Собрание сочинений, том 14 - Маркс Карл Генрих

К. МАРКС

ПИСЬМО РЕДАКТОРУ «ALLGEMEINE ZEITUNG»

[Лондон], 19 октября 1859 г. 9, Графтен-террес, Мейтленд-парк, Хаверсток-Хилл

Милостивый государь!

Пока я участвовал в немецкой прессе, я нападал на «Allgemeine Zeitung», a «Allgemeine Zeitung» нападала на меня. Но это, конечно, отнюдь не мешает тому, чтобы я по мере сил помог «Allgemeine Zeitung» в том случае, когда она выполняет, по моему убеждению, первую обязанность прессы — обязанность разоблачать шарлатанство. Прилагаемый документ имел бы здесь в Лондоне значение судебного документа. Не знаю, так ли это в Аугсбурге. Я достал этот документ ввиду того, что Блинд отказался подтвердить сделанные им мне и другим лицам заявления, о которых я в свою очередь рассказал Либкнехту и которые не оставили у последнего никаких сомнений относительно разоблачений, содержащихся в анонимной листовке.

Ваш покорный слуга

д-р К. Маркс

Напечатано в «Allgemeine Zeitung» № 300, 27 октября 1859 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

К. МАРКС

ЗАЯВЛЕНИЕ В РЕДАКЦИИ ГАЗЕТ «REFORM», «VOLKS-ZEITUNG» И «ALLGEMEINE ZEITUNG» [613]

Лондон, 7 ноября 1859 г.

Из № 132 «Freischutz», который мне прислал один друг из Гамбурга, я усматриваю, что Эдуард Мейен счел себя обязанным со всем своим непререкаемым авторитетом вмешаться в дело Фогта. Horsepower {Лошадиная сила. Ред.}, или, вернее сказать, donkeypower {ослиная сила. Ред.} его логики сконцентрирована в великолепном суждении: так как он был в дружеских отношениях с Блиндом, а Блинд не прислал ему копии анонимной листовки, то посланный мною в аугсбургскую «Allgemeine Zeitung» подлинный документ непременно falsum {фальшивка. Ред.}. Со свойственной ему мелкой хитростью он, разумеется, остерегается сказать это прямо; он говорит это косвенно.

Между прочим, я хотел бы, чтобы г-н Эдуард Мейен доказал, что мое время ничего не стоит и что я могу поэтому растрачивать его, занимаясь нападками на немецкую вульгарную демократию.

С конца 1850 г. я порвал всякие отношения с немецкой лондонской эмиграцией, которая тотчас распалась, когда я вырвал у нее из-под ног единственную объединявшую ее почву — оппозицию против меня. Процесс ее распада был особенно ускорен стараниями таких агентов, как Мейен, который, например, открыто агитировал за фракцию Кинкеля против фракции Руге. В течение 9 лет, которые протекли с тех пор, я был все время сотрудником «New-York Tribune», газеты, насчитывающей 200000 подписчиков, — круг читателей приблизительно такой же, как у «Freischutz». Назвал ли я хоть раз кого-нибудь из немецких вульгарных демократов, удостоил ли я хотя бы одним словом направленные против меня грязные нападки, которыми эти доблестные мужи в течение 5 лет заполняли немецкую и особенно немецко-американскую печать?

