От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Считать Бирнса настроенным на партнерство с СССР можно было только при очень большом воображении.

Мысли Трумэна были уже в Потсдаме. 3 июля он писал матери: «Я готовлюсь к встрече со Сталиным и Черчиллем. Для этого мне надо взять мой смокинг, фрак… пальто проповедника, высокую шляпу, невысокую шляпу, а также множество других вещей. При мне портфель, весь забитый информацией о прошлых конференциях и предложениями относительно того, что я должен делать и говорить».

В портфеле было много чего интересного. Процесс межведомственного согласования позиций к Потсдамской конференции сопровождался внутренними разногласиями. На этот раз «ялтинцы» и «рузвельтовцы» оказались уже в явном меньшинстве.

Непримиримее всех в отношении СССР были настроены армейская разведка и планировщики, по определению ориентированные на поиск новых угроз и врагов. Они были убеждены, что геополитические «заходы» СССР в различные регионы мира являются составными частями единого плана борьбы за коммунистическое мировое господство, которому пора положить конец. В докладе «Позиции США в отношении советских намерений экспансии», отправленном в портфель президента Оперативным управлением штаба сухопутных сил, «советская экспансия» характеризовалась как «глобально-неограниченная по своим целям и оппортунистическая по своим методам, график которой во многом зависят от географической близости того или района к границам СССР и степени зрелости плода». Районом «наибольшей стратегической угрозы» определялась Турция.

Возможным следующим этапом «советской экспансии» называлась дестабилизация ситуации в Западной Европе с целью укрепления там просоветских сил. Не исключалась и возможность применения там Москвой военной силы, особенно по мере уменьшения американского военного присутствия в Старом Свете. В этой связи отмечалась ключевая роль Великобритании, которая становилась «европейской душой для кучки сравнительно маломощных стран, возможно, еще готовых сражаться с нами против России». Отсюда следовал вывод о необходимости всемерной поддержки Британской империи в Турции, Средиземноморье и в других регионах.

В Азии, считали американские военные аналитики, возможности военного отпора «советской экспансии» ограничены, ей трудно будет противостоять в Иране. СССР способен легко захватить Монголию, Маньчжурию и Корею, одержать верх в борьбе за влияние в Китае. Сделав все это, СССР посягнет на Западное полушарие.

На основании этого анализа рекомендовалось оказывать решительное сопротивление советским притязаниям в Турции и Иране, распространению советского военного присутствия на Японские острова, Тайвань и континентальный Китай к югу от Янцзы. И, конечно, США должны «противодействовать, если необходимо – с использованием военной силы, любой дальнейшей экспансии России на западноевропейском направлении». Этот рабочий документ интересен, пожалуй, как ранний набросок будущей стратегии сдерживания.

Рекомендации аналитиков Комитета начальников штабов предусматривали продолжение «торга» по вопросу западной границы Польши – ввиду ее вероятной просоветской ориентации – и отклонение предложения Москвы по интернационализации Рура, что было чревато допуском России к западноевропейским делам.

В докладе Управления стратегических служб, посвященном целям США на Дальнем Востоке, ставилась задача создания там нового противовеса СССР вместо Японии. И противовес этот виделся не в последнюю очередь в Китае. Поэтому предлагалось добиваться от СССР «модификации в пользу Китая (и других стран)» ялтинских договоренностей, трактуя «интернационализацию» Дальнего Востока в духе «открытых дверей», а «совместное управление» железными дорогами как управление на равных долях. В том же ключе были выдержаны и рекомендации Гарримана, переданные им президенту уже в Потсдаме.

Впрочем, роль Гарримана постепенно падала. Его, человека деятельного и амбициозного, уже тяготила должность посла, в которой он видел исполнение обязанностей скорее посыльного и аналитика. И он не видел больших перспектив в развитии отношений с СССР. Сильно не понравилось Гарриману и назначение госсекретарем Бирнса. Гарриман чувствовал, что его отодвигают от принятия решений: он обнаружил, что в Потсдам его даже не собирались приглашать. Ему пришлось специально просить госсекретаря включить его в состав американской делегации. Бирнс с Гарриманом практически не консультировался, и дипломат с самым большим опытом общения с советским руководством вдруг стал простым наблюдателем. Еще до окончания Потсдамской конференции Гарриман обратится к Трумэну с просьбой об отставке после окончания войны с Японией.

В американскую делегацию не вошел и Гарри Гопкинс, только что успешно проведший переговоры со Сталиным. Объяснением стала его болезнь. Гопкинс действительно был болен, но вряд ли это стало главной и единственной причиной его отсутствия.

Общий настрой американской делегации в Потсдаме, по словам Дэвиса, определялся не желанием найти справедливое общее урегулирование, а стремлением «„объегорить“ партнера или послать его к черту».

Трумэн подробно опишет свое путешествие в Германию. «Русские были слегка медлительны с допуском наших передовых групп в Берлин для необходимой подготовительной работы, но как только они туда приехали и проверили предназначенные для нас места размещения, то доложили, что те полностью удовлетворительны… 6 июля, в день моего отъезда в Потсдам, у меня был необычайно длинный список посетителей, включая нескольких членов Конгресса и правительственных чиновников, а также французского посла Анри Бонне».

Панические настроения сенаторов, с которыми президент встретился перед отъездом, он резюмировал в дневнике: «Франция может стать коммунистической так же, как Германия, Италия и Скандинавия… Есть большие сомнения, что Англия окажется здравомыслящей… Все они уверяли меня, что европейский мир приближается к концу». Трумэн счел, что он напрасно потратил время на эту встречу, что пессимизм сенаторов не имеет под собой оснований. «Европа часто бывала разрушенной за последние две тысячи лет и всегда восстанавливалась лучше или хуже, чем была, кому как больше нравится, так что их ораторство на меня не произвело впечатления».

Вечером на южной лужайке Белого дома состоялся концерт оркестра военно-воздушных сил.

«Среди гостей были члены Кабинета и другие правительственные чиновники, и лишь немногие из них знали, что через несколько часов я уезжаю. Я выехал из Белого дома на автомобиле до Юнион-Стейшн и сел на поезд до Ньюпорт-Ньюса, штат Виргиния, где меня ждал тяжелый крейсер „Августа“, который и должен был доставить меня в Европу.

Никаких публичных объявлений об отъезде не делалось по очевидным соображениям безопасности. Специальный поезд, подготовленный для президентской команды из 53 помощников, советников, сотрудников пресс-службы и вспомогательного персонала, прибыл к причалу „Августы“ в Ньюпорте чуть раньше шести утра 7 июля».

Трумэн отбыл из Ньюпорта (Виргиния) на борту крейсера «Августа» в сопровождении тяжелого крейсера «Филадельфия».

Президент побаивался предстоявших переговоров, имея в виду почти полное отсутствие у него дипломатического опыта. Он очевидно нервничал. «Я не хотел бы никуда уезжать, – писал он накануне отъезда матери и сестре, – но я сделаю это. Да к тому же ничего уже нельзя остановить». С борта корабля Трумэн подтверждал супруге: «Мне просто ненавистно это путешествие, оно хуже, чем всё, с чем я когда-либо сталкивался». А в другом месте: «…Как мне ненавистна эта поездка. Но я должен ее совершить – победить, проиграть или потянуть время. Но мы должны выиграть».

Чего же Трумэн хотел в первую очередь добиться, отправляясь за океан? В мемуарах он отвечал: «Конечно, моей непосредственной целью было как можно скорее привлечь русских в войну против Японии, но главной моей задачей было наладить рабочие отношения для предотвращения очередной мировой катастрофы».