Отмечая факт слежки КГБ за ним и близкими к нему лицами, А.И. Солженицын привёл в журнальном издании «Телёнка» (1991 г.) следующий факт: «В марте 1972 г. как-то раз доброхоты в одном учреждении, где прохожий гебист положил портфель и отлучился в другую комнату, с отчаянной смелостью заглянули в портфель, успели перекопировать и передать мне:
«I отдел 5 Управл. КГБ при СМ СССР — Широнину; Ленинград, УКГБ — Носыреву. 6 марта вечерним поездом из Москвы в гор. Ленинград в сопровождении "НН" выезжает жена "Паука" — Решетовская Наталья Алексеевна. Просим Вас дать указание продолжить мероприятие “НН” в отношении Решетовской, выявлять посещаемые адреса. В Ленинграде Решетовская ориентировочно пробудет до 19 марта. Зам. начальника Управления КГБ ген-майор Никишкин» [1033].
Названными им «доброхотами» были, если верить ему, «двое парней в Радиокомитете на Новокузнецкой» [1034].
Как же приведённый документ мог оказаться в портфеле «прохожего гебиста» в Москве на Новокузнецкой? Ведь он был направлен в Управление КГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Конечно, в Москве в 5-м Управлении КГБ должен был отложиться отпуск этого документа (его копия). Но подобное письмо, имевшее оперативный характер и относившееся к числу совершенно секретных, никто не имел права положить в портфель и вынести из здания ни на Лубянке, ни на Литейном. Да кому и зачем его нужно было таскать в портфеле?
Можно было бы допустить, что по наивности А.И. Солженицын стал жертвой чьей-то мистификации. Однако обращает на себя внимание, что в опубликованном документе совершенно точно названы фамилия начальника Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области Д.П. Носырева, а также работника 5-го Управления КГБ B.C. Широнина и допущена неточность лишь в передаче фамилии заместителя начальника этого управления, которого звали не Никишкин, a B.C. Никашкин. Я не знаю, как с этим обстоит сейчас, но в былые времена эти фамилии в телефонных справочниках не печатали. Поэтому они были известны только лицам, работавшим в КГБ или же близким к этому учреждению.
Но самое главное в другом: в документе приведена оперативная кличка, под которой А.И. Солженицын действительно проходил по наружному наблюдению и которая в те времена принадлежала в стенах КГБ к числу совершенно секретных, — «Паук» [1035]. Это значит, что даже если рассматриваемый документ представляет собою мистификацию, всё равно к ней были причастны органы госбезопасности.
Но зачем и кому нужна была такая мистификация?
Была ли А.И. Солженицыным опубликована копия подлинного документа или его подделка, ещё предстоит выяснить. Предстоит выяснить и то, с какой целью она была ему передана. Однако в данном случае более важным является другое — отсутствие в опубликованном тексте фамилии упоминаемого в нём агента наружного наблюдения, вместо которой значится «НН» и обозначенное подобным же образом название проводимого «в отношении Решетовской» «мероприятия» [1036]'. Этого не могло быть ни в оригинале, ни в копии документа. Не могло этого быть и в том случае, если бы он была подделан.
Но тогда следует признать, что фамилия агента наружного и название операции были исключены при публикации самим Александром Исаевичем.
Получается, что «Паук» даже в 1991 г. в далёком Вермонте, предавая этот документ огласке, соблюдал интересы ведомства!!!
Невероятно, но факт.
Оказывается, и ведомство блюло интересы своего непримиримого противника. 3 июля 1990 г., когда А.И. Солженицыну ещё не было возвращено гражданство, КГБ уничтожил «путём сожжения» все 105 дел «оперативной подборки на “Паука”», а затем через С.П. Залыгина ему были переданы материалы, «относящиеся к его первому аресту в 1945 г. и его реабилитации в 50-е годы» [1037].
Итак, мы рассмотрели несколько эпизодов биографии А.И. Солженицына, которые свидетельствуют не о противоборстве, а о сотрудничестве между ним и КГБ [1038]'.
В связи с этим особого внимания заслуживает письмо А.И. Солженицына, которое он направил из ссылки Н.А. Решетовской 12 сентября 1953 г. (обращаю внимание на дату): «Знаешь ли ты, моя девочка, что твой выход замуж есть пока единственная неудача в моей жизни» [1039].
А как же арест? А восемь лет неволи? Неужели все это было для А.И. Солженицына мелочью по сравнению с верностью жены? Обращаемся к тому же письму и читаем далее: «Если я не испорчу своей жизни её концом, то я жизнью прожитой удовлетворён. Кульминация уже, вероятно, позади» [1040].
Вдумайтесь в приведённые слова. Это писал человек, которому шёл 35-й год. Человек, с отличием закончивший университет, успешно прошедший войну и оказавшийся за колючей проволокой, пишет: «Я жизнью прожитой удовлетворён». И это после восьми лет заключения. Невероятно!
Удивляет и то, что он, оказавшийся на краю земли, в заброшенном казахском посёлке, считал, что «кульминация уже, вероятно, позади». Это значит, что осенью 1953 г. находящийся в бессрочной ссылке А.И. Солженицын и, казалось бы, не имевший никаких оснований для надежд на перемену в своей судьбе, готовился к какой-то развязке.
Но ещё более поражают следующие слова из того же письма: «Счастливее жизнь могла, конечно, сложиться, но лучше — вряд ли» [1041].
Так мог писать только человек, для которого пребывание в заключении было не наказанием, не личной трагедией, а одним из видов деятельности, которой он не только был удовлетворён, но и считал своей жизненной удачей.
В 2004 г., т. е. ещё при жизни писателя, в своей книге «Солженицын: прощание с мифом» я счёл возможным сделать следующее заключение: «Всё это вместе взятое даёт право на существование версии о возможных связях А.И. Солженицына с советскими спецслужбами и ставит его перед необходимостью дать объяснения по тем фактам, которые бросают на него тень подозрения.
Более того, на мой взгляд, лица, в той или иной степени оказавшиеся причастными к созданию существующего мифа о А.И. Солженицыне, активно сотрудничавшие с ним, способствовавшие получению им Нобелевской премии, связанные с Российским общественным фондом, ИМКА-пресс и т. д., тоже обязаны или отвести все подозрения от своего кумира (в противном случае они в разной степени ложатся и на них), или же, признав их обоснованность, снять подобные же подозрения с себя.
Если А.И. Солженицын предпочтёт сохранить молчание или отделаться общими словами, как он поступил в отношении публикаций Ф. Арнау и Т. Ржезача, высказанное предположение о его возможных связях с советскими спецслужбами можно будет считать доказанным.
Если вместо гласного разбирательства по мне будет открыт огонь, то для любого думающего человека такое развитие событий тоже будет означать только одно — предложенный в данной книге подход к разгадке мифа о А.И. Солженицыне ведёт к истине» [1042].
Поскольку ни сам А.И. Солженицын, ни его ближайшие соратники, ни его поклонники не отреагировали на мое обращение, в 2007 г. я счёл возможным публично бросить А.И. Солженицыну обвинение в том, что он является «литературным Азефом» [1043].
И этот шаг тоже был оставлен без возражений.
Исходя из всего сказанного, можно утверждать, что первый арест А.И. Солженицына являлся фиктивным и имел своей целью создание ему соответствующей «легенды», под прикрытием которой он должен был жить и действовать в последующем.
