Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969 (СИ) - Мартенс Лорна

Женщины, писавшие в межвоенные годы, перестали извиняться. Они заявили о себе. Они заговорили авторитетно. В частности, в 1930‑х годах женщины стали авторами заметных, содержательных исторических мемуаров и полумемуаров. В целом эти писательницы представляли прошлое в позитивном свете. Помимо некоторой ностальгии, наиболее присущей немецким писательницам, оглядывающимся на свое довоенное детство, манера их не эмоциональна, потому что они не исповедуются и не жаждут очищения. В целом авторы сохраняют дистанцию от своего субъекта. Лакомые пикантные детали, которые они рассказывают о себе в детстве, похоже, потеряли свою остроту с течением времени. Рассказчицы иногда дистанцируются при помощи иронии или юмора. Хоть иные – Эбботт, Вайс – и пользуются возможностью излить свои чувства, как правило, они не выражают ни гнева, ни жалости к себе, подобных тем, что мы видели, например, в «Автобиографии ребенка» Ханны Линч на рубеже веков.

Мемуары и полумемуары, написанные женщинами в межвоенные годы, были в целом серьезными, тщательно написанными произведениями, на которые их авторы затратили если не талант, то немалые усилия и которыми они по праву могли гордиться. Все без исключения авторы находят добрые слова, говоря о своих семьях, особенно о родителях, и особенно о матерях. Картина полностью меняется, когда мы смотрим на автобиографии-исповеди, написанные в ту же эпоху – главную тему следующей главы.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Межвоенные годы: золотой век психологического автопортрета

Среди автобиографических произведений о детстве, которые женщины публиковали в межвоенные годы, автобиографии – тексты, которые наиболее четко иллюстрируют меняющиеся нормы женской самопрезентации. Действительно, несколько англоязычных работ, опубликованных в 1930‑х годах, дают этим нормам энергичный толчок – можно сказать, за пределы дозволенного – на абсолютно новую плоскость, которая, однако, стала нормой в 1940–1950‑е годы. Взрывая условно «безопасный» жанр детской автобиографии, их авторы позволяют себе беспрецедентную прямоту и откровенность в отношении себя и других.

В 1920‑х годах Габриэль Рейтер в Германии и Северин и Жип во Франции опубликовали сфокусированные на себе произведения в духе «моя история». Впрочем, обладающая обширными связями, социально сознательная Жип дрейфует между жанрами исповеди и мемуаров. В 1925 году американка Гертруда Бизли опубликовала воспоминания-исповедь, чрезвычайно шокирующие для того времени (и запрещенные), которые в большей степени относились к отрочеству, чем к детству, но тем не менее интересны трактовкой детства с точки зрения сексуальности. Следующее американское произведение типа «моя история» – знаменательная книга Мэйбл Додж Лухан «Интимные воспоминания: предыстория» (название, намекающее на содержание) – вышло в 1933 году. Во второй половине 1930‑х годов в англоязычных странах стремительно становятся популярными психологически ориентированные автобиографические произведения-исповеди о детстве. Этому немало способствовало широкое распространение теорий психоанализа. Психоанализ не только подкрепил сформированное в конце XIX века убеждение о формирующем влиянии раннего детства и превратил его в доктрину, но и объявил эмоциональные драмы первых лет жизни самой сущностью бессознательного. Стало модным восстанавливать воспоминания, анализировать их и рассказывать о своем детстве окружающим.

К середине 1930‑х годов сформировалась атмосфера, в которой все больше и больше женщин решались написать и опубликовать «собственную историю», независимо от того, принадлежали авторы к какой-либо из различных психоаналитических школ или нет. Лухан, которая может считаться основоположницей жанра женской автобиографии детства на английском языке, тяготела к теориям Фрейда. Начиная с публикации ее смелых «Интимных историй», на английском языке начинают выходить автобиографии-исповеди, напоминающие ранние французские примеры. Работы, рассказывающие «мою <автора> историю», искренни, нередко очень откровенны, часто разоблачительны и в основном длинны. Зачастую они не заканчиваются на детстве, а переносят историю в отрочество и раннюю молодость автора, где завершаются каким-то знаковым событием, например карьерным взлетом. Среди таких работ – «Хрустальный кабинет» Мэри Баттс (1937) и «Признания иммигрантской дочери» Лоры Гудман Салверсон (1939), за которыми последовали «Дитя леди» Энид Старки (1941), «Поиск души» Филлис Боттом (1947) и «Барашек сбегает» Леоноры Эйлс (1953) сразу после Второй мировой войны. Книги Лухан, Баттс и Салверсон я рассмотрю в этой главе, Старки – в главе 4, а Боттом и Эйлс – в главе 5.