Правда, я за это время нападал, но не клеветал, на «великих» демократов, перед которыми по обязанности преклоняется г-н Эдуард Мейен. Так, я нападал на великого демократа лорда Пальмерстона. И моя вина была тем более непростительна, что моя «клевета» была не только перепечатана английскими газетами самых различных партийных направлений — от чартистской «People's Paper» до органа г-на Уркарта «Free Press», — но и была переиздана без какого-либо участия с моей стороны в виде брошюр по меньшей мере тиражом в 15000 экземпляров в Лондоне, Шеффилде и Глазго. Я разоблачал, кроме того, в это же время великого демократа Луи Бонапарта — сперва ь немецкой работе («Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»), которая на германской границе была повсюду конфискована, но широко разошлась в Соединенных Штатах и в выдержках появилась в тогдашнем лондонском органе чартистов [614]. Так «клеветать» на «великого демократа» Бонапарта я продолжаю в «Tribune» до настоящего дня, подвергая анализу его финансовую систему, его дипломатию, его способы ведения войны, его idees napoleoniennes {наполеоновские идеи. Ред.}. Луи Бонапарт прислал в «New-York Times» открытое благодарственное письмо за ее выступления против этих «клеветнических» нападок. 7 лет тому назад я изобличил даже «великого демократа» Штибера в книге «Разоблачения о процессе коммунистов», которая была уничтожена на баденско-швейцарской границе. Г-н Мейен мне уж как-нибудь простит это. Теперь такая клевета демократична, так как она распространяется «с высокого соизволения начальства». Как часто я ошибался во времени, доказывает наряду с органом г-на Эдуарда Мейена также и орган г-на Йозефа Дюмона в Кёльне {«Kolnische Zeitung». Ред.}. Когда я в 1848 и 1849 гг. взял на себя смелость выступить в «Neue Rheinische Zeitung» в защиту венгерской, итальянской и польской наций, кто больше всех шипел и поднимал вой, как не орган г-на Йозефа Дюмона в Кёльне? Правда, тогда Луи-Наполеон Бонапарт не осенил еще национальности «либеральной» благодатью. О том, что бывшие редактора «Neue Rheinische Zeitung» остались верны своим взглядам, знает даже бывший г-н Йозеф Дюмон, ныне Джузеппе дель Монте, из опубликованной в начале войны Фридрихом Энгельсом брошюры «По и Рейн». Что же касается эдуардмейенской демократии «в узком смысле слова», то после того как я ее игнорировал в течение 9 лет, я только дважды и притом недавно нарушил молчание: один раз выступлением против Кошута, другой раз выступлением против г-на Готфрида Кинкеля. Действительно, я сделал в газете «Volk» несколько замечаний с чисто грамматической точки зрения по поводу эстетических излияний Кинкеля в «Hermann». Это было все, что я написал в газету «Volk», кроме статьи о Виллафранкском мире под заглавием «Quid pro quo» [615]. Но по представлениям Эдуарда Мейена «добрый демократ» имеет, по-видимому, такое же право нарушать «деспотические» правила синтаксиса, как и перебегать из республиканского лагеря в роялистский.

В конце этого послания я нахожусь в затруднении, противоположном тому, в каком находился Гегель в начале своей «Логики». Он хочет там перейти от «бытия» к «ничто», я — от «ничто» к «бытию», то есть от Эдуарда Мейена к делу, к делу Фогта. Чтобы не тратить лишних слов, поставлю Карлу Блинду следующие вопросы:

Не сделал ли мне Блинд 9 мая на трибуне во время митинга, организованного Уркартом, несколько сообщений о Фогте, по содержанию целиком совпадающих с листовкой «Предостережение»?

Не опубликовал ли Блинд в лондонской «Free Press» от 27 мая анонимную статью, под заглавием: «Великий князь Константин — будущий король Венгрии», передающую в основном содержание листовки «Предостережение», только без упоминания имени Фогта?

Не поручал ли Блинд напечатать упомянутую листовку за его счет в Лондоне, в типографии г-на Ф. Холлингера, 3, Личфилд-стрит, Сохо?

Вопреки всем уверткам мейенской демократии и даже наперекор великому незнакомцу, «превосходному юристу» г-ну Йозефу Дюмону, все вертится вокруг вопроса: кто дал напечатать листовку «Предостережение»? Только за перепечатку этой листовки была привлечена к суду аугсбургская «Allgemeine Zeitung». Только от обвинений, содержащихся в этой листовке, Фогт счел необходимым очиститься перед всем светом. Перед лицом, опубликовавшим листовку, были, как выразился бы Роберт Пиль, three courses open to himself {открыты три пути. Ред.}. Либо он сознательно лгал. Этого я о Карле Блинде не думаю. Либо он впоследствии убедился, что сведения, давшие ему право напечатать листовку, были ложные. Тогда он тем более обязан дать объяснение. Либо, наконец, доказательства у него в руках, но из личных соображений он хочет замять все дело и с великодушным смирением выносит тухлые яйца, которыми бросают в меня, а не в него. Но не должны ли все личные соображения отпасть в таком важном деле, как выяснение отношений между германским имперским регентом in