История германского фашизма - Гейден Конрад

8 июля был подписан проект договора, который является первым государственным договором между католической церковью и германским государством. 20 июля в Ватикане во время торжественного подписания конкордата можно было в задних рядах заметить также прелата д-ра Кааса, который некоторое время назад сошел с германской политической сцены. Находясь вне досягаемости для национал-социалистских властителей, он в качестве слуги своей церкви перенес свою деятельность в Рим. Немалое участие принял он в составлении конкордата.

Содержание конкордата лучше всего характеризует то, что немедленно после его подписания между германским правительством и папским престолом возникли горячие споры о его истолковании. Договор между Ватиканом и фашистской Италией каждая из сторон также истолковывала по собственному усмотрению. Однако церковное толкование осталось лишь протестом, а государственное — стало действительностью.

По конкордату церковь не получила ничего, чем она не владела бы ранее. Напротив, она сдала много важных позиций, которые ранее никем у нее не оспаривались. Ей была предоставлена свобода исповедания и публичного отправления религиозной службы. За ней было признано право церковного законодательства в рамках законодательства общего. Подтверждена была тайна исповеди перед судом. Кроме того, за церковью была признана свобода ее внутреннего управления, а священники были освобождены от некоторых государственных обязанностей. С другой стороны, церковь в соответствии с 32-й статьей конкордата обязалась запретить духовенству и членам духовных орденов всякую политическую деятельность; назначая епископов и архиепископов, она должна предварительно справляться у имперского наместника, нет ли против них возражений общеполитического характера; епископ должен приносить присягу верности германскому государству и соответствующей провинции и обещать повиноваться правительству. В вопросах о католических факультетах, о преподавании Закона Божиего и т. д. сохранен в основном прежний порядок. Сохранены также уже существующие конкордаты с провинциями, которые в этих пунктах часто идут дальше навстречу интересам церкви.

Церковная дипломатия усматривала свой особый успех в том, что 33-я статья конкордата относила к компетенции канонического права все те церковные вопросы, которые остались неурегулированными в государственном договоре. Однако с германской стороны этому не придавали большого значения. Уступкой с германской стороны являлось то, что один из протоколов содержал обещание, согласно которому некатолическим (т. е. протестантским) священникам в Германии должна быть запрещена политическая деятельность. За церковью была признана свобода многочисленных католических союзов; какие трудности возникают при осуществлении этой свободы, можно судить по требованиям, предъявленным д-ром Леем, о подчинении его руководству католических рабочих союзов. Поэтому Ватикан лишь после больших колебаний согласился окончательно ратифицировать договор.

23 марта в своей большой речи в рейхстаге Гитлер произнес характерную фразу. После хвалебных замечаний по адресу обоих христианских исповеданий он сказал: «Правительство отнесется с объективной справедливостью ко всем прочим исповеданиям. Оно не может, однако, допустить, чтобы принадлежность к какой-нибудь определенной религии или расе освобождала от повиновения установленным законам или служила охранной грамотой для терпимого отношения».

Под «другими исповеданиями» подразумевались в первую очередь евреи. Что же означала в отношении них «объективная справедливость»? Согласно программе национал-социализма и прежним речам и писаниям Гитлера это должно было означать, что евреи в искупление зла, нанесенного ими германскому народу, должны быть совершенно изгнаны из политической жизни, а также в значительной мере удалены с работы и занимаемых ими должностей. Националисты в этом отношении, собственно, никогда не проповедовали объективной справедливости, а требовали охраны германской народности, совершенно не считаясь с обычным понятием справедливости. Среди германских евреев было широко распространено мнение, что руководящие вожди национал-социалистской партии на деле не относятся серьезно к антисемитизму; они полагали, что антисемитские требования программы не будут осуществлены.

Это также было одной из многочисленных ошибок, в которые впали сторонние наблюдатели национал-социализма. Уже летом 1932 г. евреи, живущие в сельских местностях и небольших городах, подвергались большим неприятностям. Часто в отношении евреев проводились систематический бойкот, общественная изоляция, а также избиения, особенно в Восточной Германии и в Северной Бавария. Даже на улицах Берлина евреи-прохожие все чаще подвергались нападениям. Из этих настроений через несколько недель после прихода Гитлера к власти возникло систематическое преследование евреев.

Сигналом к этим преследованиям явился пожар рейхстага. Хотя большинство арестованных после 27 февраля были неевреи, тем не менее начались поиски «еврейских верховодов». Своего высшего пункта антисемитские эксцессы достигли между 5 и 20 марта. Эксцессы направлялись большей частью против еврейских универсальных магазинов и главным образом против евреев, имеющих определенное занятие. За «визитами» штурмовиков в еврейские квартиры, за уводом и избиениями лиц еврейской национальности скрывались часто личные экономические мотивы.

Число жертв кровавого террора было значительно больше среди главным образом нееврейских функционеров и членов трех социалистических партий, чем среди лиц еврейского вероисповедания, принадлежащих преимущественно к буржуазному классу. Тем не менее эксцессы против евреев вызвали за границей гораздо более сильный отклик, ибо там в состоянии были еще понять преследование «марксистов», которое в буржуазных кругах даже не вызвало возражений, а не нападение на группу людей за их принадлежность к определенной расе. Свое классическое выражение это возмущение нашло 13 апреля, в страстной четверг, в прениях английской палаты общин. Бывший министр иностранных дел сэр Остин Чемберлен выразил мнение общества и официальных кругов Великобритании, заявив, что события в Германии делают совершенно излишними дальнейшие разговоры о ревизии Версальского договора. Новогерманский националистский дух, заявил он, — это «злейший прусский империализм, еще более жестокий, отличающийся расовым высокомерием и сознанием своей исключительности, которая отказывает согражданам не чисто северного происхождения в равноправии и гражданских правах». Чемберлен заявил далее, что, считаясь с происшедшими событиями, Германии нельзя вернуть каких-либо областей с ненемецким населением. «В Польском коридоре живут поляки, — сказал Чемберлен, — неужели мы позволим, чтобы хоть еще один поляк попал под сапог германского правительства?»

Национал-социалисты очень скоро поняли, какую внешнеполитическую опасность представляют для них такие настроения за границей. Часть национал-социалистских вождей рассчитывала, что с помощью усиленного нажима на германское еврейство удастся заставить замолчать как его, так и заграницу. Выразителем этих настроений явился Геббельс. 27 марта он посетил Гитлера в его загородном доме в Берхтесгадене и предложил ему разрешить партии устроить небывалый до сих пор боевой праздник. Все евреи в Германии, занятые в торговле и промышленности, а также лица свободных профессий должны были в результате грандиозных террористических мероприятий партийного аппарата подвергнуться бойкоту, все чиновники и служащие еврейского происхождения должны были быть удалены со службы. Вначале предполагалось, что бойкот должен был длиться неограниченное время. Было ясно, что в течение немногих недель он должен будет привести к полному экономическому разорению всего германского еврейства.

Против этого плана, однако, немедленно выступили лица более дальновидные. Одним из них был председатель Рейхсбанка доктор Шахт, который поставил вопрос о своем пребывании в кабинете. Послы великих держав выступили с предупреждениями, и под этим давлением Гитлер решился приостановить бойкот.