Прогулка по Дальнему Востоку - Фаррер Клод "Фредерик Шарль Эдуар Баргон"

Справа море; слева поднимаются маленькие, узкие улицы. Все кишит желтой толпой, шумной и подвижной, но поразительно дисциплинированной. Англия завела здесь свою полицию. Эта полиция, правда, грубовата и подчас жестока, но зато поддерживает изумительный порядок. Она пополняется, главным образом, здоровенными индусами… Мне вспоминается, как однажды на улице в Гонг-Конге у меня вышло некое препирательство с моим возницей-«рикшей». В коротких словах, суть дела заключалась в том, что я не понимал по-китайски, а кули, в свою очередь, не понимал по-французски; нам никак не удавалось договориться относительно платы. Я обратился, наконец, к полисмену, единственно с целью уладить дело. Но полисмен не стал тратить время на разбирательство, поднял свою палку, оглушил ударом по голове кули и объявил мне, что «все в порядке».

Немудрено, что на улицах Гонг-Конга царит образцовый порядок!

Ничего не может быть легче, как обуздать эту китайскую толпу, которая движется всюду, куда-то спешит, кричит и волнуется.

Гонг-Конг вполне европейский город и даже по-европейски шикарный. Здесь для местных европейцев устроен великолепный ипподром в живописной долине, проложены по горам прекрасные дороги и аллеи для прогулок, а в скалах вырублены лестницы, облицованные фаянсом. Все это довольно непривычно для глаза, но красиво, красиво без всякого преувеличения…

Короче сказать, Гонг-Конг отличное место для остановки, для долгой остановки с целью отдохнуть, набраться сил и привыкнуть к климату, прежде чем атаковать огромный Китай, который виден с вершины Пика… Остров лежит недалеко от континента, а континент этот и есть Китай, самый настоящий.

Кантон рядом, в двух шагах… Но запасемся терпением и подождем еще. Пройдемся сначала по окрестностям…

Кантон — ведь это Париж или около того, — в нем три миллиона жителей!.. Прежде, чем войти в сам город, посмотрим предместье.

За сто лье от Кантона находится большой остров Гайнан… Главный порт Гайнана Хой-Хао. Первый китайский город, что я увидел, был Хой-Хао; он произвел на меня неотразимое впечатление. Первое, на что я обратил внимание, когда высадился на берег, была мостовая. Она чуть не на метр вышиной покрыта гниющими отбросами.

И по этой гадости приходится ступать, или, вернее, в ней приходится вязнуть. Дома почти сошлись над улицей, и с одной стороны на другую перекинуты бамбуковые жерди. На эти жерди кладут матрасы, циновки, наподобие крыши, чтобы защититься от солнца летом (а зной здесь невыносим) и от дождя зимой (дожди зимой непрерывны). В узких улицах стоит невероятный, непостижимый и доводящий до исступления шум китайской толпы. В Гонг-Конге то были сущие пустяки, а здесь начинается нечто серьезное: кругом вас по всем направлениям бегут люди, бегут и вопят на бегу… Китаец любит крик и кричит без умолку. Почти всегда он тащит на себе какой-нибудь тяжелый груз, но не подумайте, что он замедлит свой бег из-за таких пустяков! Он поддерживает в равновесии на своих плечах бамбуковые жерди футов десять длиной — на обоих концах подвешены колоссальные тюки — и при этом бежит во всю прыть и кричит. Его крики, хриплые и резкие, непереносимы и европейцу режут уши.

На первых порах вы уверены, что никогда к этому не привыкнете, а, тем более, ничего в этих криках не разберете. Заблуждение: научиться китайскому языку не так трудно, и язык этот по-своему прекрасен.

Домики так малы, что трудно представить себе, что в них можно жить. Однако, в них живут и помещаются, притом, целыми толпами… Китайский дом всегда в один этаж, но желтые семьи кишат не только внутри, — они уместились и вокруг, всюду, где только можно приткнуться! Здесь слились воедино, — крики, солнце, шум, беготня, и над всем, победно торжествуя, китайский запах, тот ужасный запах, о котором я уже говорил однажды.

