Статьи разных лет - Багатурия Георгий Александрович

3) Чтобы предупредить всякое ложное истолкование этого письма, заявляю Вам, что если бы Вы захотели вступить в брак сегодня же, – этого не случилось бы. Моя дочь отказала бы Вам. Я лично протестовал бы. Вы должны быть сложившимся человеком, прежде чем помышлять о браке, и необходим долгий срок проверки для Вас и для нее.

4) Я хотел бы, чтобы это письмо осталось тайной между нами двумя. Жду Вашего ответа.

Ваш Карл Маркс».

В этом письме поражают контрасты: любовь к дочери и к другу, возвышенное отношение к самой любви – и необычайная трезвость; блестящее остроумие – и глубокая горечь.

О своем отношении к любви Маркс говорит здесь прямо, и мы повторим это важнейшее место еще раз:

«На мой взгляд, истинная любовь выражается в сдержанности, скромности и даже в робости влюбленного в отношении к своему кумиру, но отнюдь не в непринужденном проявлении страсти и выказывании преждевременной фамильярности».

Что касается поражающей трезвости этого письма, то неверно было бы думать, что с годами Маркс отрезвел, забыл о своей собственной эпохе бури и натиска, что перед нами привычное отношение старшего поколения к младшему.

Ведь еще до того, как он посвятил две большие тетради своих стихов «Моей дорогой, вечно любимой Жении фон Вестфален», в сочинении на аттестат зрелости он с удивительной для 17-летнего юноши трезвостью писал: «Но мы не всегда можем избрать ту профессию, к которой чувствуем призвание; наши отношения в обществе до известной степени уже начинают устанавливаться еще до того, как мы в состоянии оказать на них определяющее воздействие» («Из ранних произведений», стр. 3). И эта необычайная трезвость, глубокий реализм его отношения к жизни, к окружающему миру приведет его сначала к объективному идеализму Гегеля и в конце концов – к самому последовательному материализму и к научному коммунизму.

Но ведь этот самый трезвый материалист будет писать потом своей Женни пылающие огненной страстью письма, и два из них, как мы видели, были написаны совсем незадолго до этого отрезвляющего письма Полю Лафаргу.

А почитайте потрясающее описание Элеонорой последних дней Женни. Осенью 1881 года Маркс и Женни были тяжело больны. «Это было ужасное время, – вспоминает их младшая дочь. – В первой большой комнате лежала наша мамочка, в маленькой комнате, рядом, помещался Мавр… Мавр еще раз одолел болезнь. Никогда не забуду я то утро, когда он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы пройти в комнату мамочки. Вместе они снова помолодели, – это были любящая девушка и влюбленный юноша, вступающие вместе в жизнь, а не надломленный болезнью старик и умирающая старая женщина, навеки прощавшиеся друг с другом». 2 декабря 1881 года умерла Женни. В этот день Энгельс сказал: «Мавр тоже умер» («Воспоминания…», стр. 123 – 124). Правда, он пережил ее на 15 месяцев, но это уже был год постепенного угасания.

Или возьмите его письма этого последнего периода: «Ты знаешь, – пишет он „как всегда верному и неразлучному“ Энгельсу, – что мне более чем кому-либо чужд демонстративный пафос; однако было бы ложью не признаться, что мои мысли большей частью поглощены воспоминаниями о моей жене, которая неотделима от всего того, что было самого светлого в моей жизни». И он пишет старшей дочери, которую звали тоже Женни: «Против душевных страданий существует лишь одно эффективное противоядие – физическая боль… Даже в последние часы – никакой борьбы со смертью: медленное угасание; ее глаза были выразительнее, красивее, лучезарнее, чем всегда! …В ней все было естественно и правдиво, просто, без всякой фальши; отсюда и впечатление, которое она производила на людей, – бодрое и жизнерадостное. Г-жа Гесс пишет даже: „В ее лице природа разрушила свой собственный шедевр, ибо во всю свою жизнь я не встречала такой умной и любящей женщины“» (т. 35, стр. 35 – 36, 196, 197, 204).

