История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

После долгих споров и обсуждений, когда все доводы в пользу того и другого решения подверглись тщательному разбору, большинство участников совета — и главнокомандующий с ним согласился — склонились к тому, что следует рыть апроши. Рассказывают, что за это подали голос присутствовавшие на совете пехотные офицеры, кавалерийские же командиры все как один стояли за штурм. Общее руководство и надзор за осадными работами поручили Филипу Скиппону, бывалому офицеру, успевшему приобрести боевой опыт в Нидерландах, и которого Парламент своей верховной властью назначил теперь заместителем командующего пехотой (что не слишком обрадовало графа Эссекса); сэру же Джону Меррику, назначенному в свое время на эту должность самим главнокомандующим, теперь было поручено начальство над артиллерией.

Рытье траншей продвигалось довольно быстро, ибо условия местности всюду как нельзя лучше благоприятствовали таким работам; вдобавок, поскольку Ридинг лежал в низине, неприятель установил вокруг него множество артиллерийских батарей и с близкой дистанции вел огонь по укреплениям и по самому городу, причинивший, впрочем, гораздо меньше ущерба, чем полагали осаждающие. Из людей известных погиб тогда лишь подполковник Дьюз, храбрый и энергичный молодой человек: ему оторвало ядром ногу, и он скончался на месте, приняв смерть с ясной и спокойной душой. Гарнизон часто устраивал вылазки, и весьма успешные: несколько неприятельских офицеров и немало солдат было убито, еще больше ранено. Последних отправляли в лазареты неподалеку от Лондона; тех же, кого везли в самый Лондон (а туда также ушло изрядное число повозок с ранеными), привозили ночью и размещали по госпиталям в глубокой тайне, чтобы горожане ничего не заметили. Такого рода «военные хитрости» слишком смехотворны, чтобы подробно их описывать, однако Парламент использовал их с великим усердием; несколько человек даже подверглись карам за то, что рассказывали о больших потерях убитыми и ранеными под Ридингом, вера же в эти сообщения считалась верным признаком малигнантства.

Через неделю после начала осады, когда комендант Ридинга сэр Артур Астон находился в караульном помещении на ближайшей к неприятельским апрошам линии, в этот дом внезапно угодило пушечное ядро, и кусок черепицы с пробитой им крыши ранил коменданта в голову, да так тяжело, что вскоре тот лишился чувств. Теперь сэр Артур не только утратил всякую способность лично исполнять обязанности коменданта, но не был даже в силах дать подчиненным какой-либо совет или указание; так что командование принял на себя Ричард Филдинг, старший по возрасту среди полковников ридингского гарнизона. Это происшествие сочли тогда великим несчастьем для короля, ибо во всей его армии не было другого офицера, который пользовался бы столь блестящей славой и перед коим так трепетали бы враги. На следующую ночь после этого происшествия, но еще до того, как о нем узнали в Оксфорде, посланный оттуда отряд под командованием генерал-лейтенанта кавалерии м-ра Уилмота, не встретив серьезного сопротивления, провел в Ридинг пехотный полк в пятьсот человек вместе с запасом пороха, но получил известие о ранении коменданта и о том, что осада должна быть непременно снята в продолжение недели, ибо дольше гарнизон не продержится. Сколь мало готов был король к подобному походу, мы всего яснее поймем, если вспомним, как разбросаны были в ту пору его войска и в каком положении находился тогда он сам в Оксфорде.

Стремительные и успешные маневры сэра Уильяма Уоллера — которого мы оставили посреди его триумфов в Уэльсе, после того, как он совершенно удивительным образом захватил врасплох близ Глостера войска лорда Герберта — вынудили короля послать против него принца Морица с сильным отрядом кавалерии и драгун. Сэр Уильям Уоллер, окрыленный своими победами, подошел к Герифорду, городу вполне благонадежному и недурно укрепленному: он имел мощные каменные стены и несколько орудий; в нем же помимо хорошо вооруженных горожан находились уважаемые и родовитые джентльмены, в том числе ряд офицеров с отличной репутацией, а также до четырех сотен солдат. И, однако, хотя противники не успели потерять ни единого человека, сэр Уильям, к несказанному изумлению всех, кто узнал об этом тогда или услыхал впоследствии, принялся убеждать защитников Герифорда уступить ему город без боя, а самим сдаться в плен на условии сохранения жизни. Так они и сделали, и Уоллер немедленно отослал пленных ради лучшей охраны в Бристоль — после чего поражение офицеров армии лорда Герберта должно казаться нам менее постыдным.

