История любовных побед от Античности до наших дней - Болонь Жан-Клод

Мы далеки от намерения утверждать, будто искусство любовников красноречиво умолять и уламывать доходило до того, что они могли бы сойти за учителей грамматики, диалектики и риторики. Им хватало самых простых слов, побуждающих к соприкосновению тел. Ведь лапанье не оставляет стигматов бесчестья. Первый шаг пристало делать на цыпочках. В диатрибе Дафны против гомосексуализма Плутарх описывает, как занятия в гимнасиях способствуют возникновению любви между мальчиками. «Амур сперва легко касается их тел, потом в молчании сжимает их все крепче, и наконец страсть, мало-помалу возрастая, захватывает палестры». По его мысли, желание, охватывающее мальчиков, маскируется под нежную приязнь, идеальную любовь, товарищество, царящее в гимнасии. Оно барахтается на песке, бросается в холодную воду, хмурит брови… и ждет ночи, чтобы обрести утоление в действии. Все происходит без единого слова.

Другой маленький пример обольщения находим там, где Прото ген насмехается над богатой стареющей женщиной, которая хочет женить на себе неимущего юнца. Плутарх представляет, что она могла бы домогаться мальчика на мужской манер: «Кто мешает ей, подойдя ночью к запертым дверям своего возлюбленного, затянуть перед ними жалобную песнь, украшать цветами его портрет, отдубасить своих соперниц кулаками?» Только все это не подобает женщине, ведь она должна «оставаться дома, тихо-мирно поджидая всех претендентов, любых, каких угодно воздыхателей! Но женщина, которая на всех углах кричит, что влюблена, заслуживает, чтобы от нее бежали в ужасе. Это ли доказательство любви?»

Можно, отвлекаясь от пьес и романов, составить себе представление о том, каким образом строили куры в Древнем Риме. «Искусство любви» Овидия, первый в мире учебник соблазнителя, предоставляет нам для этого весьма подробные описания. Его рецепты, иллюстрациями к которым служат свидетельства современников, помогут нам проследить весь путь, что проходит обольститель.

Последуем за охотником, взявшим след. Охота? Эта метафора стара, как сам кадреж. Термины, позаимствованные у охотников, рыбаков и воинов, преобладают в описаниях мужского, а пожалуй что, и женского обольщения. Овидий не раз прибегает к таким уподоблениям: «Тебе осталось лишь закинуть сеть»; «Ты, воин-новичок, впервые ныне берешься за оружье неумело»… Сравнение с рыбной ловлей породило одно из самых избитых общих мест в истории искусства обольщения — образ крючка, на который надо подцепить вожделенную добычу. Тем паче что глагол hamare (закинуть крючок) благодаря тому, что в латинском языке «h» в начале слова не произносится, полностью омонимичен слову amare (любить). Красота женщины — приманка, наживка для влюбленного, и он в свой черед пытается заманить ее в сети, «подобно рыболову». Впрочем, и французское draguer (кадрить) — производное от drague (рыболовный трал, драга, сеть с грузилами, скребущая по морскому дну, при добыче съедобных раковин и устриц). Не правда ли, примечательное совпадение?

На ловлю юной девы, пишет Овидий, снаряжаются весенней порой. Это время возрождения природы, брожения ее живительных соков. Даже если древний римлянин не ведает более звериных периодов гона, влюбленные все же не остаются безучастными к возвращению погожих деньков. Этот штамп доживет до Средних веков, когда зародится литературный жанр reverdie — весенней любовной песни и возникнут обычаи, дожившие до наших дней: празднование святого Валентина, дня, когда, как говорят, птицы спариваются, и особое отношение к первомайскому ландышу, наследию Вальпургиевой ночи, или традиции галантных подношений, напоминающих на языке цветов о весенних встречах влюбленных.

Затем надлежит определить свои охотничьи угодья. Замужние женщины и девушки находятся под неусыпным надзором, как было и в античной Греции, встретить их можно лишь на публике. Места людных сборищ особенно богаты дичью. Особые места для прогулок, где на закате и поныне фланируют во множестве юные итальянки, существовали уже во времена Овидия и были в ту эпоху удобны для встреч. «Можешь неспешно бродить под портиком Помпея в час, когда солнце коснется спины Геркулесова льва». Портик Ливии с этой точки зрения тоже был недурен, равно как и форум в дневные часы; подходили для подобной цели празднества в честь Адониса, за этим ездили в Байи на купания в банях с горячей сернистой водой из тамошних источников. Можно ли сказать, что в тех местах наверняка встретишь идеальную подругу? Для мимолетной интрижки — вне всякого сомнения, однако Ювенал предостерегает того, кто еще верит в узы брака: «Где ты найдешь ту, что достойна твоих желаний, уж не под портиками ли? И на скамьях в наших театрах, представится ли тебе хоть одна, которую ты мог бы любить без опасений? Кого ты в этом месте можешь выбрать?»

