Все члены колонии прикреплены к основному стволу. На верхнем его конце — воздушный пузырь (в диаметре сантиметров до двадцати). Это гидростатический орган: он поддерживает всю колонию на плаву. Когда нужно погрузиться глубже, пузырь (пневматофор) сжимается и выталкивает из себя воздух. Чтобы вновь подняться к поверхности, наполняется газом, который сам и выделяет.
Осевой ствол сифонофоры внутри полый. В нем — гастральная полость, проникающая во все другие отделения колонии. А они таковы: на стволе, сразу под пузырем, — плавательные колокола (нектофоры). Они похожи на медуз без щупалец. То расширяя, то сжимая свои зонтики, выталкивают из-под них воду — создается некоторая реактивная тяга, которая и продвигает сифонофору «пузырем вперед».
Ниже нектофоров — желудочные мешки (гастрозоиды), похожие на полипов. У основания каждого — длинный, ветвящийся жгут (арканчик). На конце его ветвей — «стрекательные батареи»: сотни ядоносных клеток. Арканчик хватает смертельно ужаленную добычу, а гастрозоид глотает ее. В нем она и переваривается, а добытая таким путем пища идет на прокорм всей колонии.
Стрекательная клетка в покое (вверху) и в действии (внизу)
Для продления рода важны для колонии и медузоиды (гонозоиды). Они похожи на медузки и назначение у них такое же — размножение. В них развиваются мужские и женские половые клетки (сифонофоры — гермафродиты). Вот яйцо оплодотворено. Оно растет, делится, и вскоре получается из него личинка. Она плавает, и постепенным почкованием образуются на ней все необходимые колониальному сообществу «органы».
Физалия, пожалуй, самое опасное для человека кишечнополостное. Ожоги ее стрекающих капсул очень болезненны, и если ужалена большая поверхность кожи человека, то он может умереть. У наших берегов физалии не водятся. Они тропические и субтропические жители, но порой заплывают и до Японии, Англии, США.
Физалия, или португальский кораблик. Вверху, между ее щупальцами, рыбка номеус
Удивительнее всего взаимоотношения физалий и небольших рыбок — номеусов. Они ловко, безбоязненно снуют между ядовитыми щупальцами физалий. Те их жалят, конечно, а номеусы ничуть от этого не страдают. Видимо, в их теле — стойкий иммунитет к яду физалий. Здесь, среди щупалец сифонофоры, находят они безопасный приют. В этом их очевидная выгода. Но физалии какой прок от них? Возможно, рыбки своим беспечным примером приманивают к смертоносным щупальцам других рыб, которых физалия уже не упустит.
«Я как-то бродил во время отлива по пояс в воде на устричных отмелях одного залива Японского моря в поисках крупных моллюсков, надеясь нащупать их пальцами ног; вода была мутной и стремительно неслась мимо; внезапно бедрам стало горячо, как на огне: продвинувшись еще метра на два вперед, я увидел зацепившуюся своим колоколом за выступавшие раковины устриц большую дактилометру и только тогда различил в воде ее стрекальные нити; три дня в постели с лихорадкой и общим плохим самочувствием были следствием этой встречи» (Н. И. Тарасов).
Не только дактилометра так опасно ядовита, но и другие сцифоидные медузы (речь идет уже не о сифонофорах, а об особом классе гидрозоев — сцифомедузах). Внешне они немногим отличаются от гидроидных медуз. Нет у них, например, паруса — плавательной оторочки по краю купола.
Различно и образование медуз их полипами. Сцифоидная личинка (планула), поплавав немного, прикрепляется передним концом ко дну. На противоположном ему конце прорезывается рот, и личинка преобразуется в маленького полипа. Приходит время — начинается стробиляция. Поперечными перетяжками делится полип на множество лежащих друг на друге, как стопка тарелок, молодых медузок, которые, начиная с верхней, одна за другой отрываются от него и уплывают. Они еще кое-чем отличаются от взрослых медуз, и поэтому их условно называют личинками. Но время идет — вот уже они стали вполне взрослыми медузами. Растут. И некоторые вырастают прямо-таки до величайших размеров. Например, медуза цианея (помните: под ее куполом проходит «детство» трески!) свои гигантские щупальца может раскинуть на тридцать и даже будто бы сорок метров! А зонтик у нее в диаметре до двух метров. Она житель прохладных вод. Обычна в Баренцевом и Северном морях. Заплывает и в Балтийское. Чем южнее обитает цианея, тем мельче она. Один вид цианей («оранжево-красный, лохматый»), который англичане называют «львиной гривой», встречается и на юге Балтийского моря, и в австралийских водах, «где на нее жалуются купальщики штата Квинсленд».
«Корал — растение морское, растущее на дне моря, и которое твердеет почти при первом изнесении из воды на воздух. Оное состоит из смеси растения и минерала. Коралы, или коралки, бывают белыя, красныя, черныя, желтыя, зеленыя и темныя и пепловыя. Точут из сего растения зерны, и, просверлив как жемчуг, носят на шее на нитках для украшения. Красные коралы употребляются в медицине: они чистят кровь, гонят червей и полезны от яду. Делают из оных также соли и тинктуры» (Левшин В. А. Словарь ручной натуральной истории. М., 1778).
И древние греки, и римляне, и натуралисты средних веков и Возрождения считали кораллы растениями. Взгляд этот продержался до 1827 года, до исследований французского врача Пейсоннеля, который доказал, что кораллы не растения, а животные.
«Но кроме лечебных свойств кораллу приписывались и свойства волшебные, причем суеверие это удержалось у некоторых народов до сих пор. Так, итальянцы и в наши дни употребляют коралловые амулеты, полагая, что они могут предохранить от „дурного глаза“. Крест из кораллов, по мнению этих наивных людей, служит надежным средством против заразных болезней. Поэтому-то каждая простолюдинка-итальянка, считающая себя хорошей матерью, старается обязательно приобрести коралловые крестики для ее деток» (П. Е. Васильковский).
Коралловые полипы устроены сложнее гидроидных, хотя в общем сохраняют принципиальный тип их строения. У полипов нет чередования поколений, то есть они не образуют медуз. Так без медуз и живут. У них началось развитие мышечной ткани, которое будет продолжено, как мы скоро увидим, у более эволюционно совершенных типов червей.
У так называемых восьмилучевых кораллов восемь щупалец, а у шестилучевых их число кратно шести и тело одето как бы в массивную известковую броню. У восьмилучевых кораллов дело обстоит иначе: брони нет, а только микроскопические скелетные иглы, тут и там залегающие в мезоглее.
«У благородного коралла скелетных игл в мезоглее так много, что они сливаются в общую, плотную массу, образуя твердый ветвящийся ствол, который проходит по всей древовидной колонии» (В. А. Догель).
Этот-то «твердый ветвящийся ствол» благородного коралла и есть тот драгоценный «камень», из которого уже многие тысячелетия люди изготавливают бусы, ожерелья, браслеты, серьги, брошки. (Оружие тоже инкрустировали кораллами.) Эти украшения обычно розового или красного цвета, но порой и черные.
В античное время и в средние века благородный (или красный) коралл особенно ценился как панацея от многих бед: против чумы, например, колдовства и отравления. Поскольку его добывали прежде (и сейчас в основном) в Средиземном море, то шла широкая торговля им с Востоком. В Индии и Китае ценили коралл больше таких дорогих драгоценностей, как изумруды и рубины. Жемчуг тоже стоил дешевле коралла. Сейчас цена его значительно упала.
Он же при более крупном увеличении