Но не пора ли бежать от этой вони?.. Выйдем в поля… Они обработаны прекрасно. И неудивительно, — подумать только, что в Китае, равном по пространству едва половине Европы [11], приходится в среднем по сотне жителей на квадратный километр, — а всего четыреста миллионов душ. Понятно, что ни одна пядь земли не пропадает даром. Необозримые пространства рисовых полей, поля «сорго», хлопка, ячменя и чего угодно… Вы встретите здесь поселян, толкающих перед собой классическую китайскую тележку, колеса которой достигают двух метров в диаметре и которая скрипит на всю окрестность.

Мне помнится, как я однажды прогуливался по дорогам Гайнана с одним адмиралом, ныне умершим, — адмиралом Бомоном, — и генерал-губернатором Индо-Китая Полем Думером. В то время, как с нами поравнялась китайская тележка, я стал свидетелем следующего между ними диалога, диалога весьма характерного и показывающего ясно, что такое Китай и какими глазами надлежит смотреть на него.

Недавно прибывший на Восток и незнакомый с ним Поль Думер взглянул на повозку, испускавшую с каждым поворотом колеса вопль, способный разодрать любое сердце, послушал, покачал головой и сказал:

— Достоин удивления народ, который за четыре тысячи лет не сумел усовершенствовать свою тележку!

Но генерал Бомон, пожилой человек, знавший все, ответил на это:

— Достоин удивления народ, который изобрел такую тележку за четыре тысячи лет до Паскаля!

В Китае мы неизменно будем встречаться с подобными противоречиями, перед нами всегда будут необычайные, грандиозные, гениальные, превосходящие наше понимание вещи рядом с детски-беспомощными, сохраняющимися то ли в силу странных суеверий, то ли в силу обычаев непонятных, — разумеется, непонятных для нас, пришедших из Европы… Тут, с одной стороны Китай реальный, сильный многочисленностью жителей, их сметливостью, их трудолюбием, а с другой, Китай, сошедший с рисунка на ширмах, Китай вазочек и горшочков, с болванчиками, сидящими на бумажных циновках, подняв оба указательных пальца.

Нужно немало стараться, чтобы понять, как могут оба эти Китая не только уживаться параллельно и в добром соседстве, но и дополнять друг друга в конечном итоге; и что один не более, как тень другого, тень чудовищно-измененная… Но не беспокойтесь! — мы с вами поймем…

За городом мы снова натолкнемся на китайское кладбище, — бесконечную равнину, по которой рассеяны скромные могилы, маленькие кучки земли, расположенные тесными рядами. Увидим деревню.

Сначала нам покажется, что это лес, — деревни на этой равнине, распаханной вдоль и поперек, всегда огорожены густой зарослью деревьев.

Итак, — это не лес! А вот и домики! Войдем…

Подойти к домику можно по тропинке через рисовое поле, вернее — по плотине, возвышающейся между двумя широкими прудами, где растет рис, купаясь в воде. Войдем через калитку в ограде.

Если до вечера еще далеко, то по всей деревне мы не найдем никого, кроме женщин и детей; мужчины на работе. Мы встретим очень мало страха перед нами, еще меньше любопытства и никакого гостеприимства. Минут через пять вокруг нас соберутся дети, поглядывая на нас глуповато, но без робости и отвращения.

В южном Китае, который знаком мне более всего и, в частности, в провинции Куанг-Тунг, где я жил, я никогда не видел враждебности со стороны жителей; каждый раз, когда возникало какое-либо недоразумение, я всегда убеждался, что виноват был кто-нибудь, и этот кто-нибудь никогда не оказывался китайцем. Однако, будьте осторожны, далеко не все китайцы одинаково благоразумны, и в Китае столько же бандитов, сколько и в другой стране. Но все же те из них, которых можно назвать профессиональными разбойниками, вызывают в китайцах отвращение…

В Куанг-Шу, когда в 1898 г. Франция заняла полуостров, у нас создались наилучшие отношения с туземным населением. Особенно на маленьком острове Но-Хо, где мы высадили сотню людей при трех офицерах. У ворот миниатюрного форта расположился базар, где торговля шла с утра до вечера.

Внезапно один из солдат сошел с ума и, вырвавшись, убежал. Вероятно, что, убежав, он вел себя неважно и причинил немало зла туземцам; и тем не менее, на пятый день жители привели его к нам, связанного, как колбаса, но без единой царапины, и попросили держать у себя; с последним нельзя было не согласиться, так как он устраивал гадости и его действительно лучше было не выпускать. Сумасшедший плохой товар для экспорта…