От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Послание Трумэна вручил Сталину при личной встрече 27 августа Аверелл Гарриман. Он с самого начала считал идею получить базу на Курилах безнадежной затеей и, передавая письмо, заметил:

– Получив первое послание от президента Трумэна по этому вопросу, я опасался, что оно будет неправильно Вами понято. Последнее послание Трумэна вносит ясность в это дело.

Сталин поинтересовался:

– Имеется ли в виду создание временной базы на Курильских островах на период, пока будет оккупирована Япония?

Гарриман ответил утвердительно, добавив:

– Речь также идет о предоставлении права посадки коммерческим самолетам США в послевоенный период.

Сталин сослался на необходимость «обсудить этот вопрос с коллегами». К концу беседы Гарриман поднял еще одну тему: как Советский Союз отнесется к принципу «открытых дверей» в Китае.

– Это исконный принцип внешней политики США наряду с доктриной Монро, – уверял посол.

И для красного словца добавил:

– Сейчас выкристаллизовывается третий принцип американской внешней политики – дружба с Советским Союзом.

Сталин ответил в том же полушутливом стиле:

– У нас нет возражений, ибо советские люди считают политику открытых дверей и равных возможностей для торговли более прогрессивной и лучшей политикой, чем колониальная политика Англии.

Гарриман был удовлетворен встречей и докладывал Трумэну: «У меня создалось впечатление, что он считает право посадки на время оккупации приемлемым, но мне не ясна его реакция на возможность коммерческого использования этих объектов в послевоенный период… Сталин был довольно холоден в начале нашей беседы, но по мере того, как она продвигалась, он становился все более сердечным и держал меня более часа, говоря о процедуре, которую разрабатывал генерал Макартур для японской капитуляции, и других вопросах, представляющих общий интерес. Я сообщу об этом более подробно утром».

Действительно, Сталин не стал сжигать мосты, прямо отказывая Трумэну в его запросе на курильскую базу. Тем более что Генсек, конечно, уловил американскую увязку этого вопроса с соблюдением Вашингтоном ялтинского соглашения по Курилам. Сталин ответил встречной увязкой, заведомо неприемлемой для Трумэна, выдержав в то же время свое письмо в подчеркнуто вежливом тоне.

«Ваше послание от 27 августа получил, – сообщал Сталин. – Я рад, что недоразумения, вкравшиеся в нашу переписку, рассеялись. Я не был нисколько оскорблен Вашим предложением, но переживал состояние недоумения, поскольку я, как это видно теперь, неправильно понял Вас.

Я, конечно, согласен с Вашим предложением обеспечить для Соединенных Штатов право посадки на наших аэродромах на одном из Курильских островов в чрезвычайных ситуациях в период оккупации Японии.

Я согласен также с тем, чтобы на советском аэродроме на одном из Курильских островов предоставить возможность посадки коммерческим самолетам. При этом советское правительство рассчитывает на взаимность со стороны Соединенных Штатов в отношении права посадки советских коммерческих самолетов на американском аэродроме на одном из Алеутских островов. Дело в том, что нынешняя авиационная трасса из Сибири через Канаду в Соединенные Штаты Америки нас не удовлетворяет ввиду ее большой протяженности. Мы предпочитаем более короткую трассу от Курильских островов через Алеутские острова как промежуточный пункт на Сиэтл».

После этого письма и предложения создать советскую базу на Алеутских островах, тема американской базы на Курилах дальнейшего развития не получила. Трумэн, посоветовавшись с военными, не стал к ней больше возвращаться.

Союзная вежливость еще соблюдалась в личных контактах лидеров. В самый разгар перепалки по Хоккайдо и Курилам Сталин передал через американское посольство в Москве свои фотопортреты Трумэну и Эйзенхауэру. На одном была надпись: «Наилучшие пожелания президенту Трумэну от его друга И. Сталина». На другом: «Прославленному полководцу, генералу армии Д. Эйзенхауэру с наилучшими пожеланиями». Эйзенхауэр в ответ просил Гарримана передать Сталину «глубокую благодарность за столь великодушный отзыв» о своей персоне.

