Очерки истории российской внешней разведки. Том 6 - Примаков Евгений Максимович

— Ох и надоели мне все эти бумажки, живого голоса за ними не слышишь. Давай лучше поговорим на другую тему. Вот, например, пытаюсь я читать перевод Корана и ни черта не понимаю, что там написано. Или я совсем уж поглупел?

Я рассказал Андропову, что и мусульмане, даже образованные, далеко не все понимают Коран и что разобраться в нем можно, лишь специально изучая этот предмет. Затем речь зашла о пророке Магомете, его жизни и окружении, о различных направлениях в исламе, о роли ислама в политике и жизни арабского общества. Юрий Владимирович неожиданно оживился и задавал, как в былые времена, очень много вопросов. Беседа на эту тему заняла более часа. В заключение он сказал:

— Спасибо тебе огромное за интересную беседу. Теперь это случается все реже и реже!

Так закончилась наша последняя встреча. Потом был еще прощальный телефонный звонок. Я позвонил Юрию Владимировичу, поблагодарил за все, что он сделал доброго для коллектива разведки, сказал, что все мы искренне сожалеем о его уходе от нас. По его ответу чувствовалось, что ему тоже тяжело отрываться от коллектива и переключаться на новую работу. А в самом конце разговора он неожиданно посоветовал: «А ты все-таки будь более осторожен!».

Этим загадочным пожеланием и завершилось наше многолетнее общение. В чем же следовало быть более осторожным? Скорее всего, в острых ситуациях, когда приходилось давать резкие оценки кое-кому из сотрудников, имевших родственные связи в окружении Брежнева. Наверное, именно это имелось в виду.

Эпоха Андропова в Комитете государственной безопасности закончилась, но сам он остался в памяти сотрудников живым человеком и великим работником.

И еще одно. В наш бесцензурный век, когда в средствах массовой информации и в книжной продукции дозволены все виды глумления и цинизма, так и не появились публикации, выставляющие Андропова в глупом виде по примеру прочих бывших руководителей государства. Кто-то его не любил, кто-то, может быть, ненавидел, но все видели в нем умного человека, крупного государственного деятеля, сторонника осторожных реформ, которому, увы, не было отпущено времени на их осуществление.

10. Наджибулла — руководитель органов безопасности Афганистана и президент страны

Наджибулла как государственный и политический деятель был и остается одной из наиболее выдающихся и трагических фигур в афганской истории. Его по праву можно поставить сразу вслед за эмиром Амануллой (1919–1929 гг.) и за М. Даудом, сначала премьер-министром Афганистана (1953–1963 гг.), а затем главой государства (1973–1978 гг.), проводившими курс на модернизацию отсталой азиатской страны.

В годы глубочайшего военно-политического и социально-экономического кризиса Наджибулла, находясь у власти, делал все в рамках возможного, чтобы вывести Афганистан из тупика, остановить войну, вернуть население к мирной жизни, облегчить его страдания. Однако внешнеполитическая и внутриполитическая обстановка, тяжелейшие условия, в которых он оказался и был вынужден работать, противостоявшие ему враждебные силы не позволили добиться успеха. Восхождение его на олимп власти, политика, которую он проводил, падение с вершин руководства, личная трагедия и страшная гибель неразрывно связаны с судьбой советского государства. Драма Наджибуллы была не только его личной, но драмой для судеб Афганистана и по большому счету — СССР, да и его правопреемницы — России.

Мохаммад Наджибулла родился в Кабуле 6 августа 1947 года, его отец Ахтар Мохаммад, зажиточный человек, одно время был афганским консулом в Пешаваре, пользовался авторитетом среди пуштунских племен, сам происходил из влиятельного пуштунского племенного объединения гильзай, клана ахмадзай, племени сулейманхейль в провинции Пактия. Наджибулла был рослым, плотного телосложения, физически сильным человеком. Со студенческих времен за ним закрепилось прозвище «Бык», отчасти из-за его внешности и походки, отчасти из-за его личных качеств: он был волевым, энергичным, напористым, иной раз шедшим напролом для достижения тех или иных целей. По образованию он был врачом-хирургом, и наши советники, дипломаты и военные обычно между собой называли его «Доктор».

