Командующее Я - Шах Идрис

У подобного коммерческого подхода есть определенное применение. Там, где, например, человек получает удовольствие, отдавая распоряжения, а другие люди находят дозволенное удовольствие в подчинении этим распоряжениям, возможно, имеются все необходимые задатки конструктивного или деструктивного предприятия. В эту схему укладывается большая часть человеческой деятельности. Данный процесс, однако, имеет свои ограничения, и уже одно это означает, что предлагать можно только те вещи, которые в соответствующий момент времени обещают какому-то определенному кругу людей приемлемые стимулы.

Предположим, что некоторому сообществу необходимо, какое-то лекарство, или определенная информация, или знание о некоем ремесле. Прежде чем можно будет эффективно ввести и поддерживать что-то из названного, необходимо, чтобы оно — фактор, объект, учение и т. п. — было приемлемым образом представлено достаточно уважаемым и вызывающим симпатию человеком, и представлено так, чтобы обеспечить соответствующую аудиторию, читателей, общество и т. д. ожидаемым видом стимулов.

Люди то и дело обсуждают закрытые общества, ограничивающие свободу граждан, но одна деталь заслуживает здесь отдельного рассмотрения. Все общества ограничивают свободы граждан уже самим предположением, что кто-то (или что-то) может быть приемлем в той мере, в какой может угодить данному обществу или отдельным его членам. И эта ситуация сохраняется до тех пор, пока не возникнет формация, которая осознает настоящее положение.

Сегодня мне принесли запрос от одного издателя: он предлагает написать введение к одной из моих книг. Эта книга представляет собой собрание рассказов. Их предназначение заключается в определенном воздействии на читателя, — здесь необходимо, чтобы читающий не имел никаких заранее составленных мнений относительно того, как эти рассказы могут на него повлиять. Но издатель просит меня написать введение, информирующее читателей о том воздействии, которое задумал автор рассказов!

Совсем недавно я беседовал с другим издателем. Он сказал: «Я понимаю, вы говорите, что ваши материалы должны быть представлены именно так, как вы их представляете, но я и не предлагаю вам написать общую теорию этого собрания, я только хотел, чтобы вы подготовили для меня книгу, содержащую, скажем…»

Он сделал паузу, не зная, как закончить фразу. Я подсказал: «Общую теорию?»

«Совершенно верно», — ответил он.

Издатели приведены в качестве примеров, поскольку они стремятся выразить то, чего хотят, но не могут ясно сформулировать их читатели. Для этого даже есть специальная фраза — «творческая сторона издательского дела». Данный подход грешит только одним неверным условием: он означает, что издатель примет лишь такой материал, который соответствует его представлениям о том, что нужно ему и его читателям.

На одной радиопередаче, куда я был приглашен, чтобы обсудить какую-то из моих книг, ведущий, весьма известный обозреватель, сделал одно замечание: обсуждаемая книга содержала суфийские истории, и ему показалось несколько странным, что во всех рассказах суфии всегда оказываются на высоте положения. Его замечание поразило меня, и я понял, что этот разумный и знающий человек не обратил внимания на то, что перед ним — книга примеров. Стал бы он критиковать справочник по математике по такому поводу: «Почему все приведенные в книге уравнения имеют решения?»

Даже приняв во внимание, что этот недуг отнюдь не всеобщий, данная проблема — пример почти непобедимого невежества — не становится понятней. Мы можем с известной долей уверенности утверждать, что все культуры, о которых сохранилось какое-то знание, были обременены подобной слепотой. Но все же нередко встречаются люди, умеющие правильно подойти к решению проблем, включая и изучение суфийских материалов и практикующие это без всяких признаков упомянутой глупости. Поэтому едва ли возможно сказать, что человек — это существо, сузившее свою способность видеть до такой степени, что вообще не может ею воспользоваться; или назвать его культуру настолько ограниченной, что он становится слепым, когда дело доходит до альтернативных способов видения.

И в то же время совершенно очевидно, что мир, в котором мы живем, таков, какой он есть, именно потому, что людям гораздо проще думать в узких категориях коммерческого подхода.

А опыт учит, что освобождение от этих пут состоит в отказе от выхолащивания, воздержании от популяризации, нежелании довольствоваться компромиссом при работе с материалами. Ведь если их не усвоить единственным способом, дающим результат, они становятся просто игрушкой.

Однажды в Соединенных Штатах я читал лекцию, в присутствии нескольких сот человек. Довольно долго я говорил о выхолощенности ритуалов и бессмысленности «метафизических упражнений», поскольку они сохранились как останки некогда точно рассчитанных инструментальных процедур, предназначавшихся для совершенно определенного действия.

По окончании лекции мне с превеликим трудом удалось сойти с кафедры. Она была плотно окружена людьми, умолявшими меня дать им ритуалы и метафизические упражнения…

Если уж механичность пустила, так сказать, корни в уме человека, то, будьте уверены, вывести ум из этого состояния не так-то легко.

Однажды я познакомил одного очень известного человека — а у него, в некоторых кругах, была прекрасная репутация духовного учителя — со сборником очень важных, чрезвычайно подробных материалов.

Он глянул на меня. «Да, все это прекрасно, — сказал он, — но (здесь тон его стал доверительным и почти заговорщицким, и при этом он толкнул меня в бок) мы хотим чего-то из неопубликованного».

Очевидно, чувство чего-то тайного, неопубликованного, предназначенного для узкого круга, было куда важнее, чем представление действительно, по-настоящему полезного материала.

Столь явна эта жажда к чужеземному, полезному или нет, что люди на Западе, прежде чем приступить к обучению своих собратьев, принимают восточные имена, заявляют, что посетили удаленные горные обители, где мистические восточные мудрецы поручили им нести послание, ссылаются на имена и писания людей, относительно которых мало что понимают, принимают чужеземные обычаи, кухню, одежду и упражнения. Когда в одном интервью я упомянул, что некоторые восточные гуру рады подобному ходу событий и просто снабжают западную публику тем, чего она просит, поднялся такой вой протестующих восточных имитаторов и их последователей, что он до сих пор звучит в моих ушах.

«Всю землю от края до края обошли мы, — как сказал один из моих предков, — но не нашли никого, кому могли бы вверить наше знание». Однако я уверен, он нашел множество людей, кто взял бы это знание, будь оно достаточно бредовым.

СУФИИ И ПОКЛОННИКИ КУЛЬТОВ

Намеренно таинственное и временами вызывающее поведение авантюристов, хлынувших на Запад из Азии, часто парализует критические способности их учеников. У них даже здравый смысл искажается или временами исчезает, и, соответственно, возрастает доверчивость, питаемая воображением.

Чтобы проиллюстрировать указанное состояние, суфии иногда применяют обучение действием как практически единственное средство от этого состояния.

В одном документально подтвержденном примере такого рода фигурировал индийский мистик, живший в Англии. Там, в течение десятилетий, он был окружен группой беззаветно преданных учеников, которые, не задавая вопросов, принимали все его пустые разглагольствования на веру

Один суфий, желая выставить этого мистика таким образом, чтобы у его жертв появилась возможность увидеть, как низко они пали, спланировал в качестве иллюстрации следующий инцидент.

Суфия на носилках внесли в собрание, возглавляемое этим гуру, и он лежал в течение всей церемонии.

Когда лекция и коленопреклонения верующих подошли к концу, он встал и направился к выходу.

Это «чудо» не осталось незамеченным.

Как и ожидал суфий, один из последователей гуру остановил его и спросил: «Разве вы не подтвердите, что были чудесным образом излечены нашим мастером?» Конечно, их сразу же окружили возбужденные ученики.