Курсом к победе - Кузнецов Николай Герасимович

Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135

Говоря о героической обороне Одессы и Севастополя, не могу не вспомнить о заместителях наркома ВМФ И.В. Рогове и Г.И. Левченко. В трудные дни обороны Одессы и первого штурма Севастополя они находились на Черноморском флоте. Иван Васильевич Рогов не любил засиживаться в кабинете и обычно просил разрешения выехать на флот – туда, где было желательно его личное присутствие. К этому я привык еще в мирное время, и не случайно он оказался в Одессе и Севастополе в самые тяжелые для этих городов дни. Правдиво информируя ЦК партии и наркома ВМФ об обстановке, он на месте принимал нужные меры. Гордей Иванович Левченко всю свою жизнь (начинал он с юнги) посвятил флоту. В августе 1941 года он выехал на Черноморский флот. В критические дни находился в городе Николаеве, в осажденной Одессе, оказывал помощь местному флотскому командованию. Г.И. Левченко довелось испытать и пережить вынужденное отступление наших частей с Перекопа. Тогда он командовал «всеми войсками Крыма». На его долю выпала организация обороны Севастополя в самые тревожные для города дни: в конце октября – начале ноября 1941 года. По решению Ставки именно Г.И. Левченко принимал меры, чтобы задержать врага на Керченском полуострове. Превосходство противника в силах не позволило это сделать. Но и отступая, советские войска наносили гитлеровцам весьма ощутимые удары. Из таких вот ударов складывался будущий успех, а затем и полная победа. Г.И. Левченко сделал все от него зависящее. Оборона Одессы, Николаева и Севастополя неразрывно связана с его именем.

У стен Москвы

Непосредственная и серьезная угроза столице стала особенно чувствоваться в начале октября. На улицах и в предместьях спешно строили огневые точки, сооружали противотанковые укрепления. Государственный Комитет Обороны принял постановление о частичной эвакуации Москвы. Немецкие войска, занятые до этого боями против вяземской группировки наших войск, рвались теперь к столице. В сводках стали упоминаться Можайск, Волоколамск, Малоярославец. Там войска под командованием Г.К. Жукова, И.С. Конева, К.К. Рокоссовского и многих других менее знакомых мне военачальников сдерживали натиск врага. Не мне описывать эти бои, но вспоминаю, как Георгий Константинович Жуков однажды, кажется в начале сентября 1944 года, когда мы с ним находились в Румынии в штабе Ф.И. Толбухина, делился, как в дни боев за Москву он закрывал слабые места в обороне. Сначала он требовал с дивизии по батальону, потом по роте и, наконец, лишь по десятку бойцов. Наши газеты в те дни призывали решительно покончить с беспечностью и благодушием и прямо писали, что под угрозой находится само существование Советского государства.

13 октября я узнал, что утром этого дня состоялось собрание партийного актива Москвы. На повестке дня стоял один вопрос: «О текущем моменте». В своем докладе секретарь ЦК и МК ВКП(б) А.С. Щербаков, охарактеризовав обстановку, заявил, что над Москвой нависла угроза.

Если до 10 октября речь шла об эвакуации дипломатов и отдельных учреждений, то потом встал вопрос о наркоматах, в том числе и военных. В Генштабе я узнал, что некоторые органы Наркомата обороны готовятся к переезду в Куйбышев. Обеспокоенный этим, я попросил, чтобы меня срочно приняли в Ставке, и получил там указание временно эвакуировать Наркомат ВМФ, оставив в Москве лишь самую необходимую часть людей.

Распорядился все управления эвакуировать в Куйбышев и Ульяновск. Для организации работы на новом месте и установления связи с флотами командировал в Куйбышев В.А. Алафузова.

Пришлось и самому на несколько дней выехать в Куйбышев, чтобы на месте распорядиться размещением штаба, оборудованием командного пункта наркомата и т. п. Все это было очень нелегким делом. В Москве неотлучно оставался мой заместитель Л.М. Галлер.

Не без труда я отвоевал нужное помещение для работников штаба и узла связи. Встретился с приехавшими в Куйбышев на короткий срок Н.А. Вознесенским и с генералом М.В. Захаровым, который ведал эвакуированными органами Наркомата обороны.