В 1964 году по окончании престижного лицея «Хабибия» он поступил на медицинский факультет Кабульского университета, где приобщился к левому антиправительственному движению, стал его активистом. В 1965 году вступил в только что созданную Народнодемократическую партию Афганистана (НДПА), связав себя с ее «парчамистским» крылом, которое возглавлял Б. Кармаль. Вскоре он уже был в составе руководства нелегальной партийной организации университета. Дважды подвергался арестам и тюремному заключению «за участие в противозаконных забастовках и демонстрациях».

В 1975 году окончил университет и, получив диплом врача, работал в лечебных учреждениях столицы. По поручению партии занимался созданием первичных структур демократической организации молодежи Афганистана и зарекомендовал себя активным функционером. В июле 1977 года стал членом ЦК НДПА, некоторое время возглавлял Кабульский горком партии. С приходом к власти X. Амина был направлен послом ДРА в Тегеран, но вскоре за принадлежность к «парчамистскому» крылу решением Пленума ЦК его исключили из рядов партии, сняли со всех государственных постов. До декабря 1979 года жил в Югославии на положении политического эмигранта.

После того как Афганистан возглавил Б. Кармаль, в декабре 1979 года Наджибулла вернулся в Кабул. По решению ЦК НДПА в скором времени возглавил Службу государственной безопасности — ХАД, переименованную потом в Службу государственной информации — СГИ, а затем — МГБ. Ему было присвоено воинское звание генерал-лейтенанта. С июня 1981 года — член Политбюро ЦК НДПА, в ноябре 1985 года был избран секретарем ЦК, курировал работу госорганов с пуштунскими племенами, то есть один из важнейших участков государственной деятельности в стране. На XVIII Пленуме ЦК партии по инициативе и настоянию Москвы был избран Генеральным секретарем ЦК НДПА вместо Б. Кармаля. В октябре 1987 года стал Председателем высшего государственного органа — Ревсовета ДРА, а 30 ноября того же года в соответствии с Конституцией был избран депутатами парламента с одобрения Совета улемов (собрание видных и авторитетных мусульманских деятелей страны) президентом Афганистана.

При своих левых взглядах Наджибулла прежде всего был сыном своего народа, афганцем-пуштуном из большого и влиятельного племени. Как личность он сформировался под непосредственным влиянием мусульманской религии, национальных традиций, вековых и неизменных пуштунских обычаев и уклада жизни. Но при этом он был образованным современным политическим деятелем, с широким кругозором и обширными познаниями. Он рассказывал: «Каждый год я ездил на каникулы в Пешавар, где служил мой отец, и по пути обычно где-то за Джелалабадом устраивался привал. Все отдыхали. Женщины поднимались чуть выше в гору, а мужчины располагались у водопада в низине. Однажды я увидел, как какая-то женщина бежит вниз по тропинке и кричит кому-то из мужчин: «У тебя сын родился!». Все поспешили наверх. И вот я вижу, как та женщина, которая только что родила, минут через двадцать поднялась на ноги, завернула сына в шаль и вместе со всем караваном тронулась в путь. Я ощутил какой-то внутренний толчок, потрясение, меня била дрожь. Почему, думал я, афганская женщина должна рожать на земле, среди камней, как дикое животное? Тогда у меня, поверьте, и мысли не было ни о какой революции, мне просто было больно и стыдно, гнев душил меня. Ведь я любил свою землю и свой народ. Как же так? Что это? Почему он должен жить хуже всего рода человеческого?»

Эти впечатления и сам эпизод, видимо, глубоко запали в душу Наджибулле, и впоследствии он скажет: «Революция может быть только с народом, а не над народом. Афганская нация — исламская нация. Поэтому афганские революционеры обязаны не только учитывать принципы ислама, но и постоянно руководствоваться ими. Если вы идете к народу не по убеждению, а только по соображениям политическим, тактическим, успех ваш будет недолгим, народ быстро разберется, с кем вы — с ним или хотите просто добиться выгоды и власти за его счет». Объясняя мотивы, которыми он руководствовался в своей революционной деятельности, он говорил: «Некоторые думают, что мы ринулись в революцию за личной карьерой. А ведь иные из нас могли бы жить в достатке и при прежних режимах, да и высокими постами многие не были бы обижены. Но если в человеке преобладает человеческое, то он думает не только о своей тарелке, он смотрит на мир шире. И чужие боли воспринимает как свои». Этому нравственному выбору Наджибулла остался верен до последнего часа жизни.