Но все же театры и цирки — излюбленные места Овидия. Женщины приходят туда отчасти себя показать, отчасти на представление полюбоваться. К тому же в театре любовь изображают на сцене, а «кто видит раны, тот и сам ранению подвержен». Здесь можно пустить в ход испытанные приемы. Для начала — физический контакт, его легко добиться, лукаво разыграв притворную неловкость. На скамьях тесно, все прижаты друг к другу. Соблазнитель касается своей соседки, можно также слегка задевать коленом спину зрительницы, сидящей впереди. «Прижмись к ее боку как можно теснее, она не заметит, дерзай, ведь скамьи устроены так, что иначе не сядешь, здесь место само побуждает тебя прикоснуться к прекрасной».

Завязать беседу здесь легче легкого. В цирке достаточно спросить, кому принадлежат кони, что бегут, и поспешить пожелать победы тем, за которых болеет красавица. Также надлежит, согласно общепринятой манере, одобрять все то, что нравится ей. Засим приходит черед мелких услуг: поправлять подушку, обмахивать соседку вощеной дощечкой для письма. Будем без колебаний ловить малейший повод услужить, особенно если понадобится приподнять полу ее плаща, чтобы не волочилась по земле, а заодно обнажим ее ноги. Неужели никакая докучная пылинка не упала ей на грудь? Все равно: надо смахнуть оттуда это отсутствие пыли! Вот уж поистине ловкий трюк, который будут повторять до бесконечности. Остерегайтесь пыли, особенно когда ее и в помине нет.

Если пригласят на пир, кадреж можно затеять и под домашним кровом. Великолепный повод, ибо «вино подготавливает души, делает их чуткими к жару любви, заботы рассеиваются и тонут в обильных возлияниях». Вино раскрепощает, робких делает дерзкими. Смех становится развязнее, бдительность ослабевает. И уже можно без колебаний заигрывать с хозяйкой дома, доверившись в этом вопросе Плутарху, рассказавшему такую историю. Меценат, приглашенный на ужин к Габбе, использовал это, чтобы приударить за супругой гостеприимного хозяина. Разве может кого-то оскорбить внимание к его жене человека столь могущественного? Чтобы их не смущать, Габба притворился, будто уснул. Но когда господин смежил веки, произошло другое непредвиденное осложнение. Некий раб вздумал украсть вино. Тогда хозяин закричал: «Прохвост! Ты разве не видишь, что я сплю только для Мецената?»

Попустительство подобного рода было не редкостью в обществе, где воцарилась распущенность нравов. Будучи моралистом, Ювенал вопрошал, куда подевалось стародавнее целомудрие. Ему возражали, мол, разве Цезенния, по словам ее собственного мужа, не являет пример идеальной супруги? Отнюдь! «Взял он / Целый мильон сестерций за ней и за это стыдливой / Назвал ее; от колчана Венеры он худ, от светильни / Жарок ее? Нет, в приданом — огонь, от него идут стрелы. / Можно свободу купить, — и жена подмигнет и ответит / На объяснение: вроде вдовы — богачиха за скрягой» (кн. II, Сатира шестая, перевод Д.С. Недовича).

О каких знаках речь? Да о тех самых, что подробно описаны Овидием, который многое взял у Плавта. Слова любви пишут на столе, обмакнув палец в вино.

Исподтишка щиплют за талию или уже орудуют ногой под столом. И — высшая мера дерзости — с вызывающей откровенностью пьют из кубка соблазняемой женщины, касаясь его края именно там, где остался след ее губ. Символическому поцелую этого рода суждена долговременная популярность. Позднейшие греческие романы не преминут использовать эту деталь. У Татия раб-сообщник Сатирос меняет местами кубки Левкиппы и Клитофона, чтобы последний мог испить из чаши, которой касались уста его милой. Подобная уловка применяется Лонгом в истории Дафниса и Хлои. Испытанный рецепт всплывает снова в средневековых руководствах, вдохновленных Овидием, «Шалый» Мольера увековечил тот же сюжет. Лелий в мольеровской пьесе, переодевшись армянином, чтобы проникнуть к Селии, не может удержаться и демонстрирует свое чувство вот так: