Но потом Александр Исаевич, видимо, передумал и написал в Рыбинск с этапа: «В Рыбинск Саня все-таки отослал заявление насчёт работы, чувствуется его с трудом скрываемой душевное смятение перед неизвестностью и предстоящими трудностями» [912].
23 августа 1950 г.: «Не решил ещё твёрдо и сам, буду ли писать заявление в старое (46–47) место работы. То, которое я написал из Куйбышева, не могло возыметь действия, поскольку я находился в пути следования, Может быть, напишу через месяцок. Может быть, это приведёт к успеху» [913].
1 декабря 1950 г.: «Так и просился, как намеревался в старое место работы. Да и возьмут ли меня туда, особенно когда осталось так немного? Если в судьбе моей за год не произойдет изменений к лучшему, с конца весны или с лета начну хлопотать» [914].
И ещё через несколько месяцев. 17 марта 1951 г.: «До июня ничего предпринимать не буду, в июне напишу заявление в то место работы, где был в 46–47 гг. — может быть возьмут? Но шансов, конечно, очень мало, ещё меньше, чем было их в 46 г., когда я и не подозревал об их существовании» [915]'.
Вот и желание опуститься на самое дно.
Всё это свидетельствует о том, что сочинённая А.И. Солженицыным легенда не имеет под собой никакого основания. А поэтому вопрос и причинах его отправки в Экибастуз остается открытым.
Что же пытался скрыть А.И. Солженицын?
Когда мы говорим о переводе А.И. Солженицына из шарашки сначала в Бутырскую тюрьму, а потом в особый лагерь, необходимо иметь в виду, что для этого нужно было соблюсти определённые формальные процедуры. Во-первых, для этого нужно было решение 4-го спецотдела, который ведал шарашками и который в 1947 г. направило А.И. Солженицына в Марфино; во-вторых, для перевода его из шарашки в тюрьму требовалось согласовать этот вопрос с тюремным управлением и получить оттуда соответствующее распоряжение; в-третьих, необходимо было решение Главного управления лагерей, в распоряжение которого после шарашки должен снова поступить А.И. Солженицын и которое должно было установить новое место отбывание остающегося срока.
В «Инструкции о режиме содержания заключённых в особых лагерях МВД СССР» мы читаем: «2. Заключённые направляются в особые лагери по назначению Министерства Государственной безопасности СССР. Направление заключённых в особые лагери и перевод их из одного особого лагеря в другой производится по персональным нарядам ГУЛАГа МВД СССР по согласованию — МГБ СССР» [916].
Это означает, что руководство марфинской шарашки сначала должно было обратиться к своему руководству, которое, в свою очередь, — в ГУЛАГ МВД СССР, а тот — в МГБ СССР, после чего должен был последовать «специальный наряд». Только после этого А.И. Солженицына могли сначала перевести в пересыльную тюрьму, потом отправить в особый лагерь.
Всё это требовало гораздо больше времени, чем четырёх дней (с 15 по 19 мая, тем более что один из них, 18-е, приходился на воскресенье). Но в таком случае получается, что он был выслан из шарашки в чрезвычайном порядке, без соблюдения необходимых формальностей и уже в Бутырской тюрьме более месяца дожидался решения своей судьбы.
Но что могло потребовать столь срочного перевода из шарашки в тюрьму?
Существовала ещё одна проблема. А.И. Солженицын был приговорён к отбыванию срока в ИТЛ. Правда, в 1948 г. было принято решение очистить ИТЛ от политических преступников. Но при этом чётко очерчен их круг. «1. Особые лагери МВД СССР организуются для содержания осуждённых к лишению свободы шпионов, диверсантов, террористов, троцкистов, правых меньшевиков, эсеров, анархистов, националистов, белоэмигрантов, участников других антисоветских организаций и групп и лиц, представляющих опасность по своим антисоветским связям и вражеской деятельности. Содержание в особых лагерях заключённых, осуждённых за другие преступления, — запрещается» [917].
С этой точки зрения для перевода А.И. Солженицына в особый лагерь не было достаточных оснований. Пересмотреть решение ОСО можно было только в том случае, если бы в «шарашке» А.И. Солженицын совершил новое преступление, которое не позволяло увеличить ему срок заключения, но давало возможность ужесточить условия отбывания остающегося срока. Однако, как писал А.И. Солженицын жене: «Уехал я вполне по-хорошему».
О том, что А.И. Солженицын действительно расстался с руководством шарашки «по-хорошему», свидетельствует следующий факт. «Единственная книга, которую Солженицын довёз до Экибастуза, — пишет Л.И. Сараскина, — был второй том Даля» [918]. Как и когда он попал к нему? Может быть, Наталья Алексеевна купила в букинистическом магазине? Или кто-нибудь прислал в качестве подарка с воли? Нет, оказывается, «к величайшей радости» Александра Исаевича он обнаружил его в марфинской библиотеке [919] и увёз с собою как «марфинское наследство» [920].
Но тогда получается, что А.И. Солженицын присвоил казённую книгу. Куда же смотрел «сотрудник МГБ», которому он в своё время передал библиотеку [921]? Ведь, наверное, он должен был проверять формуляры выбывающих из шарашки. Но даже если бы он допустил халатность, то все выбывающие из шарашки должны были проходить обыск, а их вещи должны были подвергаться досмотру. Не будем забывать, что это было не просто место заключения, но и режимный объект. Тогда следует признать, что, расставаясь с А.И. Солженицыным, руководство шарашки на память сделало ему подарок — позволило увезти с собой приглянувшуюся ему библиотечную книгу.
Итак, сам А.И. Солженицын покидать шарашку не желал, ничего криминального не совершил, с администрацией шарашки у него были самые хорошие отношения. Что же тогда произошло между 15 и 19 мая, почему перевели в тюрьму, а из тюрьмы не в исправительно-трудовой, а в особый лагерь?
В связи с этим следует обратить внимание на то, что почти одновременно из шарашки были высланы П. Герценберг и Д. Панин. Это даёт основание думать, что их отъезд объединяла одна общая причина. И если мы не знаем, почему были высланы Д. Панин и А.И. Солженицын, то известно, почему был выслан Перец Герценберг.
П. Герценберг стал прототипом одного из героев романа «В круге первом» — раскаявшегося осведомителя Руськи Доронина [922], который был изгнан из шарашки за то, что не только раскрыл факт своего сотрудничества с органами МВД, но и провалил еще нескольких осведомителей [923]. А поскольку почти одновременно с ним на этап последовали Д. Панин и А.И. Солженицын, напрашивается вывод, что именно они между 15 и 19 мая 1950 г. и были «засвечены» П. Герценбергом, после чего использование их в шарашке как секретных сотрудников потеряло смысл. Направление в особый лагерь должно было парализовать возможное распространение слухов на этот счёт.
Видимо, именно по этой причине Д. Панин предпочёл в своих мемуарах вообще обойти стороной вопрос об истории с П. Герценбергом [924], а в объяснении того, каким образом после марфинской шарашки он оказался в особом лагере, пустился в такие же неправдоподобные объяснения, как и А.И. Солженицын: во-первых, ему якобы тоже надоело быть в шарашке, во-вторых, он «стремился закончить лагерное образование в спецлагерях», а поэтому с марта 1947 г. стал уклоняться от работы [925].
