Благая Весть Курта Хюбнера (СИ) - Незванов Андрей

Изложенная нами теперь точка зрения не является совсем чуждой европейскому романтизму. Хюбнер о том свидетельствует, говоря о Кройцере:

"Символ, по Кройцеру, выражает собой явление Бесконечного в конечном и чувственном образе. Именно нечто подобное имеет место, когда себя проявляет божественная Сущность: таким образом, символ является средством божественного откровения".

Своей вершины символизм, по мнению Хюбнера, достигает у Бахофена:

"Символически-романтическая интерпретация мифа достигла своего впечатляющего вида в полной мере лишь у И. И. Бахофена. Он был убежден, что фундаментальный мифический опыт человека состоит в том, чтобы видеть в Земле свою мать-прародительницу, которая порождает жизнь и затем вновь принимает ее в свое лоно. В силу этого он отождествлял материнский культ и культ мертвых. Он полагал, что это можно наблюдать в старых погребениях, где всюду обнаруживаются символы становящейся жизни, в основном в форме яйца. Такие символы не являются иносказанием, но в них концентрируется реальность, в которой присутствует и усматривается глубочайшая сущность мира. Миф же, как он говорит, в отличие от этого есть лишь "экзегеза символа"".

В качестве положительного аспекта этой убежденности Баховена можно предположить его стремление сохранить Символ для актуального ОБЩЕНИЯ с Вечностью и отделить его от мифа как памяти такого Общения.

В заключение Курт дает следующую оценку романтизму:

"Итак, если следовать по дуге от Кройцера к Бахофену, то становится ясно, что символически-романтическая школа отнеслась к мифу так серьезно, как никто другой, начиная с Просвещения. Если до Просвещения некоторые рассматривали его лишь аллегорически, как что-то субъективное или вообще как порождение темного суеверия, если другие видели в нем скорее результат более или менее непосредственной художественной фантазии, некое "художество", то романтики-символисты полагали, что миф можно понять как выражение непосредственно воспринимаемой божественной реальности. Исходя из этого романтическую интерпретацию мифа следует обозначить как истинную духовную революцию".

Далее Хюбнер объединяет Гёльдерлина и романтиков-символистов, говоря:

"Знаменательно, что Гёльдерлин и школа романтической интерпретации мифа ничего не знали друг о друге, хотя их многое объединяло".

Вслед за этим Курт переходит к...

9. Интерпретация мифа как нуминозного опыта

"Представители этого течения", - пишет Хюбнер, - "разделяют убеждение таких романтиков, как Горрес, братья Гримм, К. О. Мюллер или Бахофен, что миф есть выражение божественной реальности". (Курсив наш)

Здесь мы не должны заблуждаться: эти люди НЕ ВЕРЯТ В БОГА. Хуже того: они пребывают в плену всё той же объект-субъектной онтологии, согласно которой бытие - это познание.

"Культ и миф представляют собой, по Керени, лишь "реакции" на данность, понимаемую в качестве "объективной". Они есть постижение "измерения" мира, и даже "особенно устойчивого аспекта мира".... "Это тот самый мир, - подчеркивает он, - который "отражается" в "мифологеме" и "придает ей смысл".

"Божественная реальность" на их языке - это такой особый вид "объективной реальности", воздействие которой на познающего субъекта как раз и приводит к тому, что субъект придумывает богов, в попытке осознать указанное воздействие и поделиться им с другими.

В отличие от профанных писаний романтиков, ученые-феноменологи описывают так наз. "божественную реальность...

"...придерживаясь строгого феноменологического метода, который применял также Р. Отто. Их понимание отливается в конструкциях, которые Р. Отто описывал как нуминозное, и в этом последнем основании усматривают они корни мифического опыта".

Поскольку "божественная реальность" как часть всеобщей реальности существует всегда, то всегда существует и её восприятие субъектами и осознание этого воздействия, - будь то в виде мифов, стихов или как-то иначе. Отсюда, если мы персонифицируем воздействия этой реальности в фигурах богов, то, значит боги всегда здесь, они "живы", как говорит Виламовиц-Моллендорф.

Вот что пишет по этому поводу Курт Хюбнер:

"Едва ли можно найти лучшее введение в интерпретацию мифа как нуминозного опыта, чем в словах У. фон Виламовиц-Моллендорфа: "Боги живы. Первое условие нашего понимания древнегреческих верований и культа состоит в выявлении и признании этого как наличного факта. Наше знание о том, что они живы, опирается на внутреннее или внешнее восприятие; не важно, воспринимается бог сам по себе или в качестве того, что несет на себе его воздействие".

"...для Керени миф имеет отношение к реальности, именно потому он находится всегда в настоящем (если не в своих частных формах, то, по крайней мере, во всеобщих структурах)".

"Если переключиться на то "измерение" реальности, которую миф стремится отразить, то он становится понятным как совершенно иная по сравнению с нашей "форма мышления и выражения"...".

Следующим шагом должно быть признания мифа как знания, вместо прежней интерпретации его как выдумки. Ведь, если "божественная реальность" есть часть всеобщей реальности наряду с реальностью естествознания, тогда и осознание этой реальности - миф ничем не отличается от естественнонаучного знания.

И Хюбнер рассказывает нам об этом шаге, предпринятым современной антропологией. Так...,

"Вернант устанавливает, что исследования в столь различных областях, как теория познания, социология, этнология, история религии, лингвистика и т. д., привели к "принятию мифа всерьез" и признанию его безупречным измерением человеческого опыта". /.../ "Мы отбрасываем, - заявляет Вернант, - узкие ограничения, в которых пребывал позитивизм прошлого века с его наивным доверием к прогрессивной эволюции человеческого общества от тьмы суеверий к свету разума... Реабилитация мифа в различных аспектах начинается как раз в этой перспективе". /.../ Наука вынуждается к тому, чтобы понять "это иное, представляющее собой миф", и "присоединить его к антропологическому знанию"".

Таким образом, мы остаемся в экзистенциальной парадигме Нового Времени, в которой живет Человек Познающий. Речь идет лишь об открытии новой объективной реальности, и соответствующем изменении воспринимающего её субъекта.

Открытие этой "божественной реальности" открывает и новые перспективы понимания предыстории человечества. Так, Йенсен пишет, что...

"Истина описания праисторического процесса основывается на истинном знании о природе живой реальности, которая постигается в непосредственном созерцании".

Эта непосредственность предполагает пассивность ума:

Так, по Жоллесу, эта бездеятельность рождает "мифическое понимание, согласно которому "мир и явления сами представляют себя" и "предметность сама себя творит".

Последнее, а именно, самотворение предметности представляет собой хитрость, с помощью которой обходят вопрос ВНИМАНИЯ, без которого невозможно созерцание.

Если имярек сбрасывает с себя "грязный плащ цивилизации", отказывается от всякой деятельности и её созидательных целей, то какова природа силы воли, организующей внимание "постижения реальности в непосредственном созерцании"?

Ведь, "наука активно движется к объекту, она анализирует, вскрывает, манипулирует им"; познание "направлено на предмет, стремится к проникновению в связь вещей, алкает определенности наличного бытия объектов и их отношений", ищет выразить себя в суждениях, имеющих всеобщую значимость. Именно это стремление и организует внимание познающего субъекта. Если его нет, то откуда возьмется собранность, нужная для восприятия "божественной реальности"?