Мир до нас: Новый взгляд на происхождение человека - Хайэм Том

Эти данные говорят о том, что в действительности могло существовать три генетически различных популяции денисовцев.

Любопытно, что в подобный сценарий хорошо укладываются результаты недавно проведенного повторного анализа 40-тысячелетних человеческих останков из Тяньюаня, о которых мы уже говорили. Хотя изначально в Тяньюане не выявили денисовской ДНК, с помощью усовершенствованных статистических методов было установлено, что в останках все же имеется сверхмалая доля интрогрессированной денисовской ДНК, количественно соответствующая менее чем 10 % от представленной ДНК неандертальца^{228}. Эта денисовская ДНК пришла не из той исходной популяции, к которой восходят папуасы и австралийские аборигены, – она гораздо лучше соотносится с алтайской популяцией. Это замечательно подкрепляет выводы, сделанные из анализа геномов ныне живущих людей, согласно которым в Восточной Евразии и Юго-Восточной Азии действительно обретались различные популяции денисовцев, которые оставили в геномах современных людей неодинаковый вклад и сделали это не единожды. Сильно фрагментированная денисовская ДНК тяньюаньского человека, вероятно, восходит к интрогрессии, произошедшей задолго до его жизни, но установить, насколько давно она случилась, имеющиеся данные не позволяют. Очень похоже, что человек из Тяньюаня принадлежал к популяции, родственной большинству современных азиатов и коренным американцам, а из этого можно вывести приблизительную дату разделения европейцев и азиатов^{229}.

По всей видимости, линия D1 отделилась от алтайской популяции D0 около 300 000 лет назад^[68]. Группа D2, вероятно, откололась еще раньше, ближе к тому времени, когда произошло разделение неандертальцев и денисовцев. Из этого можно сделать вывод, что D2 – это, так сказать, дальняя родственница остальных двух групп. Генетически D2 так же отличается от других денисовцев, как те – от неандертальцев.

Пожалуй, здесь стоит ненадолго остановиться, ведь на этой странице мы отметили поистине удивительный факт: анализ ДНК живых людей показывает, что в глубокой древности существовала не одна денисовская популяция, а целых три. Это кажется просто невероятным. Остается лишь в недоумении чесать затылок: о том, что денисовцы вообще были на свете, мы узнали только в 2010 г.

Сведения о том, когда происходили различные интрогрессии от денисовцев к нам, можно добыть из геномных свидетельств. Чем ближе особь к моменту интрогрессии, тем сильнее сигнал интрогрессированной ДНК и крупнее ее фрагменты. Расчеты, проведенные на основе величины фрагментов, позволяют заключить, что гены D2 были переданы предкам новогвинейцев около 46 000 лет назад^{230}. Это соответствует более ранним оценкам, предполагавшим, что смешение с денисовцами произошло до того, как популяция разделилась на папуасов и австралийских аборигенов^{231}. С другой стороны, период интрогрессии D1 папуасам продолжался весьма долго и закончился, вероятно, около 30 000 лет назад. Это просто поразительно, поскольку если оценка верна, то можно предположить, что вокруг Новой Гвинеи это смешение продолжалось до сравнительно недавних времен и затронуло тот период, когда на самой Новой Гвинее различные популяции «современных» людей уже разделились между собой.

Сравнив ДНК людей, живущих на Новой Британии (острове к востоку от Папуа – Новой Гвинеи), и ДНК папуасов, ученые из Университета Мэсси установили, что, скорее всего, дело обстояло именно так: различия в относительных пропорциях содержания D1 отмечены как минимум у двух современных групп людей.

Предположительно Homo sapiens поселились на Новой Британии не позднее чем 35 000 лет назад. Чтобы попасть туда, им пришлось пересечь океан. У народности байнинг с Новой Британии ДНК D1 меньше, чем у новогвинейцев из Папуа, что подразумевает дополнительную интрогрессию D1 папуасам уже после географического разделения. По приблизительным расчетам, байнинг отделились от папуасов с континента около 16 000 лет назад, и из этого вполне может следовать, что денисовцы, носители D1, могли дожить до гораздо более позднего времени, нежели считалось прежде. У филиппинских негритосов, упомянутых в начале главы, также отмечена еще одна денисовская интрогрессия, произошедшая уже в период их островной изоляции^{232}. Поскольку у жителей Восточной Азии в наши дни не обнаружено никаких следов ДНК от D1, я думаю, что эта популяция почти наверняка жила в новогвинейском регионе восточнее линии Уоллеса.

