От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Начальник штаба флота адмирал Тоёда утверждал, что ни у одной страны, включая Соединенные Штаты, не было того количества радиоактивного материала, которое необходимо для ядерной бомбы, как ее описал Трумэн.

Высший совет 7 августа собрался на свое очередное заседание. Оно началось с выступления Того, который процитировал заявление Трумэна о том, что Хиросима была разрушена атомной бомбой. Глава МИД заявил, что это в корне меняет характер боевых действий и, если не начать переговоры о мире, все большее количество бомб обрушится на Японию. Предложил рассмотреть условия Потсдамской декларации.

Военный министр Анами был категорически против:

– Любое подобное предложение ничем не оправдано. Более того, мы даже до сих пор не знаем, была ли эта бомба атомной. До тех пор, пока мы не получим результаты расследования, мы не должны предпринимать каких-либо спонтанных действий.

Министр внутренних дел Абэ представил скудную информацию, полученное от выживших полицейских Хиросимы:

– Бомба неизвестного типа, совершенно не похожая на все прежние. В результате взрыва бомбы было убито огромное число горожан и почти все здания были разрушены. Хиросима полностью опустошена.

Кабинет закрыл заседание, ничего не решив. Правительство Японии предложило на данный момент ничего не предпринимать.

Профессор Нисине и его группа были в Хиросиме в 16.00 и, увидев город с воздуха, они сразу же предположили, что «только атомная бомба могла вызвать такие разрушения».

Андрей Дмитриевич Сахаров, которому предстояло стать одним из отцов нашей водородной бомбы и трижды героем соцтруда, вспоминал: «Утром 7 августа я вышел из дома в булочную и остановился у вывешенной на стенде газеты. В глаза бросилось сообщение о заявлении Трумэна: на Хиросиму 6 августа 1945 года в 8 часов утра сброшена атомная бомба огромной разрушительной силы в 20 тысяч тонн тротила. У меня подкосились ноги. Я понял, что моя судьба и судьба очень многих, может, всех, внезапно изменилась. В жизнь вошло что-то новое и страшное, и вошло со стороны самой большой науки – перед которой я внутренне преклонялся».

Ядерная бомба, сброшенная на Хиросиму, заметно меняла расклады. Помимо прочего, она заставляла Сталина спешить.

Директиву о выступлении против Японии он подписал 7 августа в 16 часов 30 минут. Боевые действия авиации на всех фронтах предлагалось начать с утра 9 августа. Тогда же должны были перейти границу наземные силы Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов. 2-й Дальневосточный фронт выступал по решению Василевского. Тихоокеанский флот было приказано привести в готовность № 1, приступить к постановке минных заграждений, подводные лодки развернуть, боевые действия флота начать с утра 9 августа.

Советский Союз изготовился к давно ожидавшейся войне с Японией. Оставалось договориться с Китаем, на территории которого и планировалось вести боевые действия.

Советско-китайские переговоры возобновились 7 августа, чему предшествовали консультации Сун Цзывэня с Гарриманом, передавшим американские инструкции.

Сталин встретился с Сун Цзывэнем уже в седьмой раз. Генсек поинтересовался, что нового привез Сун из Китая.

– В вопросе Порт-Артура и Внешней Монголии Чан Кайши желает пойти навстречу советской стороне во всех отношениях. Но большие затруднения встречаются при разрешении вопроса о Дайрене и примыкающем к нему участке ЮМЖД.

– Советская сторона вовсе не претендует на установление в Дайрене такого же военного режима, как в Порт-Артуре, – заметил Сталин.

– Главный порт Маньчжурии Дайрен должен полностью управляться китайской администрацией.

– Какие же все-таки преимущества будут предоставлены советской стороне по сравнению с другими странами? – поинтересовался Сталин.

– Советской стороне будет предоставлена возможность пользоваться складами и причалами.

Молотов напомнил:

– Все сооружения в порту Дайрена, а также причалы были построены в свое время Россией.

– Но срок аренды Дайрена уже истек, – возразил Сун.

– Этот срок нельзя считать истекшим, поскольку Россия не могла пользоваться Дайреном, – не согласился Сталин.

– Китай в этом не виноват. Он и в будущем не может обеспечить срок использования Дайрена в случае японской агрессии.