Нет, не от пресловутого «житейского опыта» идет отрезвляющий тон письма Полю Лафаргу. В Марксе на протяжении всей его сознательной жизни неразрывно сочетались страсть и трезвость, порыв и расчет, горение и хладнокровие. И если столь высокие и строгие требования предъявляет он к чувству, то это идет от глубокого понимания тех трудностей, которые должно вынести оно в условиях определенной социальной среды. Вынести, чтобы устоять и не погибнуть – и не обратиться в величайшее несчастье для тех, в ком оно родилось.

По личному опыту знал он, чем это грозит: «Вы знаете, – предупреждает он юношу, – что я принес все свое состояние в жертву революционной борьбе». (Это точно, в буквальном смысле.) «Я не сожалею об этом. Наоборот. Если бы мне нужно было снова начать свой жизненный путь, я сделал бы то же самое. Только я не женился бы. Поскольку это в моих силах, я хочу уберечь мою дочь от рифов, о которые разбилась жизнь ее матери».

Не от недостатка любви, а от избытка ее идет это горькое признание. Они были счастливы, как могли быть счастливы два таких человека и так любивших друг друга. Но их человеческую жизнь не могли не отравлять нечеловеческие условия их жизни. В редких письмах самому близкому его другу прорываются горькие признания о муках любимой женщины. Ему нелегко было бороться. Но быть может, тем, кто был близок ему и кого он так любил, было еще тяжелее.

Но он должен был осуществлять цель своей жизни. Письмо Лафаргу относится ко времени, когда Маркс завершал работу над I томом своего главного труда – «Капитала». А через несколько месяцев в другом письме, Зигфриду Мейеру, он, объясняя причину своего долгого молчания, признавался: «Итак, почему же я Вам не отвечал? Потому, что я все время находился на краю могилы. Я должен был поэтому использовать каждый момент, когда я бывал работоспособен, чтобы закончить свое сочинение, которому я принес в жертву здоровье, счастье жизни и семью. Надеюсь, что этого объяснения достаточно. Я смеюсь над так называемыми „практичными“ людьми и их премудростью. Если хочешь быть скотом, можно, конечно, повернуться спиной к мукам человечества и заботиться о своей собственной шкуре. Но я считал бы себя поистине непрактичным, если бы подох, не закончив полностью своей книги, хотя бы только в рукописи» (т. 31, стр. 454).

«Я принес в жертву здоровье, счастье жизни и семью…» И все-таки эта любовь дала им обоим неизмеримо много. Нельзя представить себе жизнь Маркса без его любви и его семьи, как невозможно мыслить ее вне его дружбы и совместного труда с Энгельсом.

Женни не стало. И в тот же день «Мавр тоже умер». Выступая на ее могиле, Энгельс сказал:

«Женщина прекрасной души…

Она не только разделяла участь, труды и борьбу своего мужа, но и активно участвовала в них с величайшей сознательностью и с пламеннейшей страстью…

Она дожила до того, чтобы увидеть, как революционное движение пролетариата, уверенного в своей победе, охватывало одну страну за другой, от России до Америки…

То, что эта жизнь, свидетельствующая о столь ясном и критическом уме, о столь верном политическом такте, о такой страстной энергии, о такой великой самоотверженности, сделала для революционного движения, не выставлялось напоказ перед публикой…

Мне незачем говорить о ее личных качествах. Ее друзья знают их и никогда их не забудут. Если существовала когда-либо женщина, которая видела свое счастье в том, чтобы делать счастливыми других, – то это была она» (т. 19, стр. 302 – 303).

А дочь Маркса Элеонора о своей матери писала:

«Не будет преувеличением, если я скажу, что без Женни фон Вестфален Карл Маркс никогда не мог бы стать тем, кем он был» («Воспоминания…», стр. 260).

Это была любовь.

14 марта 1883 года Маркс навеки уснул в своем кресле.

Среди его рукописей Энгельс обнаружил составленный за два года до этого огромный конспект книги Моргана «Древнее общество» с многочисленными замечаниями самого Маркса. Через год после его смерти, опираясь на эту работу своего друга, Энгельс поразительно быстро, буквально за два месяца пишет свою замечательную книгу «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Эту свою работу Энгельс рассматривал как «в известной мере выполнение завещания» (т. 21, стр. 25).