Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины - Мещеряков Владимир Порфирьевич

Такой вот оказалась «разборка» в Наркомате обороны. Думается, что не все члены Политбюро приехали в Ставку. Харламов же пояснил: почти все. Те, думается, кто держал нос по ветру с германской стороны, вряд ли бы, поехали в наркомат.

Хотя, как сказать? Могли и поехать, чтобы поддержать «братьев по крови». Ведь, Микоян же, вроде, поехал? Может еще и потому, чтобы в дальнейшем, исказить данное событие в своих мемуарах?

Где же здесь видно, что Сталин проявил упадочническое настроение, описанное Микояном? Наоборот, Харламов показывает Сталина, довольно спокойным и рассудительным человеком, пытающимся разобраться в такой непростой ситуации. К тому же, отчего было Сталину, после серьезного разговора с военными, «сбегать» из Кремля к себе на дачу? От нерешенных проблем? Видите ли, вождю захотелось побыть в одиночестве: поразмышлять, собраться с мыслями. Придумают же, такое. Не хуже, чем по первым дням войны. Тоже, Кремлевские мудрецы объясняли читателю, почему тот не выступил по радио? Дескать, Сталину нужно было осмотреться по событиям, а вдруг Гитлер напал понарошку? Всякое в жизни бывает! Как знаем, вождь «осматривался», аж, до 3 июля. Наверное, данная поездка в Наркомат обороны, тоже, входила в его планы по теме — «осмотреться».

Не заскучал ли у нас Новиков, со своими воспоминаниями о начальном этапе военных действий? А то, сильно отодвинули мы его в сторону, связи с Финляндией. Но сам виноват! Писал бы правду, и читателю легче было бы разбираться в событиях. Но и так ясно, какого поля эта «ягода» была?

«День 27 июня начался для меня обычно. Проснувшись у себя в служебном кабинете, я занялся текущими делами: выслушал доклады начальников отделов — оперативного и боевой подготовки — полковников С. Рыбальченко и Н. Селезнева, ознакомился с разведданными, отдал необходимые распоряжения и уехал на один из аэродромов, где собирались и облетывались МиГ-3».

Мир тесен. «Ба-а, знакомые все лица!». После войны все встретятся вновь на Лубянке.

Н.П. Селезнев — будет проходить, вместе Новиковым, по делу «авиаторов» в 1946 году.

С.Т. Рыбальченко — будет предъявлено обвинение «в организации заговорщицкой группы для борьбы с Советской властью». Вместе с Гордовым и Куликом будет, якобы, расстрелян в 1950 (?) году.

Но что-то о Финляндии товарищ Новиков больше не стал нам рассказывать. Видимо, понадеялся на то, что мы это сделаем за него.

На десерт, еще один «неожиданный» эпизод из жизни «легендарного» маршала ВВС.

«В один из августовских дней воздушная разведка преподнесла нам сюрприз. Я сидел в кабинете и вместе с начальником штаба генералом А.П. Некрасовым ломал голову, где и как выкроить побольше самолетов для поддержки войск Кингисеппского сектора, против которого гитлеровцы создавали особенно сильную ударную группировку».

Не знаю, какой сюрприз преподнесла воздушная разведка Александру Александровичу, но читателю, сам Новиков, точно, преподносит очередной сюрприз. Это тот самый Некрасов, которому Новиков сдал дела 20 июня и который их, якобы, принял, но в должность командующего почему-то не вступил. Видимо, ему и в должности начальника штаба ВВС фронта неплохо жилось? Чудные дела творились в Ленинградском военном округе по началу войны, ей богу.

В более ранней главе, упоминая заговорщиков из ВВС, я назвал фамилию, некоего С.А. Худякова, маршала авиации расстрелянного в 1950 году. Хотя, сейчас заниматься вопросами битвы под Москвой мы не будет, небольшую занятную историю о данном «герое» приведу. Ее, в свое время поведал корреспонденту «Красной Звезды» А. Кочукову, сам Александр Александрович Новиков. Оцените, «байку» бывшего командующего ВВС. Хочу предупредить, что тот, кто не понимает чувство юмора, не сможет понять во всей красе, сие устное творчество.