Древнейшие люди, когда-то покинувшие Африку, в конце концов добрались до Австралии. Для этого они должны были пересечь Уоллесию и Новую Гвинею или пройти где-то рядом с ними. Вообще говоря, мы вскоре увидим, что наиболее вероятным был новогвинейский маршрут. Как уже отмечалось выше, самую раннюю дату заселения Австралии мы принимаем за позднейшую дату исхода из Африки. Генетические данные, в частности примерное время интрогрессий, убедительно говорят о том, что на своем пути наши предки встречались с денисовцами. Что же еще мы можем узнать о встречах «современных» людей с денисовцами в Сахуле? Осталось ли от денисовцев что-нибудь кроме генетических сигналов в геномах живущих ныне людей? Что археология этого периода рассказывает о событиях, происходивших во время пути и каким образом люди сумели достичь конечного пункта своего дальнего странствия – Австралии?

Как и Новая Гвинея, Австралия весьма сложна в лингвистическом и культурном отношении. Согласно распространенному мнению, в период первого контакта с европейцами там существовало примерно 250 языков, принадлежавших к 28 языковым семьям. Из этих семей 27 были привязаны к крайнему северу, а на всей остальной территории превалировало одно семейство – пама-ньюнга. Оно покрывало 90 % материка и было признано крупнейшей в мире семьей языков охотников-собирателей. По-видимому, это доминирующее языковое семейство сложилось и начало распространяться в период среднего голоцена, 6000–5000 лет назад^{233}. Об истории других языковых групп, возникших ранее, известно еще меньше.

Самые древние свидетельства присутствия человека в Австралии датируются неопределенно: интервалом от 45 000 до 65 000 лет назад. Столь широкий разброс отражает полемику ученых, одни из которых отдают предпочтение ранним датам, выявленным на небольшом количестве археологических стоянок и полученным путем датировки оптическими методами^{234}, а другие практикуют иные подходы^{235}.

Люди, мигрировавшие в Австралию из Сунды, имели на выбор два маршрута: северный, через Новую Гвинею, или южный, через Бали и Тимор, ведущий в Северо-Западную Австралию. Моделирование показало, что, вероятнее всего, они использовали северный путь^{236}.

Наши представления о древнейших поселениях в Австралии в значительной степени основываются на археологических находках человеческих останков, сделанных в двадцатом столетии. Одно из важнейших открытий случилось в августе 1967 г. – тогда Алан Торн (физический антрополог из Австралии; в предыдущей главе мы отмечали его скептическое отношение к «хоббиту») исследовал скелетные останки человека в мельбурнском Национальном музее Виктории. Открыв ящик, он увидел кости, которые могли бы принадлежать невероятно мощному человеческому существу^{237}. На некоторых костях присутствовал хорошо заметный карбонатный налет, сходный с тем, что был виден на знаменитом черепе из Кохуны, который в 1925 г. нашел фермер, распахивавший поле на краю громадной сырой низины под названием Кау Свэмп. Тот череп также был очень своеобразным и весьма массивным.

Отыскав в записях музейных каталогов сведения об этих останках, Торн узнал, что к ним прилагался полицейский рапорт^[69]. Из него стало известно, что заинтересовавшие Торна кости лежали совсем неподалеку от того места, где нашли кохунский череп.

Через год Торн начал там раскопки. Ему посчастливилось найти остальные части скелета, находившегося в музее, в том числе и половину той самой кости, которая попалась ему на глаза в ящике хранилища^{238}. В ходе археологических исследований, проводившихся на окраинах заболоченной низменности позднее, было сделано и много других находок, и к 1972 г. были идентифицированы останки около 40 особей.