Из Герифорда Уоллер двинулся к Вустеру, но там череда его блестящих побед прервалась, ибо хотя названный город не имел таких сильных укреплений, как Герифорд, а гарнизон его не был столь велик (я веду речь о солдатах — обывателей в Вустере было больше), весь же боевой опыт тамошних офицеров ограничивался тем, чему научились они в ходе этой злосчастной войны; однако храбрые горожане твердо решили не принимать от Уоллера никаких парламентеров, и когда его барабанщик, невзирая на все сделанные ему со стен знаки не приближаться, объявил, что повернет назад не прежде, чем вручит им свое послание, по нему начали стрелять, и он был убит. Когда же сам Уоллер, желая отомстить за это оскорбление, двинул на штурм все свое воинство — а в Вустере имелись одни-единственные старые ворота, без подъемного моста или каких-либо укреплений перед ними, способных помешать неприятелю войти в город — вустерцы встретили гостей столь неучтиво, что сэр Уильям, потеряв нескольких офицеров и до двух десятков рядовых, принужден был спешно ретироваться. После чего — ведь его солдаты не привыкли к такому обращению — он вновь переправился через Северн и, совершая быстрые ночные переходы, столь ловко уклонился от встречи с принцем Морицем (который с не меньшим упорством пытался его настигнуть), что, отделавшись незначительным уроном в мелких стычках, благополучно и с великой славой привел свой отряд через Глостер к стоявшей под Ридигном армии графа Эссекса. Самого же Уоллера вызвали в Лондон, а для какой надобности, о том будет сказано ниже.

Крайнюю нужду (если что-либо одно заслуживало подобного определения там, где нуждались во всем необходимом) Оксфорд терпел в боевых припасах; доставить же их можно было только с севера — других надежд уже не существовало. Но путь туда был столь опасным, что для охраны перевозимой амуниции потребовался бы не просто отряд, но едва ли не целая армия. Ибо хотя в Йоркшире на полях сражений господствовал тогда граф Ньюкасл, однако во всех графствах между Йоркширом и Оксфордом неприятель был гораздо сильнее; многочисленные же его гарнизоны стояли в такой близости от всех дорог, что даже самые осторожные из тайных гонцов короля подвергались величайшей опасности, и на трех перехваченных неприятелем приходился лишь один, подобной участи избегнувший. Чтобы устранить эти препятствия и по крайней мере обеспечить доставку некоторого количества пороха (а также имея в виду охрану и сопровождение королевы на пути в Оксфорд, если Ее Величество будет готова к подобному путешествию), принц Руперт решил лично возглавить поход на север, и примерно в начале апреля (переговоры в Оксфорде продолжались, и еще можно было надеяться на их успех или, во всяком случае, на то, что граф Эссекс не начнет кампанию раньше мая) его высочество в отрядом в тысячу двести кавалеристов и драгун и шестисот-семисот пехотинцев двинулся к Личфилду. Этот город, если бы принцу удалось его захватить и поставить в нем гарнизон, явился бы чрезвычайно удобным пунктом для сообщений с Северной Англией; обладание им помогло бы также овладеть другими небольшими неприятельскими крепостями, расположенными поблизости и подобное сообщение сильно затруднявшими.

Однако на пути к Личфилду, в Уорвикшире, лежал упоминавшийся выше Бирмингем, который успел прославиться тем, что, изменив королю, выказал больше энергии, упрямства и дерзости, чем любой другой город в Англии. Двигаясь с армией из Шрузбери, король (как мы уже рассказывали), несмотря на величайшее злонравие тамошних жителей, проявил к ним величайшую снисходительность, так что им не пришлось пострадать ни от бесчинств распоясавшейся солдатни, ни от суровости его собственного правосудия. Но за такое милосердие короля отблагодарили весьма скверно, ибо уже на другой день по оставлении им Бирмингема горожане захватили повозки с его мебелью и столовым серебром и отправили их в Уорвик-касл; и с тех пор, выказывая чудеса бдительности и усердия, задерживали всякого, кто был королевским гонцом или внушал на сей счет малейшие подозрения. Хотя парламентский гарнизон в Бирмингеме так и не появился — при его застройке и местоположении едва ли можно было помышлять о серьезных фортификациях — жители его с таким рвением старались быть во всем непохожими на добрых подданных короля, что соорудили у обоих концов города некое подобие укреплений, все остальное забаррикадировали и добровольно вызвались не допускать каких-либо сношений с королевскими войсками.