«Худяков не всегда был Худяковым, — заметил в начале своего рассказа Александр Александрович. — Родился он в семье крестьянина из Нагорного Карабаха Артема Ханферянца, и его нарекли Арменаком. После Октябрьской революции Ханферянц вступил в ряды Красной гвардии. Где-то в районе Астрахани баржа, на которой находились Арменак и его друг Сергей Худяков, была потоплена. Выросший в горах армянин плавать не умел. Его спас Сергей. Друзья добрались до Астрахани и в составе 289-го стрелкового полка 10-й армии храбро сражались с врагом. В одном из боев Сергей был смертельно ранен. Умирая на руках у друга, Худяков прошептал: „Арменак, бери мой клинок и выводи отряд из окружения. Пусть враги думают, что я жив. Ты теперь командир, и ты — Худяков“.

Бойцы похоронили своего командира, а Ханферянц поклялся на клинке, что выведет отряд из окружения и, если останется в живых, выполнит последнюю просьбу друга. Так Арменак Артемович Ханферянц стал Сергеем Александровичем Худяковым…»

Признаться, такого я еще не слышал. Понятно, что мужская дружба не знает границ, но, чтобы до такого?! Это ж надо! Практически волшебный клинок был у настоящего Худякова. А как иначе объяснить чудесное превращение Арменака в Сергея? Поцеловал, армянский юноша Ханферянц, клинок боевого друга, и превратился в Худякова. Наверное, бойцы отряда целовали ножны от клинка, чтобы поверить в чудесное превращение Арменака? Уж, не был ли одним из этих бойцов, сам Новиков? — очень уж красиво излагает. А вот следователи, арестовавшие в декабре 1945 года маршала Худякова, были, видимо, далеки от понимания народного армянского эпоса и не поверили такой красивой легенде о боевом братстве. Худяков-двойник, очевидно, намекнул следователям, что Новиков, тоже, немного знает эту историю о клинке и может подтвердить. Так, по всей видимости, А.А. Новиков и оказался на Лубянке.

Неплохо смотрятся мемуары по данной теме о Ленинградском военном округе, написанные другим, не менее известным «сидельцем на Лубянке». Только первый «герой» — Новиков, сидел после войны, а второй — в самом ее начале. Но, сближает их одно общее дело.

Слово представляется Кириллу Афанасьевичу Мерецкову, автору книги «На службе народу». О нем мы уже вели предварительный разговор, так что данный «герой» нам хорошо известен.

Но прежде чем брать, как говорят «быка за рога», то есть комментировать воспоминаниях маршала, вернемся по времени несколько назад, в июнь 1941 года. Все наши герои страшно бояться рассказывать о Сталине накануне и в самые первые дни войны. Мерецков не исключение. Оказывается, еще в феврале месяце рокового сорок первого года, будучи на приеме у Сталина он так описывал эту встречу.

«В ходе … беседы И. В. Сталин заметил, что пребывать вне войны до 1943 года мы, конечно, не сумеем. Нас втянут поневоле. Но не исключено, что до 1942 года мы останемся вне войны. Поэтому порядок ввода в строй механизированных корпусов будет еще обсуждаться. Необходимо сейчас уделить главное внимание обучению войск. Политбюро считает, говорил И. В. Сталин, что Наркомат обороны усилили, возвратив туда меня, и ждет активной деятельности.

Так закончился этот разговор с И.В. Сталиным. На следующий день я целиком переключился на боевую и учебную подготовку армии. С этого момента и вплоть до войны я виделся с И.В. Сталиным очень редко».

А зачем? Если Сталин сам сказал что не исключено, «что до 1942 года мы останемся вне войны». Мерецков, видимо, планировал, что в следующем году встреч со Сталиным будет больше, чем в сорок первом, поэтому, что зря глаза вождю мозолить? Лучше заняться боевой подготовкой войск.

«Считая наиважнейшим средством обучения войск практические учения, приближенные к боевым условиям, я наметил план действий в этом направлении и ряд поездок по военным округам. Нарком утвердил их без особых изменений.

Весной 1941 года я был на учениях в Ленинградском военном округе, которым командовал генерал-полковник М.М. Попов. Поездку в ЛВО я считаю успешной. Командный состав поставленные задачи решал правильно. Войска готовились хорошо».

Весна — понятие растяжимое; к тому же состоит из трех месяцев. Или запамятовал, по прошествии лет, когда был в городе на Неве? Дело в том, что все то, что описано Мерецковым, заведомая ложь, немного разбавленная определенными всполохами реальных событий. Не та личность, которой можно было доверять.