Наша деревенская ругательница Глаха, отчаянная и мощная баба, попалась мне с пустыми вёдрами навстречу, когда мне очень нужна была удача, иначе хоть в петлю. Я и бухнул какую-то язвительность насчёт бабы, пустых вёдер и чёрта.
Ох, что тут было! А надо сказать, она всегда на взводе, гонит человек самогоночку и, чтоб не было браку, снимает пробу. Такое она мне выдала, такие изречения и обороты, что я никогда не слыхивал даже в самой блатной компании. Вроде слова всё знакомые, та же матершина, что всегда, а как составила, да как вывернула!
А нежности то в интонации, ровно и не лает меня, а в любви объясняется. Отдадим ей должное, она никогда не применяла физической силы, жалела мужиков. Всё говорила: «Мужика ударить, всё равно, что воробушка обидеть».
Ругает же меня жена часто и слова те же, а как-то грубо получается, голос злее и презрения, как яду в гадюке, а ведь она супротив Глахи – мышь против носорога. Даже пожалел, что в юности побоялся увлечься ею, может, не понял её любви, а может, напугала она меня. Ведь она про любовь теми же словами объясняла, что и про вёдра.
Петька у неё маленький, хилый даже, а детей у них шестеро. Глаха ругала его:
– Червяк ведь, кажись. А откуда прёт из него? Сладу нет!
Аборты были запрещены, а о чём-то другом наши бабы даже не слыхивали, обходились своими методами. Не захочет женщина родить, ну, и попьёт луковой шелухи или со ступеньки прыгнет – глядишь, избавилась.
Глахе не везло. Она шелуху вёдрами пила, с табуретки с двухпудовой гирей прыгала, нет, ничего не получалось. Только работы наделала – толи поперечины под полом худые были, толи тонкие, но Глахиного прыжка с гирей они не выдержали, треснули. Глаха выругалась – не с крыши же прыгать с кузнечной наковальней, как сосед посоветовал. Вот и пришлось опять рожать. Но мужу после этого она сказала:
– Если ещё забеременею, я тебя переломлю как гнилушку.
Толи это на него подействовало, толи ещё что, но вот уж последнему девять лет, а Глаха ни откуда не прыгает.
Захотелось мне ещё её послушать, купил я у неё самогону:
– Давай, – говорю, – вместе выпьем, и ты мне ещё раз выдай, как тогда с вёдрами. А может и хлеще, как для мужа.
Глаха жахнула стакан, занюхала холупом (он у неё такой же мощный), пожевала зачем-то щепку и занялась:
– Как мужу, говоришь?….
И тут я такое услышал, и с такими интонациями, что мне стало не смешно, а страшно. Поспешил убраться и понял, что все жены одинаковы. Есть у них песня и для мужа, и для чужого мужика, но напев разный.
