Внешнее положение России в 1879 году, несмотря на победоносную войну, снова оказалось неопределенным и тяжелым.
Бисмарк по-прежнему протягивал России свой железную руку, «но сомнения в искренности Пруссии уже зародились в среде русской дипломатии тотчас по заключении Сан-Стефанского мира, и возразителем их по возвращении с Берлинского конгресса явился князь Горчаков» [86].
Когда Россия уклонилась от подначальной в политическом и экономическом отношениях роли, предназначенной ей при союзе с Германией, Бисмарк в 1879 году предложил эту роль Австро-Венгрии. Несмотря на противоположность самых существенных, особенно экономических, интересов Германии и Австро-Венгрии, несмотря на опасность отторжения от Австрии областей с немецким населением, Австрия приняла сделанное ей предложение. Распря, возникшая в 1878 году между Россией и Австрией, чуть не разразившаяся войной, оставила чувство враждебности в правительствах обеих держав, к которому со стороны Австрии примешивались опасения быть атакованной Россией. И эти опасения имели свои основания: наши отношения в 1878 году и в начале 1879 года к Австрии были так натянуты, что легко могли вызвать вооруженное столкновение. В видах безопасности в Петербурге принимались меры, чтобы не быть захваченными врасплох. Окончись Русско-турецкая война в полном соглашении нашем с Австрией, это соглашение легко обратилось бы после войны в прочный союз, естественный по племенному составу австро-венгерской монархии. Напротив того, нарушив Сан-Стефанским договором соглашение с Австрией, заключенное до войны, мы сами в 1879 году толкнули Австрию в объятия Германии. Защищая в Сан-Стефанском договоре вполне неудачно босняков и герцеговинцев от передачи их в управление Австро-Венгрии, мы содействовали худшему для славян результату: договором 1879 года Австро-Венгрии с Германией закрепилось управление, а затем и эксплуатация немцами из Берлина и Вены всех славянских племен, входящих в состав Австро-Венгрии.
Естественная по племенному составу союзница России Австрия, таким образом, очутилась не в одном с Россией лагере.
Россия ко времени вступления на престол императора Александра III оказалась в политическом отношении одинокой.
Но уже с первых дней царствования обозначился резкий поворот во взглядах на внешнюю политику России нового императора с его предшественниками, начиная с Павла I. Русские интересы были поставлены на первый план.
С. Татищев в 1890 году писал: «За последние 10 лет и немцы, и русские успели свыкнуться с несомненной истиной, что политика чувства, а тем более чувствительности, не ведет к добру».
Эта политика чувства и чувствительности мощной волей императора Александра III была заменена возвратом к русской национальной политике.
По отношению к внешней политике в программе государя значилось:
Освободить нашу внешнюю политику от опеки иностранных держав.
Это освобождение было в особенности необходимо по отношению к Германии. Пользуясь дружескими отношениями России, немцы после франко-прусской войны начали заселение нашей пограничной полосы земледельческим населением и захватили часть русской промышленности в свои руки.
В 1884 году только в одном Царстве Польском пришлое немецкое население уже составило до 400 тыс. человек. На железных дорогах Царства Польского оказалось 1830 человек служащих немцев [87], из которых большинство были ландверисты [88] с несколькими десятками офицеров во главе.
С целью обойти покровительственный для русской промышленности тариф, немцы начали основывать промышленные предприятия на русской территории: в Сосновицах с окрестностями оказалось 25 немецких заводов, рабочие которых ежедневно два раза переходили нашу границу.
В циркуляре министра иностранных дел русским дипломатическим представителям при иностранных дворах, от 4 марта 1881 года, между прочим значилось:
«Внешняя политика императора будет вполне мирной, Россия останется верной друзьям своим; она сохранит в неизменности свои симпатии, освященные преданием, и будет отвечать взаимностью на дружественное расположение всех других государств. Она удержит подобающее ей значение в ряду прочих держав и озаботится поддержанием политического равновесия. Соответственно своим интересам, Россия не отступит от призвания, в согласии с прочими правительствами, охранять основанный на уважении права и договоров всеобщий мир. Долг России заботиться, прежде всего, о себе самой. Одна только обязанность защищать свой честь или безопасность может отвлечь ее от внутренней работы. Наш Августейший Государь напрягает свои усилия к утверждению могущества и благосостояния России, на благо ей и никому во вред» [89].
В 1883 году к союзу Германии с Австрией присоединилась Италия. Ближайшей причиной поворота Италии в сторону своей традиционной соперницы — Австрии — было занятие Францией Туниса, обострившее отношения между Францией и Италией. Между тем, ранее эти отношения начали приобретать настолько дружественный характер, что возможно было ожидать союза между Францией и Италией. Наконец, в 1890 году к тройственному союзу примкнула Англия. Германия добилась соглашения с Англией, уступив ей обширные владения в Восточной Африке и получив взамен небольшой, ранее бывший немецким, остров Гельголанд.
При такой изолированности России император Александр III решился открыто сблизиться с Францией. При посещении в 1891 году французской эскадрой Кронштадта император приказал играть Марсельезу, выслушал ее стоя и послал президенту республики депешу, в которой говорилось «о глубоких симпатиях, соединяющих Францию и Россию».
При ответном посещении русской эскадрой Тулона наших моряков встретили восторженно. Русские моряки с судов прибыли в Париж, где в честь их устраивались овации и празднества. Наш государь снова обменялся с президентом депешами, в которых говорилось об «узах, связывающих оба государства».
Англия скоро возвратила себе свободу действий, и в Европе до начала XX века действовали два союза: тройственный из Германии, Австрии и Италии и ответный ему двойственный из России и Франции.
Эти два союза, уравновешивающие в известной степени значение вооруженных сил главнейших держав Европы, вызвали то положение в ней, которое называется «вооруженным миром».
Автор «Политической истории современной Европы» Ш. Сеньобос следующими верными строками очерчивает значение и тягости вооруженного мира:
«Со времени окончательного объединения Германии и Италии, в течение четверти века, в Европе не было нигде, кроме полуварварских балканских стран, никакой войны, ни большой, ни малой. Европа первый раз пережила такой продолжительный период полного мира. Но этот мир прикрывает постоянную враждебность» [90].
Между Германией и Францией вражда из-за вопроса об Эльзас-Лотарингии, оставшегося невыясненным в общественном мнении Франции, но возникшего вследствие непримиримого противоречия между двумя противоположными понятиями о праве, между верховной властью правительства по праву завоевания — принципом германской монархии, и верховной властью народа, из коей вытекает право населения располагать своей принадлежностью к государству — принципом французской демократии.
Между Австрией и Россией идет старый спор по поводу восточного вопроса, борьба за влияние в балканских странах.
Страх войны, ставшей гораздо более ужасной, чем прежде, останавливает враждебные действия; все народы с таким ужасом относятся к войне, что правительства не смеют даже больше угрожать ей для поддержания своей политики. Все согласились принять сохранение мира за основное правило политики.