Одновременно в 1930‑х годах несколько авторов преследовали цель воссоздать внутренний мир ребенка, каким они его помнят. В фокусе этих работ не столько «я», сколько «ребенок». Часто авторы преуменьшают или даже слегка запутывают автобиографический характер написанного, как это сделала Джоан Арден в «Детстве» (1913), изменив имена своих братьев и сестер. Некоторые произведения более или менее очевидно находятся на грани между автобиографической и художественной литературой. Эти работы, как правило, сравнительно короткие. Среди таких авторов – английские писательницы Франческа Аллинсон (1937) и Дормер Крестон (1939) и немецкие авторы Агнес Мигель (1930) и Анна Шибер (1932). «Одиннадцать лет» (1934) норвежки Сигрид Унсет во многом соответствует типу, хотя Унсет пишет более амбициозную и длинную работу, цель которой – рассказать историю молодой девушки от начала и до конца. Немка Эмми Балль-Хеннингс также пишет сравнительно длинную автобиографию о детстве и юности «Цветок и пламя» (1938), где пытается воссоздать детский взгляд на мир.

Другие авторы, напротив, настаивают на непреодолимой пропасти между их взрослым и детским «я», ребенком, чью внутреннюю жизнь они тем не менее якобы отчетливо помнят. Американская писательница Маргарет Деланд (1935) стремится скорее препарировать, а не вернуть свое бывшее детское «я» и представляет результаты скорее с иронией, чем с сочувствием. Швейцарская писательница Мария Васер (1936) аналогичным образом анализирует свое психологическое формирование с точки зрения просвещенного старшего взрослого. Обе писательницы выражают большую уверенность в возможностях собственной памяти.

Автопортреты 1920‑х годов

В послевоенной Франции Северин и Жип, следуя французской традиции автобиографии-исповеди, пишут собственные автопортреты. Габриэль Рейтер в Германии создает исповедальную автобиографию, которая в то же время является историей становления личности. «Лин» (1855–1867) Северин (Каролина Реми, по мужу – Гебгард) и «Воспоминания маленькой девочки» Жип (Сибиль Эме Мария-Антуанетта Габриель Рикетти де Мирабо, графиня де Мартель) образуют странную пару: обе женщины были единственными детьми и обе в старости написали длинные произведения о своем необычном детстве, но они находились на противоположных концах французского политического спектра. Северин (1855–1929) младше Жип на шесть лет и первая опубликовала воспоминания детства. Она была самой известной французской женщиной-журналисткой своего времени и активной социалисткой. В то же время Жип – автор многочисленных художественных произведений, была аристократкой правых взглядов и открытой антисемиткой. Тем не менее есть выраженное сходство между их детскими историями, которые отражают французские обычаи и предрассудки, свойственные как аристократии, так и буржуазии. Обе семьи изначально изолируют своих дочерей от общения с другими детьми; обе прилагают все усилия, чтобы дать им хорошее образование, а еще больше – чтобы обучить их приличиям; самая близкая детская привязанность каждой девочки – любящий старший родственник (для Северин это бабушка по материнской линии, чьей памяти она посвящает свою книгу, а для Жип – дедушка по материнской линии); обе в детстве говорят, проглатывая слоги (тексты воспроизводят этот детский французский), и обе получают за это упреки; и обе предпочитают признаться в своих детских проделках, написав письмо старшим, вместо того чтобы просто поговорить. Но на этом сходства заканчиваются.