Арабески ботаники. Книга 1 - Куприянов Андрей Николаевич

Более чем вероятно, что пустынная и гористая местность, ос тавшаяся в промежутках между дорогами, по которым следовали путешествовавшие по Сибири наблюдатели, таит в себе ещё беско нечно много интересных открытий по минералогии и скрывает предназначенные будущим векам богатства. Но в части ботаники и зоологии Сибирь может считаться почти вполне исчерпанной, так что для этих двух областей знания всякое путешествие, кроме Камчатского, сможет дать лишь очень немного новых открытий».

Мог ли Паллас ошибаться в своих прогнозах? Он описал огромное количество видов растений и животных на территории России, в обработке у него находились многочисленные материалы — кроме своих собственных, добровольных и подневольных корреспондентов, поэтому он хорошо представлял, какой огромный потенциал последующих открытий таит в себе сибирская земля. Но быть абсолютным монополистом в области естествознания ему мешал Эрик Лаксман, который сам имел широкую переписку с большим количеством учёных Европы. И возможно, последние строчки его программы были направлены против своего собрата академика, с тем чтобы принизить значение новых естественнонаучных открытий Лаксмана, сделанных им в Сибири. Но это только предположение. Почему так написал всегда осторожный в выводах, точный в расчетах Паллас, осталось невыясненным.

И Лаксман, и Паллас в 70-х годах много путешествуют по России. Лаксман не утруждает себя писанием толстых книг и статей. О его открытиях учёный мир по-прежнему узнаёт из писем. В то время как Паллас публикует без ведома Лаксмана сданные в Академию дневниковые отчёты. В примечании Паллас писал: «Данное сообщение так богато содержанием, что я не мог удержаться и не поместить его здесь, тем более что вследствие отсутствия автора оно могло бы долгое время оставаться ненапечатанным».

Так или иначе, в соперничестве двух академиков победил Паллас. Признав первенство за Палласом, Лаксман становится его постоянным корреспондентом. И постепенно отношения между ними становятся деловыми, без особой теплоты и ревности. Из Иркутска он отсылает Палласу череп ископаемого носорога. Ему же была отправлена коллекция великолепных драгоценных камней, собранных в Восточной Сибири. В сопроводительном письме он открывает Палласу свою любовь к камням: «Я до безумия и до мученичества влюблённый в камни и в дикой Сибири совсем испортивший свой вкус, не в состоянии судить о прекрасном. Поэтому осмелюсь переслать целую партию синих камней моих для представления их высшему приговору».

Эти строки никак не могли быть написаны чужому, враждебному человеку. Далее в этом длинном письме Лаксман описывает природу долин речек Слюдяной и Безымянной, где были им открыты залежи ляпис лазури. Значит, время их примирило и расставило по своим местам, и они оба в меру своих способностей и сил служили познанию природных богатств России.

Более всего Паллас прославился изданием «Флоры России». Екатерина II хотела знать всё, что известно учёным о природе её громадного государства. Появление этой книги стало настоящим событием в российском книгопечатании.

Она украсила царствование императрицы, увековечила имя Палласа и до сих пор не потеряла своего научного значения, а полиграфические её достоинства остаются практически непревзойденными и более поздними изданиями. В хорошем кожаном переплете книга была поистине царским подарком для иностранных гостей.

Конец XVIII века был очень бурным. Паллас жил в России, но многие его друзья были во Франции, где бушевала революция. Переписка с вольнодумствующими учёными стала в России не в моде. Русский монограф Палласа А.К. Сытин связывает переезд Палласа в Крым именно предвестием опалы, которой Паллас искусно избежал. Была ещё одна причина, которая могла коснуться и судьбы, и карьеры Палласа. 12 августа 1794 года от управления Академией была отстранена Е. Дашкова. «Любительницей свободных наук» назвал Дашкову известный русский просветитель Н.И. Новиков. Она была соратницей и практически близкой подругой Екатерины II (если у императриц таковые могут быть).