Сталин в ответ заявил:

– Если сравнивать наши условия с условиями царского правительства, то они отличаются друг от друга, как небо от земли. Как известно, Порт-Артур и Дайрен были полностью в руках царской России и тогда и не поговаривали даже о проблеме срока аренды. Японию нужно держать в узде, и для этого Советскому Союзу необходимо соорудить на своей территории сильные военно-морские базы, для чего потребуется минимум 30 лет. Мы же хотим иметь сейчас некоторые базы для того, чтобы иметь возможность подготовиться к воспрепятствованию будущей войне. Советский Союз не хотел и не хочет нарушать суверенитет Китая. Больше того, он за этот суверенитет так же, как и за свой собственный суверенитет, будет воевать с Японией.

Дайрен и Порт-Артур, как скоро выяснится, были так остро нужны гоминьдановцам и американцам для переброски – после капитуляции Японии – войск Чан Кайши в Маньчжурию. И не случайно, что тут же Сун поднял вопрос о передаче Китаю всего военного имущества, которое будет захвачено у японцев. Заметим, захвачено Красной армией, а не китайцами. Тем не менее Сталин обещал:

– Вопрос о военном имуществе в Маньчжурии можно будет обсудить.

Опять никаких прорывов на переговорах.

Трумэн ждал реакции японцев на ядерную бомбардировку. Однако, замечал он, «предложений о капитуляции все еще не поступало. Был отдан приказ генералу Спаатсу продолжить операции, как запланировано, до поступления других инструкций. После полудня 7 августа „Августа“ завершила свой рекордный бросок из Европы и вошла в Чесапикский залив. Как только корабль причалил в Ньюпорте, я сошел на берег и сел в специальный поезд, который немедленно направился в Вашингтон. К 11 вечера я был в Белом доме… Прошел месяц с тех пор, как я покинул Белый дом, и за это время мной был преодолен путь в общей сложности в 9346 миль».

Первым делом Трумэн пригласил в Овальный кабинет нескольких министров и сотрудников своего аппарата, которые не ездили с ним в Потсдам. Пока они собирались, поиграл на рояле и позвонил супруге, чтобы сообщить ей о своем благополучном возвращении. Она обещала на следующий же день приехать из Индепенденса в Вашингтон.

Когда приглашенные собрались, всем наполнили стаканы и бокалы, и Трумэн начал рассказывать о Потсдаме – дипломатических играх, собеседниках, сплетнях. Говорили много и обо все, кроме одного – бомбардировки Хиросимы. Ее как бы не было, да и как можно о таком ужасе говорить в поздний час, потягивая вино и виски.

8 августа

Утром в среду 8 августа в Токио была «отличная погода», как записал в своем дневнике Кидо. Того получил аудиенцию у Хирохито. Но едва министр иностранных дел появился во дворце, как сигнал воздушной тревоги заставил императора и его свиту спуститься в бомбоубежище. Там Того рассказал о заявлении Трумэна об атомной бомбе и фактически призвал к капитуляции.

Император якобы ответил:

– Если страна не в состоянии больше продолжать борьбу и противостоять такому оружию, Япония не должна упускать мирного шанса. Не следует продолжать и дальше попытки добиться более выгодных условий капитуляции. Слишком слаба надежда на это, поэтому все усилия должны сосредоточиться на быстром окончании войны. Передайте мое мнение премьер-министру.

Того сразу же связался с премьер-министром Судзуки. Но выяснилось, что Высший совет не удастся собрать до следующего дня, поскольку начальников штабов невозможно было «застать на месте».

Вооружившись инструкциями из Вашингтона, составленными на основе его же рекомендаций, на прямой разговор со Сталиным по китайским проблемам вышел Гарриман. Посол без обиняков предложил выпустить совместное советско-китайское обращение к правительству США как итог переговоров, предложив в качестве проекта такого обращения его же собственный текст. Сталин сделал вид, что пропустил мимо ушей бесцеремонность гарримановской инициативы. Взглянув на проект, он не согласился с его ключевым пунктом, сводившим «преимущественные права» СССР в Маньчжурии к праву свободного транзита при недопустимости «дискриминации и преференций» в отношении любых других стран.