Гарриман также писал президенту в подробном послании, что Сталин на последней встрече «проявил большой интерес и расспрашивал меня о процедуре капитуляции Японии. Когда я рассказал ему все, что знаю об этом, он сделал комментарий, что существуют значительные риски, поскольку японцы – коварны, и осталось множество „сумасшедших головорезов“. Он сказал, что не мешало бы взять несколько заложников, чтобы защититься от таких инцидентов. Он предложил, что было бы более целесообразно приказать всем японским кораблям, самолетам и т. д. следовать в Манилу, а затем пригласить японцев в штаб-квартиру Макартура для подписания капитуляции. Когда я объяснил желательность принести поражение японцам прямо домой, подписав капитуляцию в сердце Японии, он заявил, что большая армада кораблей должна быть очень внушительна. Это рискованно, но если не будет инцидентов, то армада и высаженные по воздуху войска были бы наиболее впечатляющей демонстрацией силы для японского народа».

Советы Сталина – последнее, что интересовало Трумэна по этому вопросу. Он готовил большое политическое шоу, в основном для внутриамериканского потребления и для демонстрации решающей роли США во Второй мировой войне. Весь сценарий, время капитуляции – все это подстраивалось под Америку и Трумэна. Военное министерство инструктировало Макартура 28 августа: «Президент надеется, что подписание японской капитуляции будет организовано так, чтобы завершиться не позже 10.00 вечера по вашингтонскому времени. Он утвердил следующую процедуру, рекомендованную американскими сетями:

1. Радиорепортаж с линкора „Миссури“… В завершение диктор скажет, что капитуляция свершилась, и добавит: „Теперь мы переносимся в Белый дом в Вашингтоне“.

2. Президент после этого немедленно обратится к нации.

3. По завершении выступления президента трансляция будет вновь переключена на „Миссури“ для выступлений генерала Макартура и адмирала Нимица».

Макартур докладывал, что будет строго следовать полученным из Вашингтона инструкциям.

Проблемы в Восточной Азии у Вашингтона возникали и с другими союзниками. Англичане настаивали на своем участии в капитуляции Гонконга, который продолжали считать своей колонией. Эттли доказывал, что британские военно-морские силы уже находились на пути к освобождению Гонконга от японской оккупации, восстановлению британской администрации. «Возможно, что местное японское командование может рассматривать Гонконг как находящийся „в пределах Китая“, и поэтому я прошу вас дать указание главнокомандующему оккупационными войсками союзников генералу армии Макартуру приказать японскому командованию обеспечить, чтобы японские местные командиры в британской колонии Гонконг сдались командующему британскими военно-морскими силами по его прибытии».

Макартур получил указание из Вашингтона организовать сдачу японских войск в Гонконге британцами. Но с такой постановкой вопроса был категорически не согласен Чан Кайши, немедленно пожаловавшийся Трумэну: «Изменение порядка капитуляции в настоящий момент порождает риск создать плохой прецедент, который может иметь более серьезные последствия в других местах, кроме Гонконга. Англичане должны подчиниться общему приказу и воздержаться от высадки войск в Гонконг или попыток принять капитуляцию японцев на этом театре военных действий.

Если вы уже отправили телеграмму премьер-министру Эттли, как это было заявлено британским послом, то, чтобы не ставить вас в неловкое положение, я предлагаю следующее. Японские войска в Гонконге должны сдаться моему представителю на церемонии, на которую будут приглашены как американские, так и британские представители. После капитуляции британцы получат от меня разрешение высадить войска для повторной оккупации острова Гонконг. Британцы не должны ни под каким предлогом высаживать свои войска на материковой части Китая».

В разговоре с американским послом Хёрли Чан Кайши не скрывал своей ярости. «Он сказал, – докладывал Хёрли в Вашингтон, – что каждое известие, полученное им от британцев, сопровождалось угрозой применения силы не только в отношении Гонконга и Коулуна, но и в отношении других частей Китая. Генералиссимус заявил, что считает британскую позицию империалистической, властной и неподобающей для члена Организации Объединенных Наций».