Тайна гибели Есенина - Кузнецов Виктор

В протоколе №100-б заседания комиссии РКП(б) Центрального района (1924 г.) по идеологической проверке сотрудников «Красной газеты» о Князеве сказано: «Недисциплинирован. Член партии с уклоном к рвачеству. В партии является балластом». Позже, как видим, он пытается получить партбилет в чекистской организации, но и там ему это тоже не удалось.

Цель палачей и их порученца в морге Обуховской больницы: не допустить к осмотру тела поэта ни одного человека, ибо, повторяем, сразу же обнаружились бы страшные побои и – не исключено – отсутствие следов судмедэкспертного вскрытия. Поставленную передним кощунственную задачу негодяй выполнил – не случайно в 1926 году его печатали как никогда обильно. Иуда щедро получал свои заработанные на крови сребреники. Другого объяснения странного дежурства в мертвецкой стихотворца-зиновьевца трудно найти.

В одном из питерских архивов мы два года добивались «личного дела» Князева. Так и не добились…

В заключение сюжета о стороже изувеченного, как мы полагаем, тела Есенина две цитаты. Одна из стишка Князева «Откровение Муссолини», обыгравшего фразу итальянского фашиста о попечении Иисуса Христа над здоровьем ближних. Автор – конечно же пылкий интернационалист и безбожник, – потешаясь, заключает:

(Выделено самим сочинителем-похабником; вечерний выпуск «Красной газеты», 1927, №70.)

В ответ красногазетчику по почте пришла следующая эпиграмма с примечательной анонимной подписью:

Вероятно, подпись не случайна. Аноним, может быть, что-то знал о кощунственном задании Князева в мертвецкой Обуховской больницы.

В 1937 году Красного Звонаря расстреляли по статье 58—10. Реабилитирован в 1992 году. Жаль, что тогда расхожая формула «антисоветская пропаганда» не комментировалась. Он всю жизнь был ярым советским пропагандистом, только в Кремле хотел видеть не диктатора Сталина и его окружение, а Троцкого, Каменева, Зиновьева и им подобных.

Часть 2

ГЛАВА VIII

МАТРОС-БОСЯК И ЕГО ПРИЗРАК

В начале ноября 1925 года Есенин спешно приезжает в Ленинград, встречается здесь с другом, партработником Петром Ивановичем Чагиным, и своим давним знакомым, журналистом Георгием Феофановичем Устиновым (1888—1932). Надо помнить, поэту в то время угрожали судом, и поездка, очевидно, носила отнюдь не развлекательный, а – можно выразиться – разведывательный характер. Есенин явно нервничал, вероятно, наводил какие-то справки, с кем-то встречался. Вряд ли он намеревался перекочевать в Ленинград – его бы «достали» и здесь. О будущем назначении симпатизировавшего ему С.М. Кирова и любившего его П.И. Чагина он вряд ли знал. О перемещении их из Азербайджана в Ленинград стало известно лишь в конце декабря. Настроение у Есенина было крайне пасмурное (об этом пишет в своей книге фотографировавший его в ноябре Моисей Наппельбаум). С Вольфом Эрлихом в тот раз он встречался, но близко не общался и не давал ему никаких серьезных поручений. В Ленинграде жили более близкие Есенину люди, и в свете этого его декабрьская телеграмма Эрлиху с просьбой о снятии квартиры неожиданна…

Что же заставило его внезапно броситься в город на Неве?

…В начале сентября 1925 года он ехал с Софьей Толстой в поезде Баку – Москва и наверняка вспоминал гостеприимный азербайджанский кров Чагина. Издатель Иван Евдокимов требовал его возвращения в столицу, в противном случае грозил расторгнуть договор на выпуск его собрания сочинений.

6 сентября произошла проклятая неприятная история. Оставив жену в купе, Есенин направился в вагон-ресторан, но чекист-охранник, ссылаясь на приказ начальства, преградил ему дорогу. Есенин вспылил. Услышав перебранку, дипкурьер Альфред Мартынович Рога (49 лет) принялся нудно воспитывать несдержанного пассажира. Он узнал его, и ему, очевидно, доставляло удовольствие прочитать знаменитому поэту нотацию, тем более, если не ошибаемся, он сам пописывал вирши и не прочь был «дать урок» буяну-попутчику. Кстати, стихотворца по фамилии Рога нахваливал Вл. Маяковский на одном из заседаний Комакадемии в 1926 году.

Разгорелся скандал. Рога привлек к «делу» ехавшего в том же вагоне врача Юрия Левита, тогда начальника отдела благоустройства Моссовета. Эскулап-коммунальщик, видимо, чувствовал себя уверенно и видел в Есенине если не слесаря-водопроводчика или истопника, то уж никак не европейски известного поэта. Левиту покровительствовал «сам» Лев Каменев, проча его кандидатуру в наркомы здравоохранения Закавказской республики. Левит, вряд ли знакомый с понятием «такт», отправился в есенинское купе на предмет обследования психического здоровья «скандалиста». Легко представить, как последний реагировал на бесцеремонную выходку удачливого совчина.

Некоторые подробности этой истории впервые раскрыл английский есениновед Гордон Маквей в нью-йоркском «Новом журнале» (1972, кн. 109). Исследователь напечатал «Дело С. А. Есенина по обвинению его по статье 176 Уголовного кодекса». Дадим некоторые отрывки из этой публикации и сопроводим их нашими замечаниями.

В своем заявлении в прокуратуру А. Рога жалуется, что «известный писатель» пытался ворваться в его купе, и далее: «…он весьма выразительными и неприличными в обществе словами обругал меня и грозил мордобитием. <…> По дороге освидетельствовать состояние Есенина согласился врач Левит, член Моссовета, но последнего Есенин не подпустил к себе и обругал…» – следует известное «крамольное» выражение.

Рога не ограничился собственным видением конфликта, а пошел дальше: напомнил прокуратуре «возмутительное» общественное поведение Есенина в прошлом, даже сослался на «Правду», освещавшую в 1923 году некие его проступки. Уголовная яма рылась основательно, с намеками и прямыми обвинениями в духе типичных подобных процессов 20-х годов.

Не менее суров был и Ю. Левит. «Всю дорогу с момента посадки, кажется в Тифлисе, – писал он, – гражданин Есенин пьянствовал и хулиганил в вагоне… упорно ломился в купе Рога и обещал „избить ему морду“. И т. д. и т. п.

Вот как эту историю излагает Есенин:

29. Х. – 25. Сергей Есенин».

Своим заявлением поэт как бы говорит: отстаньте от меня, дело не стоит выеденного яйца. Столкнулись амбиции преуспевающих чинов и достоинство многократно защищавшего свою честь легко ранимого человека (ранее на него заводилось более десятка уголовных, пахнущих сиюминутной политикой дел).