ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества - Бохэннон Кэт

Для млекопитающих с сосками большая часть молока является «совместно производимым биологическим продуктом». Это означает, что тело матери его производит, а рот младенца побуждает тело матери к производству. Более того, младенец играет важную роль в типе молока, которое вырабатывает организм матери. Здесь задействовано несколько различных механизмов, но наиболее важными являются два: рефлекс прилива и вакуум.

Вопреки распространенному мнению, груди кормящей матери не наполнены молоком. Конечно, они опухшие, иногда до такой степени, что напоминают мясистые водяные шары, но они полны крови, жира и железистой ткани. Грудь – это не мочевой пузырь, не чашка молока, которая опорожняется, когда ребенок сосет грудь, а затем снова наполняется, готовясь к следующему разу. Даже вымя дойной коровы – это не мешок с молоком, как вы могли бы подумать. Как и у нас, коровье вымя представляет собой видимую часть молочной железы и несколько сосков [27]. Груди кормящего человека могут вмещать максимум пару столовых ложек молока. Именно акт сосания обычно запускает «рефлекс прилива» – каскад сигналов, которые приказывают молочным железам увеличить выработку и выбрасывать свежее молоко через парадную дверь.

То же происходит во рту со слюной. При пережевывании еды выделяется около половины чашки слюны. Но у нас не всегда полчашки слюны во рту. Слюнные железы получают сигнал к увеличению выработки слюны, когда мы чувствуем запах чего-то вкусного, и особенно когда начинаем жевать.

Когда младенец начинает сосать грудь, нервы в груди посылают сигналы в мозг матери. В ответ мозг приказывает гипофизу вырабатывать больше двух специфических молекул: белка пролактина и пептида окситоцина. Пролактин стимулирует выработку молока. Окситоцин помогает выдавливать молоко из желез в протоки, которые затем опорожняются за счет вакуума во рту ребенка.

Корни происхождения двух этих молекул связаны с эволюцией самого молока. Некоторые из корней уходят дальше Морги. Пролактин существует с тех пор, как появились рыбы. У рыб он, по-видимому, в основном связан с регулированием солевого баланса. Продвигаясь вверх по эволюционной цепочке, пролактин выполняет все больше функций в иммунной системе. В настоящее время он также связан с сексуальным удовлетворением: независимо от пола, чем больше пролактина в организме после секса, тем более человек удовлетворен и расслаблен. Это может быть связано с тем, что пролактин противодействует дофамину, который тело ведрами вырабатывает при сексуальном возбуждении. И поэтому, если в организме слишком много пролактина, человек, скорее всего, страдает от импотенции [28].

Окситоцин тоже эволюционировал, чтобы служить нескольким целям. В последнее время этот маленький пептид привлек к себе массу внимания из-за его связи с эмоциями. Некоторые научные данные об окситоцине хороши, а некоторые настолько испорчены стереотипами о женственности, что на них можно надеть розовую пачку с оборками: «Окситоцин заставляет тебя любить своего ребенка». «Окситоцин заставляет тебя любить своего мужчину». «Моногамные мужчины производят больше окситоцина, чем мужчины, которые изменяют». В то время как окситоцин, по-видимому, связан с рядом психологических состояний у различных млекопитающих, а более высокие уровни окситоцина связаны с более просоциальным поведением, существует слишком много других факторов, чтобы рассматривать окситоцин как единственного игрока на поле. После дозы окситоцина люди ведут себя более альтруистично по отношению к членам своей группы, но также настроены более оборонительно и агрессивно по отношению к тем, кого членами своей группы не считают. Так что вряд ли он делает нас лучше. И никто на самом деле не знает, как окситоцин влияет на мозг: заставляет нас по-другому интерпретировать социальные сигналы? Или уделять больше внимания лицам? Или теплее воспринимать известное (например, людей, которых знаем), и холоднее – неизвестное (людей, которых не знаем)? В конце концов, единственное, в чем мы абсолютно уверены, – это в том, что из-за окситоцина определенные виды тканей сокращаются.

