Тайный советник вождя - Успенский Владимир Дмитриевич

В общем-то, я был доволен. У меня имелось какое-то место и занятие на этом свете.

Людей для пополнения наших полков под Царицыном было тогда достаточно. А вот с оружием и обмундированием — плохо. Осень на дворе, а одеть бойцов не во что, винтовок — мизерное количество. Сталин и Ворошилов слали в Москву, в Реввоенсовет республики телеграммы, требуя доставки оружия и боеприпасов. Я как раз находился в вагоне у Сталина, когда готовилась очередная депеша. В ней говорилось: "Обещанных же в Москве винтовок и обмундирования до сих пор нет. В настоящее время в Царицынских складах: 1. Нет снарядов (осталось 150 — сто пятьдесят штук). 2. Нет ни одного пулемета. 3. Нет обмундирования (осталось 500 комплектов). 4. Нет патронов (остался всего миллион патронов)".

Иосиф Виссарионович сам составлял эту депешу, уточняя у меня цифры. Усталый Ворошилов, только что вернувшийся с передовой, молча поставил под документом свою подпись ниже подписи Сталина. Затем, распростившись, уехал. Тогда я высказал то, что не считал уместным говорить при других. Довольно резко я заметил, что у Москвы не один Царицын, не один фронт, она физически не в состоянии обеспечить всех вооружением и боеприпасами, тем более что важнейшие промышленные и сырьевые районы страны захвачены белыми. Да ведь и раньше центральные военные органы занимались не выпуском военной продукции, а ее разумным распределением. Уж что-что, а обмундирование шилось во всех округах, да и техника, боеприпасы изготавливались не только в Петербурге и Москве, но и во многих других городах, в том числе и в Царицыне. А мы здесь только разрушаем, только останавливаем производство, вместо того чтобы на месте организовать выпуск необходимого.

Было такое впечатление, что подобная мысль просто не приходила Иосифу Виссарионовичу в голову. Он, как и другие руководители, выдвинутые революцией, был озабочен лишь одним: удержаться, победить любой ценой. Для этого использовать все возможности. Приехал, мобилизовал, поднял, бросил в бой — и дальше. Эти люди не понимали, что если берешь, то надо и производить, по крайней мере, столько же, если не больше, чтобы удержать экономику от полного краха. Сталину же, занятому чрезвычайными делами, латавшему дыры на фронте, вероятно, некогда было думать об этом, а уж заниматься тем более.

— Еще три месяца назад промышленность Царицына давала почти половину довоенной продукции, благодаря этому удержали город. А сейчас заводы, фабрики, мастерские практически стоят, — сказал я.

— Мы взяли людей для обороны города, — недовольно ответил Сталин. Хуже, если бы враг захватил Царицын вместе с действующими предприятиями.

— Есть уголь, есть металл, есть даже взрывчатка.

— Знаю об этом не хуже вас, — тяжело ронял Сталин. — Мы не можем вернуть с фронта рабочих.

— Хотя бы минимум. Привлечь женщин, подростков. Обеспечить хлебом.

— Это легко сказать, Николай Алексеевич. Говорим мы много. А что конкретного можете сделать вы?

Начиная разговор, я не думал, что он приобретет такой характер. Но и лицом в грязь не хотелось ударить. Вспомнилось поступившее в штаб донесение о вагонах с черным немецким сукном, которое удалось захватить у казаков. Противнику послали германцы, а попали вагоны к нам. Сообщил об этом Сталину, прибавив:

— Можно шить гимнастерки и шаровары.

Вот как? — голос Иосифа Виссарионовича звучал доброжелательно. Сколько обмундирования можно изготовить?

— До двух тысяч комплектов.

— На целый полк! А какое потребуется время?

— Две недели, примерно, — не очень уверенно произнес я.

— Понимаю, дело для вас непривычное, — улыбнулся Сталин, — товарищ Власик поможет вам, он неплохой организатор.

— Тем, кто будет работать, — полтора фунта хлеба в день.

— Согласен.

— И заинтересовать их. За добросовестное и досрочное выполнение заказа — премия сукном. Два-три метра.

— Не слишком ли? — усомнился Иосиф Виссарионович.

— Мы выиграем во времени и в качестве.

— Хорошо, — утвердил Сталин.