Она попала в опалу за разрешение печатания книги А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Но и после этой «провинности» Екатерина II не хотела надолго расставаться с Дашковой. Как следует из черновика распоряжения императрицы, она хотела лишь на два года сослать Дашкову в подмосковное село Троицкое с сохранением жалования.

Но Дашкова вскоре даёт разрешение на печатание в издававшемся при российской Академии журнале трагедии Я.Б. Княжнина «Вадим Новгородский». Пьеса была пронизана тираноборческими мотивами. Её главный герой выступал против самодержавия Рюрика, отстаивая свободу Новгорода. В результате трагедию изъяли, Дашкову сослали, да и Паллас мог вполне попасть в число «провинившихся».

Впрочем, причины переезда Палласа в Крым могли быть и более простыми. Красота и богатство природы Крыма никого не могли оставить равнодушным. Вполне вероятно, что Палласу захотелось исследовать эту малоизученную территорию. Кроме того, здоровье Палласа требовало спокойной и размеренной жизни, тишины и уединения. Именно эти причины, очевидно, были главными при решении переселиться в Крым, куда он и переехал в 1795 году.

По какой-то звёздной случайности в этом же году в далёком Витебске, в семье скромного аптекаря родится мальчик, которого назовут Карлом. Он повторит путь Палласа на Алтай и станет академиком через пятьдесят лет. Это был К.А. Мейер.

П.С. Паллас не был мотом и очень экономно расходовал как свои, так и казённые деньги. Сумма самого продолжительного путешествия Палласа по России с апреля 1768 по 15 марта 1773 года была совершенно ничтожна. Они составила 1798 рублей. Правда, в эту сумму не входило жалование самого Палласа, которое составляло 800 рублей от Академии наук, 200 — прогонных и 500 — на путевые расходы. Надо сказать, что его помощнику капитану Рычкову жалование определялось в 100 рублей, а гимназистам Вальтеру, Зуеву и Соколову — всего по 72. Кроме того, жалование выплачивалось рисовальщику Дмитриеву — 100, чучельнику Шумскому — 150 и егерям по 10 рублей в год.

Практическая сметка и отсутствие средств заставляли искать пути дополнительных доходов. Поэтому он предпринял все необходимые действия, чтобы Екатерина II одарила его землей в Шуле и Судаке, домом в Симферополе и пожаловала ему 10 тысяч на обзаведение. Благодаря распоряжению императрицы, Паллас рассчитывал на содействие Таврического генерал–губернатора графа Зубова, губернатора Жигулина и своего друга вице–губернатора, натуралиста Габлицля. Уже через два года Паллас владел следующими участками: небольшим имением в Колму–Кала, в степи, в 18 верстах от Симферополя; полосой земли, занятой садами вблизи Симферополя, большим имением в 3 тысячи десятин в Шульской долине с виноградниками и дровяными лесами; 25 десятин виноградников в Судакской долине. Именно Палласу должны быть благодарны жители Крыма за развитие виноградарства, поставленного на научную основу.

Паллас намного пережил Лаксмана. Он прожил в России 42 года, знал взлеты и падения, при жизни достиг земной славы и вкусил горечь забвения. В 1810 году 69-летним старцем, больной и изнурённый путешествиями, тяжёлым непрерывным трудом, семейными неурядицами, бросив всё в России, Паллас вернулся в родной дом в Берлине, чтобы начать новую жизнь.

Окружённый заботами своей дочери, обрадованный встречей с любимым братом, радушно и восторженно встреченный старыми друзьями и молодыми натуралистами, воспитанными на его трудах и преисполненными восхищения его подвигом изучения далёкой и суровой страны, Паллас продолжал свои научные работы. С жаром юноши он окунулся в мир новых естественно–географических открытий. Именно в это время взошла новая звезда первой научной величины — Александр Гумбольдт. Его судьба также вплетётся в арабески российской ботаники, и как знать, не завязался ли узелок между великим Палласом и блистательным Гумбольдтом где-нибудь на светском рауте. И не рассказы ли Палласа определили маршрут Гумбольдта по Сибири, который он осуществит спустя шестнадцать лет.