Во время оргазма окситоцин заставляет ритмично сокращаться мышцы таза и нижней части живота. Это верно как для мужчин, так и для женщин. У мужчин эти сокращения помогают выбрасывать сперму из уретры, также сокращаются мышцы ягодиц и ануса, повышая вероятность газоиспускания. У женщины во время оргазма сокращаются мышцы матки и влагалища, а также ануса, ягодиц и верхней части бедер. Иногда сокращения настолько сильны, что не прекращаются вместе с оргазмом, и женщина испытывает довольно болезненные спазмы, похожие на менструальные (к которым, кстати, также причастен окситоцин: он помогает матке ритмично, а иногда и болезненно сокращаться, чтобы отшелушить старый слой эндометрия). Когда у женщины начинаются роды, окситоцин тоже играет важную роль, настолько большую, что даже включен ВОЗ в список «основных лекарственных средств».

Когда ребенок сосет грудь и гипофиз регулирует уровень окситоцина, кормящая мать может испытать глубокое чувство удовлетворения и социальной связи со своим ребенком. Мужчины и женщины после оргазма тоже склонны в некоторой степени это чувствовать. Мы не знаем, когда именно функция «сокращения» окситоцина стала связана с сигналами «социальной связи» и «хорошего самочувствия», но теперь они, как правило, идут рука об руку.

Когда человеческий младенец сосет грудь, он обхватывает ртом всю ареолу матери, его губы выпячены в форме буквы «О», похожей на миногу. В ответ на прикосновение сосок сжимается в мясистую, выступающую вперед пирамиду. Когда ребенок правильно берет грудь, основание пирамиды опирается на беззубую нижнюю десну, а ее кончик доходит до задней части рта. И тогда щеки сжимаются, выталкивая изо рта весь воздух, создавая вакуум вокруг соска, который помогает втягивать освобожденное окситоцином молоко в горло ребенка. Язык и мышцы нижней челюсти двигаются вперед-назад, массируя сосок от основания до кончика, вакуумом выжимая из него все молоко. Некоторое количество молока может попасть в носовые пазухи и выйти пузырями из крошечного носа ребенка, но большая часть между глотками воздуха проглатывается в пищевод. Механика всего процесса невероятна.

Сосание – это не то, что новорожденное млекопитающее сразу умеет делать. Хотя у млекопитающих, кажется, есть общий поисковый рефлекс – то, как младенец начинает вертеть головой в поисках соска, когда приближается к большой, теплой, мягкой поверхности, – захватить сосок немного сложнее. Некоторые младенцы обхватывают губами только кончик пирамиды и не могут создать хороший вакуум. Некоторые справляются с вакуумом, но не двигают языком и челюстью так, как должны. Некоторые, кажется, настолько этим всем замучены, что даже не пытаются, доводя и себя, и мать до слез.

И слезы ждут ее, бедную дочь Морги, потому что ее соски могут пересохнуть, потрескаться и начать кровоточить, высосанные и зажеванные ребенком, который не может понять, как есть. (Мой первенец так сильно повредил мои соски в первые же сутки, что они расцвели черно-фиолетовыми синяками, встревожив даже закаленных медсестер) [29]. На самом деле прикладывание – это такая проблема, что в больницах появилось множество «консультантов по грудному вскармливанию», которые помогают молодым матерям научить детей недавно появившейся у нашего вида механике. Большинство учатся. Рано или поздно. С точки зрения эволюции грудь лучше умеет доиться, чем рот умеет сосать.

К счастью, сосок развил одну полезную компенсаторную меру, помогающую выдерживать процесс обучения. Некоторые отверстия в сосках соединяются не с молочными железами, а с железами Монтгомери, которые производят жирное вещество, покрывающее сосок и помогающее предотвратить полное разрушение кожи из-за настойчивого жевания. Когда женщина беременна, железы Монтгомери набухают, и сосок выглядит немного бугристым. У некоторых из нас эти маленькие шишки видно всегда. Как и сами молочные железы, железы Монтгомери, вероятно, произошли от примитивных сальных желез, которые естественным образом множатся в коже. Но вместо того, чтобы производить обычное кожное сало, железы Монтгомери начали выдавать смазку промышленного качества, которая могла выдержать трение, причиняемое грудным ребенком.