17 октября вечером мне позвонил из Москвы А.Н. Поскребышев.

– Сейчас будете говорить с товарищем Сталиным, – официально сказал он, и я понял, что тут же передает телефонную трубку Сталину.

– Вы когда собираетесь в Москву? Вы нам нужны, прошу не медлить! – как всегда, внешне спокойно сказал И.В. Сталин.

Я воспринял эти слова, как приказ, и, несмотря на нелетную погоду, поручил срочно найти какой-нибудь самолет. Под проливным дождем выехал на аэродром. Надвигался туман, грозивший с минуты на минуту затянуть все летное поле. Летчик грузового «Дугласа», стоявшего с прогретыми моторами, торопил. Взлетели уже в тумане. До самой Москвы пришлось идти почти на бреющем. Приземлились на каком-то аэродроме около Ногинска.

От аэродрома до города добирались тоже не без трудностей. Дороги были забиты всеми видами транспорта.

Здание Наркомата ВМФ внешне выглядело по-прежнему, если не считать выбитых стекол в нескольких окнах: неподалеку разорвалась авиабомба. Оно почти пустовало, только комендантская служба несла усиленную охрану.

19 октября состоялось заседание Государственного Комитета Обороны, на котором было принято постановление о введении в Москве и прилегающих к ней районах осадного положения. Предварительно этот вопрос рассматривался на Политбюро ЦК ВКП(б).

О заседании ГКО мне потом рассказывал тогдашний председатель Моссовета В.П. Пронин, лично там присутствовавший. Собрались вечером в кабинете Сталина в Кремле.

– Будем драться за Москву? – спросил Сталин, как обычно расхаживая по кабинету. Все молчали.

Тогда Сталин решил опросить присутствующих персонально. Подойдя сначала к Молотову, он повторил ему свой вопрос.

– Будем драться, – последовал ответ. Так один за другим ответили все присутствующие. Затем под личную диктовку Сталина тут же было написано постановление ГКО, которое начиналось памятными для всех словами: «Сим объявляется…» Заседание еще не кончилось, когда Сталин начал звонить в восточные военные округа с приказанием спешно направить резервные дивизии под Москву.

Все ли были уверены, что удастся удержать столицу? Сказать «да, все» – было бы отклонением от правды. Но утверждать, будто в те тревожные октябрьские дни все потеряли голову, – значит быть еще дальше от истины. То, что каждый из нас прочувствовал и пережил в те дни, я бы выразил так: никто не хотел верить, что Москва окажется в руках врага, но было непросто доказать даже самому себе, что у нас есть достаточно сил, чтобы остановить фашистских захватчиков у ворот столицы.

Москва, ощетинившись противотанковыми сооружениями, выглядела суровым фронтовым городом.

Дни середины октября были, пожалуй, самыми критическими. Эвакуация, минирование заводов и важных военных объектов; выезд ответственных руководителей на митинги на крупные заводы; мобилизация людей на строительство укреплений – все это говорило о чрезвычайной серьезности положения.

– Неужели, как и в ту Отечественную войну, придется уничтожить нашу первопрестольную? – спросил меня В.А. Алафузов, когда я отдавал ему приказание выехать в Куйбышев.

– Не может быть, не может быть! – как бы отвечая Владимиру Антоновичу, сказал Л.М. Галлер, находившийся вместе с нами.

Но факты заставляли готовиться к худшему…

Тревожность обстановки чувствовалась во всем. Даже в том, как выглядел кабинет Сталина, где в те дни мне пришлось бывать неоднократно. На письменном столе – обычно там лежали груды бумаг и книг – теперь стало пусто. Со стен были сняты картины. На знакомом длинном столе лежали карты – по ним А.М. Василевский с работниками Генштаба ежедневно докладывал Верховному Главнокомандующему обстановку.

С 20 октября в столице было введено осадное положение. В тот же день тогдашний председатель Моссовета В.П. Пронин, как он мне рассказывал, отдал приказание ничего не взрывать. Тогда же было официально объявлено, что И.В. Сталин находится в Москве, и это успокаивающе подействовало на население. А вскоре по улицам провели первых немецких пленных, захваченных в боях под Москвой.

Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135