Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 148
значит, тут же признается некоторого рода знанием. Да, и помимо
этого мы находим, как эмпирический факт, что то, чему мы верим,
имеется в нашем сознании, что, следовательно, мы, по крайней мере,
знаем об этом; мы находим так же, как эмпирический факт, что то,
чему мы верим, находится в сознании как нечто достоверное, что
мы, таким образом, знаем это. Непосредственному знанию и вере, в
особенности созерцанию, Якоби далее противопоставляет, главным
образом, мышление. Если он определяет созерцание как
интеллектуальное созерцание, то это может означать лишь мыслящее созерцание,
если мы в данном случае, когда предметом созерцания является бог, не
будем понимать под «интеллектуальным» также и представления и
образы фантазии. Мы встречаем в словоупотреблении этого философского
учения применение слова «вера» также и по отношению к повседневным
предметам чувственно данного. Мы верим, — говорит Якоби, — что мы
обладаем телом, мы верим в существование чувственных вещей. Но если
речь идет о вере в истинное и вечное, о том, что бог открывается, дан нам
в непосредственном знании, созерцании,то ведь это вовсе не чувственные
вещи, а всеобщее внутри себя содержание, предметы дашь для мыслящего
духа. И точно так же, если сознанию предстоит единичность как «я»,
личность, то, поскольку мы не понимаем под этим некое эмпирическое «я»,
ТРЕТЬЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 117
некую особенную личность, и тем паче если имеется в виду личность бога,
речь может итти лишь о чистой, т. е. внутри себя всеобщей личности,
а таковая есть мысль и принадлежит лишь к области мышления. Чистое
созерцание, далее, есть совершенно то же самое, что и чистое
мышление. Созерцание, вера обозначает раньше всего те определенные
представления, которые мы связываем с этими словами в обычном сознании.
При таком словоупотреблении созерцание, вера, разумеется, отличны
от мышления, и это различие в общих чертах понятно. Но здесь ведь
мы должны брать веру и созерцание в высшем смысле, как веру в бога,
как интеллектуальное созерцание бога, т. е. мы должны как раз
отвлечься от того, что составляет отличие созерцания, веры от
мышления. Невозможно объяснить ни того, каким образом вера и созерцание
переместились в эту высшую область, ни того, чем они отличаются от
мышления. Применяющие такие, ставшие бессодержательными,
различия полагают, что они высказывают и утверждают нечто очень важное,
а на самом деле они возражают против определений, которые
тожественны с определениями, отстаиваемыми ими. Выражение вера имеет,
однако, для употребляющих его ту особенную выгоду, что оно
напоминает о христианско–религиозной вере и создает иллюзию, что это
выражение включает последнюю в себя или даже тожественно с нею,
так что подобное верующее философствование выглядит благочестивым,
христиански–благочестивым, и на основании этого благочестия оно
тем более позволяет себе претенциозно и авторитетно высказывать
свои произвольные уверения. Не надо, однако, давать себя
обманывать этой видимостью, здесь только слова тожественны, а по существу
различие очень велико. Христианская вера включает в себя авторитет
церкви, вера же этой философствующей точки зрения есть авторитет
лишь собственного субъективого откровения. Христианская вера,
далее, представляет собой объективное, богатое содержание, систему
догматов и познания; содержание же этой веры так неопределенно
в себе, что оно, правда, допускает также и содержание христианской
веры, но в такой же мере допускает также веру, что далай–лама, бык,
обезьяна и т. д. являются богом, само же по себе оно довольствуется
богом вообще, высшим существом. Сама вера в этом якобы философ-
ком смысле представляет собою не что иное, как сухую абстракцию
непосредственного знания, совершенно формальное определение
которого не нужно смешивать с духовной полнотой христианской веры
ни со стороны сердечной веры и обитающего в сердце святого духа, ни
со стороны содержательности учения.
118
Впрочем, то, что здесь получает название веры,
непосредственного знания, есть совершенно то же самое, что называлось у других
вдохновением, откровением сердца, истиной, вложенной в человека
природой и, в особенности, тем, что называлось здравым смыслом,
common sense. Все эти формы равным образом делают своим принципом
непосредственность, содержание, каким оно фактически дано
в сознании.
§ 64.
Что же это непосредственное знание знает — так это то, что
бесконечное, вечное, бог, находящийся в нашем представлении, также
и существует, — что в сознании непосредственно и неразрывно с этим
представлением связана достоверность его бытия.
Примечание. Философии меньше всего может притти на ум
противоречить этим положениям непосредственного знания; она
скорее могла бы поздравить себя с тем, что эти старые ее положения,
которые, можно даже сказать, выражают все ее всеобщее
содержание, здесь сделались до некоторой степени как бы всеобщим
убеждением нашего времени; философия, разумеется, может этому
только радоваться, хотя эти старые ее положения выражаются
здесь так нефилософски. Скорее можно удивляться лишь тому, что
кто–нибудь мог предполагать, что эти положения противоположны
философии, — удивляться тому, что предполагаются
противоположными философии положения, гласящие, что признаваемое
истинным имманентно духу (§ 63) и истина существует для духа (там же).
В формальном отношении интересно, в особенности,
высказываемое учением о непосредственном знании положение, что с мыслью
о боге непосредственно и неразрывно связано его бытие, что с
субъективностью, которая ближайшим образом присуща непосредственно
и неразрывно мысли, связана и объективность. Философия
непосредственного знания заходит в своей абстракции даже так далеко, что
согласно ей не только с идеей бога, но также в созерцании с
представлением о моем теле и внешних вещах также неразрывно связано
определение их существования. Если философское учение стремится доказать
такое единство, т. е. стремится показать, что по самой своей природе мысль,
или субъективность, неразрывно связана с бытием, или объективностью,
то, как бы ни относились к этим доказательствам, философия, во
всяком случае, должна быть очень довольна тем, что утверждают и
показывают, что ее положения суть также факты сознания и, следователь-
ТРЕТЬЕ отношение мысли К ОБЪЕКТИВНОСТИ 119
но, согласуются с опытом. Различие между утверждением
непосредственного знания и философией сводится только к тому, что
непосредственное знание приписывает себе исключительное положение, сводится
к тому, что оно противопоставляет себя философствованию. Но и в
форме непосредственности то его утверждение, вокруг которого, можно
сказать, вращается весь интерес новой философии, было высказано еще
родоначальником новой философии: cogito, ergo sum (мыслю,
следовательно существую.) Однако, лишь ничего другого не зная о природе
умозаключения, кроме того, что во всяком умозаключении имеется
ergo, можно считать указанное декартовское положение
умозаключением. Где тут medius terminus (средний термин)? А ведь последний
является более существенной частью умозаключения, чем словечко
«ergo». Если же, лишь для того, чтобы оправдать название, назовут
это соединение понятий у Декарта непосредственным
умозаключением, то эта излишняя форма будет обозначать не что иное, как
соединение ничем не опосредствованных различных определений.
Но, в таком случае, и соединение, единство бытия с нашими
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 148
