Ознакомительная версия. Доступно 88 страниц из 436
"...Я дохожу до того, - писал Зиновьев Сталину 14 апреля 1935 года, - что подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели же Вы не видите, что я не враг Вам больше, что я Ваш душой и телом, что я понял все, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение..."449
Сталин давно поставил себя выше любых законов, поправ тем самым даже ту хрупкую, слабую демократию, которая, возникнув после Октября, оказалась в тисках сталинского бюрократизма. А почти в это же время Прокурор СССР А.Я. Вышинский уже начал "шлифовать" огромную, многочасовую обвинительную речь на готовящемся втором открытом судебном процессе по делу "троцкистских заговорщиков", которую он с пафосом произнесет 28 января 1937 года.
Миллионы советских людей, искренне гордясь продолжающимся "затяжным рывком" к экономическому и оборонному могуществу страны, желая друг другу счастья в новогоднюю ночь, не могли и предполагать, каким кровавым будет год наступающий. Кто мог подумать, что год 20-летия Великой Октябрьской социалистической революции станет эпицентром трагедии советского народа, верхом социального цинизма? Но именно этому уже были подчинены, казалось, необъяснимые замыслы "вождя", постыдная и преступная сущность единовластия "господствующей личности".
Как это ни парадоксально, но об этой трагедии советские люди узнают почти через два десятилетия. И то далеко не полностью. А пока им предстоит вместе со всеми возмущаться, негодовать и проклинать "фашистских выродков", "шпионов" и "террористов". Даже такие люди, как А. Фадеев, А. Толстой, П. Павленко, Н. Тихонов, Б. Ясенский, Л. Никулин, в статье "Шпионы и убийцы"450 предадут анафеме тех, кто поневоле стал действующими лицами в постыдном и преступном спектакле. А главный Режиссер этого "действа" в очередной раз обратит внимание народа: еще в январе 1933 года он говорил, что при определенных условиях "могут ожить и зашевелиться разбитые группы старых контрреволюционных партий эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов центра и окраин, могут ожить и зашевелиться осколки контрреволюционных элементов из троцкистов и правых уклонистов"451. И вот, "зашевелились"!
На фоне успехов отдельные аварии, пожары, катастрофы - а они были конечно же, выглядели как "вредительство". Разве он, Сталин, не говорил, что притаившиеся бывшие оппозиционеры, выходцы из других партий только и ждут своего часа?! Чем больше наши успехи, тем сильнее их противодействие... Вот она - жестокая классовая борьба, натягивающая тетиву противоборства до предела!
К XVII съезду партии была выпущена книга под названием "Канал имени Сталина". Тридцать шесть советских писателей под руководством М. Горького, Л. Авербаха и С. Фирина написали панегирик первому в истории опыту перевоспитания "врагов народа в его друзей". Это, писали они, "отлично удавшийся опыт массового превращения бывших врагов пролетариата... советской общественности в квалифицированных представителей рабочего класса и даже в энтузиастов государственно-необходимого труда". Вот еще один пассаж: "...человеческое сырье обрабатывается неизмеримо труднее, чем дерево, камень, металл". "Герои" книги - "бывшие вредители" - инженеры, профессора, учителя, тысячи других интеллектуалов (а не только кулаков, воров и рецидивистов), превращенные в "соратников пролетариата". Преступление многих состояло лишь в том, что они думали иначе, чем Сталин, которому, как пишут авторы, присущи "отлично организованная воля, проницательный ум великого теоретика, смелость талантливого хозяина, интуиция подлинного революционера, который тонко разбирается в сложности качеств людей и, воспитывая лучшие из этих качеств, беспощадно борется против тех, которые мешают первым развиться до предельной высоты..."452. А мешали Сталину не только какие-то "качества". Мешали люди. Много людей. Страшно много.
Все эти "недобитки" мешали ему (потенциально) окончательно утвердиться в роли единственного, безраздельного и всеми, именно всеми, любимого вождя. Разве забыл он, что Бухарин, Пятаков, Радек, Преображенский, многие другие были его товарищами по партии, по борьбе? Нет, конечно, не забыл. Но плохо то, что и они не забыли. Они знают, каким он был. Впрочем, во имя "высоких целей" это теперь не имеет никакого значения. Где-то он читал, кажется это фраза Медичи из анналов инквизиции: "Есть заповедь - прощать врагам нашим. Но нет заповеди, чтобы прощать нашим бывшим друзьям". Сталин мог усмехнуться наивности сентенции: он не прощал ни тех, ни других.
"Враги народа"_________________________________________
История знает много жестокостей и злодеяний. Пожалуй, нарицательным стало имя римского императора Нерона, сына Домиция Агенобарба и Агриппины-младшей. Император прославился невиданной жестокостью. Даже Сенека, философ и искусный актер, воспитывая Нерона, так и не смог привить императору добродетели. Властитель, проводя реформы, добиваясь могущества государства, не остановился перед убийством сводного брата и матери, вынудил к самоубийству Сенеку. В конце концов правление Нерона уже было неотделимо от казней - апофеоза жестокости. Страшный пожар Рима повлек за собой казни невинных людей. Раскрыв заговор Пизона, император стал после этого выдумывать мнимые заговоры, чтобы истребить наиболее популярных сенаторов и опасных конкурентов. Поощрялись доносы... Склонность к злодеяниям как способу правления сочеталась у Нерона с любовью к поэзии и другим искусствам...
Нет, я не собираюсь проводить никаких прямых исторических аналогий, тем более столь небесспорных. Просто хотелось еще раз напомнить, что единовластие в любой бесконтрольной форме чревато злоупотреблениями, вплоть до злодеяний. Во все времена и исторические эпохи. Эта истина верна не только для 54 - 68 годов нашей эры, когда правил Нерон.
Никакие справедливые цели и намерения не могут оправдать безнравственных средств, которые являются не только злом моральным по своему характеру, но и злом социальным по своим последствиям. Ведь "в нашем идеале, - и в это страстно верил Ленин, - нет места насилию над людьми"453. А именно к нему широко прибег Сталин в печальном, трагически вошедшем в нашу историю 1937 году. Это был эпицентр трагедии не столько в силу масштабов репрессий (в 1929 - 1933 гг., видимо, пострадало людей больше), а прежде всего в результате невиданного политического цинизма, который не мог своевременно разглядеть великий народ.
