Ролевая модель
ОТВЕРЖЕНИЕ РОДИТЕЛЯМИ
В жизни мужчин-Гефестов мы можем часто видеть холодную, отвергающую и, тем не менее, нежно любимую мамочку. Они могут всю жизнь стараться заслужить расположение своей матери. Конечно, в этом случае она не должна быть постоянно отвергающей. Она, скорее, то дает любовь, то отворачивается: «Ты плохой мальчик, я не буду тебя любить», «Вот молодец, теперь все сделал правильно». При сильной фигуре сурового отца матери Гефестов склонны всегда поддерживать и транслировать его точку зрения. В доме у мальчика-Гефеста, как и у бога, низвергнутого с Олимпа, может не быть своего «нормального» места. Это скорее углы, где хранятся важные ему лично вещи, места под столами и тумбами. Делает уроки он за обеденным столом, когда тот освобождается, одежду ему выдает мама из общего шкафа, даже спальное место может быть каким-то непостоянным, вроде «кресла-кровати».
Иногда мать сына-Гефеста не столько холодна по каким-то причинам, сколько крайне тревожна и не способна подарить достаточно любви своему сыну. Если ребенок болеет, это также вызывает ее раздражение и обеспокоенность. Альфред Нобель родился достаточно хилым ребенком, в семье, где уже были дети, и многие из его братьев и сестер умерли во младенчестве. А экономическая ситуация в стране тогда была более чем удручающей. Позже в своей автобиографической юношеской поэме Нобель напишет:
Моя колыбель была похожа на кровать
мертвеца, и в течение долгих лет
рядом с ней бодрствовала моя мать,
беспокойная, испуганная:
так малы были шансы сохранить
этот мерцающий огонек [71].
И все же Гефест находит поддержку. Его приютили две морские богини: Фетида и Эвринома. Они символизируют не столько вдруг обнаружившиеся реальные материнские фигуры на замену (например, добрую бабушку или тетю), сколько уход в свои эмоциональные переживания («морские пучины») и обретение там некоего психического ресурса, душевной поддержки.
В тоже время какое-то двойственное отношение к себе часто остается у мужчины-Гефеста на всю жизнь. Навсегда прославивший Швецию Альфред Нобель, когда его брат попросил рассказать что-нибудь о себе для семейных мемуаров, ограничился следующим замечанием: «Альфред Нобель, тщедушное существо, которое из человеколюбия акушер должен был придушить с первым же криком».
Черты Гефеста часто возникают у сына деспотичного отца. Такие отцы формально лояльны, но требуют, чтобы мальчик шел строго определенным ими курсом, а в случае неповиновения строго наказывают или выражают очень резкое неприятие. Сын-Гефест может появиться и у отца-Гефеста. Отец Альфреда Нобеля, Эммануэль, сам был изобретателем, и довольно удачливым. И Альфред продолжил профессиональную линию. Вот кстати, довольно характерное описание этого типа по портретам Эммануэля Нобеля, сделанным после пожара, когда сгорел дом и все имущество семьи [72]: «От его фигуры исходит какая-то невероятная мощь и лишь несколько недовольное и обеспокоенное выражение лица может ослабить это впечатление» [73].
ПРОСТОФИЛЯ
Мужчина-Гефест может производить впечатление простофили, дурачка, человека социально неадаптированного. Кажется, он не знает, что и когда нужно говорить или делать. Он как будто все делает невпопад или не совсем так, даже думает как-то по-другому. Но это его поведение или восприятие временами оказывается очень важным. Роль Дурака бывает близка сюжету о Трикстере-Гермесе. В то же время Дурак оказывается порой рядом со Святым Безумцем — Дионисом. Но Гефест — это скорее Простофиля, тот, кого обманывают хитрые Ловкачи-Гермесы. Или же тот единственный, кому удается разгадать загадку, выполнить задание и совершить нужный поступок. Это тот простак Парсифаль, кому — одному из всех — удается рассмешить Деву, которая не смеется, и неожиданно победить Красного Рыцаря, тот, кому выпало на долю найти и вновь потерять Святой Грааль. Это Иван-Дурак русских сказок, тот неразумный сын отца, который единственный из всех поступает единственно правильно.
Доброта, искренность, открытость ко всему необычному и новому дают ему возможность выбрать верный путь в своем нелегком приключении. «Дурак, наивный, бесхитростный, живущий сообразно каким-то своим законам… самое главное свойство — наивно удивляться обыденным вещам, благоговеть перед повседневной рутиной. “Что ты говоришь! — восклицает Дурак. — Неужели?!”» [74].
В жизни таким мужчинам тоже приходится изрядно постараться. Конечно, мужчина-Гефест может на всю жизнь остаться славным добрым парнем, к помощи которого охотно прибегают, но не торопятся отплатить благодарностью. Тем, кто не умеет считать деньги и всегда готов снять с себя последнюю рубашку, пожалев ближнего. Он может не замечать измен супруги и всю жизнь подчиняться капризам своей матушки, веря ей на слово. Это и опустившийся юродивый, пьющий добряк со странностями, ворующий часто в ущерб себе же. «Тридцать три несчастья» — это тоже про него.
СОЦИАЛЬНАЯ ИЗОЛЯЦИЯ
Второй раз Гефест был сброшен с Олимпа уже Зевсом. Он осмелился высказать громовержцу, что тот поступает нехорошо, подвешивая свою супругу (и мать Гефеста) Геру между землей и небом [75]. И был свергнут вниз, на землю. В жизни мужчин-Гефестов мы тоже можем наблюдать некую социальную отверженность или изоляцию. В детстве, из-за болезненности, мальчик может все время сидеть дома и не научиться толком общаться со сверстниками.
Альфред Нобель в восемнадцать лет так это описывал в своей поэме:
И вот я снова маленький мальчик.
Слабость по-прежнему делает его
чужаком в том мире, где он живет.
Когда его друзья играют, он — лишь
задумчивый зритель;
лишенный удовольствий своего возраста,
его разум пускает ростки того, что
будет потом.
Воображение парит
в высотах, которые только доступны мысли;
тогда был неизвестен способ остановить
его полет
или хотя бы нащупать границы
упоительных мечтаний.
Прошлое, настоящее, отягощенные
ощущением, что ты несчастен,
казалось, были только трамплином,
первым шагом к будущему счастью [76].
Здесь, несмотря на тяготы изоляции, ощущается предчувствие чего-то иного, какое-то стремление достичь чего-то большего или неведомого. Быть может, это свидетельство контакта с «морскими богинями», таинственными силами души мужчины. А вот если такой мальчик найдет своих «Фетиду и Эвриному», скажем, лишь в бабушке или других опекающих женских фигурах, то, скорее всего, останется вечным их «придатком». Отверженный матерью, он слишком крепко ухватится за протянутую ему руку и не уйдет далеко. Все мы встречаем время от времени таких великовозрастных юношей в растянутых тренировочных штанах (или в явно старомодной одежде), с каким-то озабоченным выражением лица ведущих под ручку своих стареньких бабушек.
