая вот, мокрая, несчастная, вся исчесавшаяся, я и предстала пред ясными очами Кирилловых родственников.

Ну, как предстала… Проще сказать, выпала из салона, когда он затормозил на какой-то территории. Сразу же, как въехал в раздвижные ворота, так и затормозил. Кроме дороги, крытой асфальтом, да здоровенных берез по обочинам, я ничего не увидела. Но чутье подсказывало, что где-то в конце этой "тропки" должен быть дом. Домина. Усадьба. Замок, на худой конец. Потому, что к обычным домам не подводят такие вот садово-парковые дорожки. Непропорционально будет по размерам.

В общем, я тихо офигевала от масштабов бедствия (все-таки, не ждала, что родня Янкевича настолько крута), так же тихо и аккуратно выползала из автомобиля, больше глядя под ноги, чем по сторонам, и, с моим цыганским везением, чуть не упала в объятия хозяев. Вернее, на них самих. Так уж совпало.

Потому, что незачем из кустов вылезать, когда этого никто не ожидает…

Между прочим, я даже не визжала от страха. И не орала дурным голосом, когда свалилась на что-то мягкое.

Так, немного поматерилась, потому что уже пора была: чересчур накопилось всего в моей чаше терпения.

А вот то мягкое, на которое я упала, просто вопило, словно его режут. Нечеловеческим, кстати, тембром.

Это потом выяснилось, что голосов было два: человеческий и… хрен знает, как называть этих собако-недорослей… Нормальные собаки лают, рычат, скулят, на худой конец. А эти, котеночьего размера, умеют только визжать.

От визга я оглохла и почти ослепла (глаза прикрылись сами, как потом поняла), и от души благодарила небо, что так вовремя, все же, сходила за крапивой. Иначе, конфуза не избежать бы…

Одна беда: встать самостоятельно не сообразила. Слишком много набежало в голову посторонних мыслей…

Кир поднял. Почти за шкирку. Сначала меня. А потом тех самых обладателей двух фальцетов.

— Мама, привет. Ты что здесь делаешь, в такую рань?

Он улыбался. А я решила, что хуже уже все равно не придумаешь, поэтому, можно в ответ и ухмыльнуться. Плюс-минус пара доказательств моей никчемности уже ничего не исправили бы…

Подумать-то я подумала, но, на деле, изобразить хоть какое-то подобие улыбки ни черта не вышло. Сил просто не было.

Потому лишь хмуро наблюдала, как эта тщедушная женщина, мною весьма примятая и испачканная мокрой листвой, виснет на шее Кирилла. Вот она, значит, какая, эта мама…

Можно бы и соврать, конечно, о том, что я именно такой и представляла себе его родительницу. Или совершенно не такой… Но, по-честному, о ее внешности абсолютно не задумывалась. Как и о голосе, и о характере. Было не до того. Просто: "жена бандита", "мать олигарха". Силуэт из картона с двумя ярко горящими надписями.

Силуэт оказался вполне себе живым, материальным, подвижным и причитающим. Сразу на несколько тем: "как оказался здесь", "почему не сказал о приезде", "зачем с черного двора заехал", "Лялечке лапку отдавили", "да ты же устал" и все в подобном роде.

На меня — ноль внимания. То ли демонстративно, то ли, действительно, я так качественно прикинулась тенью от куста… Может быть, и другие причины были для игнорирования, но не сильно меня волновали. Я стояла, мерзла, переминалась с ноги на ногу, пытаясь избавиться от сырости в кроссовках, и отчаянно зевала (сказались и усталость, и нервы).

Иными словами, вела себя до ужаса неправильно и неприлично, вообще не так, как положено при встрече с родителями. Пусть и не жениха (если быть честной и конкретной), но и не совсем чужого мужчины.

Хотя, признаться, я никогда раньше и не бывала на таких встречах, и не проходила специальных тренингов на эту тему. И даже у подруг ни разу не поинтересовалась, как у них все это происходило.

Это сожаление пришло ко мне, расцвело, и тут же увяло. Я ж, в конце концов, неизвестно еще, зачем сюда привезена. Может быть, чтобы в лицо запомнили, чтобы проще искать и наказывать, при необходимости.

Как назло, я об этом подумала как раз в тот момент, когда сумасшедше-радостная мамочка отлипла, наконец, от Кира и решила повернуться ко мне.

Кто из нас больше хмурился в эту секунду — неизвестно. Может быть, Кир и успел рассмотреть, а мне, как-то, не до этого было…

Выдавленное через силу "здрасссте" тоже не сильно смахивало на любезное и радостное приветствие. Его и вежливым-то можно назвать с очень сильной натяжкой. Ну, не хотелось мне в тот момент быть вежливой и приятной. Больше тянуло на убийства. Многочисленные, особо жестокие.

— Мама, знакомься. Это — Лиза. — Коротко. Внушительно. И ни черта не понятно, за каким хреном он приволок эту самую Лизу, то бишь меня, в родительскую обитель.

— Лиза, это моя мама. Вилена Игоревна.

Етит твою… А я-то думала, что Андерс — это извращение на российской земле. Но оказалось, что в семейке водятся еще и такие несчастные…

Нет. Я люблю красивые, звучные, необычные имена. Только вот, их приятно слышать. Хорошо запоминаются. Но как живут с ними их обладатели? Их же с детства, наверное, заколебали подколки и придирки ровесников…

Я как-то сразу прониклась сочувствием к несчастной кирилловой маме. И уже более приветливо сообщила, что мне очень приятно. С ней познакомиться, конечно же.

Критично-недоверчивый взгляд, очень цепкий, прозрачно-серых, очень холодных глаз. Так и не скажешь, что их обладательница могла бы верещать и причитать над мелкой, неприметной собачкой…

— А я вас не такой представляла… Лиза… — И голос такой же, замораживающий. Зря я, похоже, ей сочувствовала по поводу имени. Такая и язык могла бы запросто оттяпать, скажи ей кто-нибудь что-нибудь неправильное…

— Гхкм… А какой, если не секрет? — Живое любопытство снова не устояло перед осмотрительной вежливостью.

Со стороны Кирилла раздалось невнятное то ли покашливание, то ли хмыканье. Коротко глянула на него: нет, не улыбался. Но, отчего-то, мне показалось, что он изрядно веселился. Неизвестно, правда, над кем.

И эта, которая с холодными глазами и неадекватно-редким именем, которая смотрела на меня свысока и надменно (фигня, что ниже была на целую голову), тоже хмыкнула. Слегка неуверенно, как и я. Бровью дернула. Вот, выходит, откуда эта дурацкая привычка у Кирилла…

— Ну… Ира мне описывала вас немного иначе… — Она прижала к груди несчастную Лялечку, которая только пискнула и затаилась, мелко дрожа.

— И как же, если не секрет? — Меня потихоньку начинало распирать. От злости, усталости, от непонятного приема. — Она же меня практически не видела. Что можно сказать о человеке, с которым общался, находясь в глубокой истерике?

— Лиза, кхм…

— Кир, не лезь, пожалуйста. Я сейчас не с тобой разговариваю. — Он хотел что-то возразить. Но я тоже умею дергать бровью. Не хуже этих Янкевичей — так же выразительно и надменно.

— Знаете что, Лиза… Пойдемте-ка домой. Вы там согреетесь, умоетесь и обсохнете, а потом уже поговорим. — Снова осмотрела меня с головы до ног, но мне показалось, что не столько этой Вилене был интересен мой внешний вид, сколько хотелось спрятать нечто, промелькнувшее в глазах. То ли удивление, то ли — усмешку.

Ощущение проскользнула, что маман тоже улыбалась.