И, ей-богу, я испытывал большое удовлетворение, когда в октябре, в дни сильного наступления белогвардейцев, мы отправили на передовую несколько батальонов. Холодно уже было, а на бойцах не истлевшие (с той войны!) гимнастерки, а новая форма из плотного, теплого материала. Это была заметная польза делу, которому я начал служить.

10

Не забыть бы о другой барже, стоявшей у причала, про которую Власик сказал, что там находится "внутренняя контра". Как я узнал впоследствии, на эту баржу царицынские чекисты отправляли тех, кого считали предателями, опасными преступниками. Наверное, и эта баржа очутилась бы на дне вместе со своим живым грузом (и "концы в воду"), если бы не помешали некоторые обстоятельства.

Конечно, в ту пору я почти совсем не знал особенностей характера Сталина, его устремлений, пристрастий, не понимал подоплеки событий. Все это прояснится некоторое время спустя. И будет правильнее изображать события царицынского периода в основном так, как я воспринимал их тогда.

Приехав в Царицын летом 1918 года, Иосиф Виссарионович много сделал для укрепления обороны города и всего юго-востока республики. Он навел твердый порядок: прекратил свободную торговлю хлебом, пресек спекуляцию, мобилизовал на фронт рабочих. Он и сам трудился без отдыха, и других заставлял действовать напряженно. Благодаря его стараниям белые были отброшены на Дон. Толкаемые его энергией, его настойчивостью и твердостью, довольно регулярно шли в центральные районы страны эшелоны с хлебом, отправлялась каспийская нефть. Даже вагоны с арбузами уходили к северу, к голодающей Москве.

Если меня спросят, выстоял бы тогда стратегический пункт Царицын без Сталина, я отвечу: не уверен. Вполне возможно, что белые захватили бы город, а — не вышло. При всем том мне казалось, что и сам Сталин, и Ворошилов, и другие люди из ближайшего его окружения слишком много времени тратят на заботы, не связанные с укреплением обороны города, тем более с налаживанием быта, экономики. Они непрерывно вели какую-то междоусобную борьбу, отвлекавшую их от главных целей.

В середине августа, в трудные дни, когда передовые отряды белых вышли на подступы к городу и кое-где даже прорвались к Волге, в эти дни в Царицыне начались вдруг во всех штабах аресты, вносившие сумятицу, дезорганизованность. Брали бывших офицеров, служивших теперь в Красной Армии, но не всех подряд, а тех, кто был направлен Троцким, кто был близок к этим посланцам из центра. Их обвинили в принадлежности к контрреволюционной организации, в саботаже, в заговоре и вообще во всех смертных грехах. Особенно — полковника Носовича, присланного Троцким еще весной для налаживания штабной работы. Арестованные оказались на барже под строгой охраной. Но, в отличие от пленных офицеров, избавиться от них было гораздо труднее. У них имелись защитники в Москве, требовалось доказать, что они действительно являются «контрой».

Не будучи знакомым с Носовичем, я расспрашивал о нем людей и составил представление, как о человеке, знавшем штабную работу и трудившемся в Царицыне хоть и без особого энтузиазма, но вполне добросовестно. Другое дело, что, обладая повышенным честолюбием, не имел он прочных нравственных основ (может, растерял их в неразберихе революционного периода). Во всяком случае, установить конкретные факты, подтверждавшие измену Носовича, чекистам не удалось. Казнь (затопление баржи) задерживалась. А тут из Москвы поступила телеграмма с категорическим требованием освободить военных специалистов.

Отпущенный Носович сразу отбыл в штаб Южного фронта, чем и спасся. Потому что в сумятице боев, пока разбирались, кто прав, кто виноват, большая группа военспецов во главе с инженером Алексеевым была все же ликвидирована. Причем столь поспешно, что повторное распоряжение из Москвы освободить «заговорщиков» уже не застало их в живых. Но настоятельные требования центра, к счастью, спасли многих людей из числа тех, положение которых казалось безвыходным. Десятки военспецов вернулись с баржи. Лишь единицы могли двигаться сами, настолько они были истощены, ослаблены пребыванием в тесном, вонючем трюме. Среди этих счастливцев был и мой знакомый по 8-й армии Юго-Западного фронта Дмитрий Михайлович Карбышев, чье имя получило впоследствии мировую известность. Член коллегии по инженерной обороне государства (была такая в восемнадцатом году), он строил укрепления из бетона и брони на подступах к Царицыну, возле станции Гумрак. И, как бывший царский офицер, угодил на баржу.