Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 148
постигается в понятии, и нет, поэтому, ничего более превратного, чем упрек
в слепом фатализме, который делают философии истории за то, что она
видит свою задачу в познании необходимости того, что произошло
в истории человечества. Благодаря такому пониманию своей задачи,
философия истории приобретает значение теодицеи, и те, которые
думают, что они почитают божественное провидение тем, что исключают
из него необходимость, на самом деле низводят его посредством этой
абстракции на степень слепого, неразумного произвола.
Непредубежденное религиозное сознание говорит о вечных и непреложных
божественных предначертаниях, и в этом заключается явное
признание того, что необходимость входит в сущность бога. Человек в своем
отличии от бога, человек в своем частном мнении и волении
действует по капризу и произволу, и поэтому часто из его действий
выходит совершенно другое, чем то, что он предполагал и хотел; бог
же, напротив, знает, чего он хочет, определяется в своей вечной
воле не внутренней или внешней случайностью, а необходимо свершает
то, чего он хочет.
Точка зрения необходимости имеет большое значение для нашего
умонастроения и поведения. Рассматривание нами происходящего
как необходимого кажется на первый взгляд совершенно несвободной
позицией. Древние, как известно, понимали необходимость как
судьбу, а современное понимание есть скорее точка зрения утешения. —
УЧЕНИЕ 0 СУЩНОСТИ
249
Последняя состоит вообще в том, что, отказываясь от наших целей,
наших интересов, мы делаем это в надежде на получение награды за
это наше самоотречение. Судьба, напротив, не оставляет места для
утешения. Присматриваясь ближе к представлению древних о судьбе,
мы убеждаемся, что оно, однако, показывает нам отнюдь не картину
несвободы, а скорее, наоборот, картину свободы. Это получается
потому, что несвобода основана на удерживании противоположности,
так что мы признаем то, что есть и совершается, находящимся в
противоречии с тем, что должно быть и совершаться. Древние же мыслили
следующим образом: так как нечто есть, то оно именно таково,
каким оно должно быть. Здесь, следовательно, нет антагонизма
и, значит, нет также несвободы, печали и страдания. Это
отношение к судьбе, несомненно, как мы заметили раньше, не оставляет
места для утешения; но такое умонастроение и не нуждается в утешении
именно потому, что здесь субъективность еще не достигла своего
бесконечного значения. Эту точку зрения, как решающую, мы должны
иметь в виду при сравнении античного и нашего современного
христианского умонастроения. Если мы будем понимать под
субъективностью лишь конечную, непосредственную субъективность, со
случайным и произвольным содержанием ее частных склонностей и
интересов, будем вообще понимать под нею то, что называют лицом
в отличие от предмета в эмфатическом значении этого слова (в том
смысле, в котором справедливо говорят, что важен предмет, а не лицо),
то нам нельзя будет не восхищаться спокойной покорностью древних
судьбе, нельзя будет не признать это умонастроение более возвышенным
и достойным, чем современное умонастроение, которое упрямо
преследует свои субъективные цели и, когда оно все же видит себя
вынужденным отказаться от их достижения, утешается лишь надеждой, что
получит за это награду в другой форме. Но далее следует сказать, что
субъективность не есть только противостоящая предмету дурная и
конечная субъективность, а она согласно своей истине имманентна
предмету, и как, следовательно, бесконечная субъективность она есть
истина самого предмета. Понимаемая так, точка зрения утешения
получает совершенно другое и более высокое значение, и в этом именно
смысле христианская религия должна рассматриваться как религия
утешения, и именно как религия абсолютного утешения.
Христианство, как известно, содержит в себе учение, что бог хочет, чтобы все
люди были спасены, и этим высказывается, что субъективность
обладает бесконечной ценностью. Далее утешительность христианской ре-
250
лигии заключается в том, что так как здесь сам бог познан как
абсолютная субъективность, а субъективность содержит в себе момент
особенности, то этим и паша особенность признается не только чем–то
таким, что должно быть абстрактно отрицаемо, но и тем, что вместе с тем
должно быть и сохранено. Древние, правда, также рассматривали своих
богов как личных богов, однако личность какого–нибудь Зевса,
Аполлона и т. д. есть не действительная, а лишь представляемая личность,
или, выражаясь иначе, эти боги суть лишь олицетворения, которые,
как таковые, не знают самих себя, а лишь знаемы. Этот недостаток и
это бессилие античных богов мы находим также и в религиозном
сознании древних, поскольку последние считали не только людей, но
и самих богов подчиненными судьбе (?????????? или ???????'??);
эту судьбу мы должны представлять себе как нераскрытую
необходимость и, следовательно, как нечто всецело безличное, не
имеющее самости и слепое. Христианский бог есть, напротив, не
только знаемый, но и абсолютно, всецело знающий себя бог и не
только представляемая, но скорее абсолютно действительная личность.
Более подробное рассмотрение и дальнейшее развитие затронутых
здесь пунктов есть дело философии религии; здесь же мы должны только
заметить, что очень важно, чтобы человек понимал происходящее с
ним в смысле старой поговорки, гласящей: каждый сам кует свое
счастье. Это означает, что человек пожинает только свои собственные
плоды. Противоположное воззрение состоит в том, что мы сваливаем
вину за то, что нас постигает, на других людей, на неблагоприятные
обстоятельства и т. п. Это — точка зрения несвободы и вместе с тем
источник недовольства. Когда же, напротив, человек признает, что
происходящее с ним есть лишь эволюция его самого и что он несет
лишь свою собственную вину, он относится ко всему как свободный
человек и во всех обстоятельствах своей жизни сохраняет веру, что
он не претерпевает несправедливости. Человек, живущий в
недовольстве собою и своей судьбой, совершает много несуразных и
недостойных поступков как раз благодаря ложному представлению, что
другие совершают против него несправедливость. В том, что постигает
нас, есть, правда, и много случайного. Однако это случайное имеет
своим основанием природность человека. Но если человек сохраняет
во всем прочем сознание своей свободы, то постигающие его
неприятности не убивают гармонии и мира его души. Таким образом
довольство и недовольство людей и, следовательно, сама их судьба
определяются характером их воззрения на природу необходимости.
УЧЕНИЕ 0 СУЩНОСТИ
251
§ 148.
Из трех моментов процесса необходимости — условия, предмета
и деятельности—
a. Условие (а) есть нечто предполагаемое: как только полагаемое,
условие лишь соотносительно предмету, но как предполагаемое оно
само по себе есть случайное, внешнее обстоятельство, существующее
безотносительно к предмету. Но, будучи случайным по отношению к
предмету, который есть целостность, это предполагаемое есть вместе
с тем полный круг условий, ? Условия пассивны, употребляются как
материал для предмета и, следовательно, входят в содержание
предмета; они также соответствуют этому содержанию и уже содержат
внутри себя все его определение.
b. Предмет есть точно также (а) нечто предполагаемое; как
полагаемый, он есть только нечто внутреннее и возможное, а как
предполагаемый — некое самостоятельное для себя содержание.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 148
