Немцы утащили на буксире подбитый танк, а потом прилетели их самолёты, и началась очередная бомбёжка Восточного форта. Именно тогда одна из бомб попала в окоп, где хранился запас снарядов для зенитных орудий, и этот небольшой склад взлетел на воздух. Оставшееся орудие больше не могло стрелять.
На второй день положение усложнилось. Противник отрезал от отряда Гаврилова роту, дравшуюся в Западном форту, и подошёл к дороге. В последующие дни под нажимом врага вынуждены были отойти с крепостных валов и остатки двух других рот, поредевших в этих боях. Теперь весь отряд Гаврилова был сосредоточен в Восточном форту, а сам форт окружён вражеским кольцом. Немцы начали осаду.
Все попытки автоматчиков-ворваться в центральный двор «подковы» были бесплодными. Бойцы неусыпно дежурили у четырехствольного пулемёта в казарме. Автоматчиков нарочно подпускали поближе — до середины покатого двора. И когда они уже беспорядочной толпой, с криками поднимались в свой последний бросок к казарме, пулемётчики открывали огонь в упор из всех четырех стволов. Двор сразу словно выметало свинцовой метлой. Под страшным огнём этого пулемёта немногим гитлеровцам удавалось удрать обратно, и двор форта был сплошь усеян трупами в зелёных мундирах.
Несколько раз сюда подходили танки. Тогда Гаврилов вызывал добровольцев, и те со связками гранат в руках ползли вдоль подножия вала навстречу машинам. После того как один танк был подбит во дворе, немецкие танкисты уже не отваживались заезжать сюда и лишь вели обстрел издали. Но обстрел из танков и орудий не приносил врагу успеха. И немцы стали все чаще посылать свои самолёты против этой маленькой земляной «подковы», где так прочно засела горсточка советских воинов.
День ото дня усиливался артиллерийский обстрел, все более жестокими становились бомбёжки. А в форту кончились запасы пищи, не было воды, люди выходили из строя. По приказу Гаврилова были отправлены в плен женщины и дети.
Противник наседал. Время от времени автоматчики врывались на гребень внешнего вала и кидали оттуда гранаты в подковообразный дворик. С трудом немцев выбивали обратно. Потом начались дымовые атаки, и враг пустил в ход даже бомбы со слезоточивым газом. Едкие клубы заволакивали весь двор, наполняли казематы. К счастью, в складах форта были противогазы, и люди, порой часами не снимая масок, продолжали отстреливаться и отбиваться гранатами.
А потом наступило воскресенье, 29 июня, и гитлеровцы предъявили защитникам Восточного форта ультиматум — в течение часа выдать Гаврилова и его заместителя по политической части и сложить оружие. В противном случае немецкое командование угрожало снести укрепление с лица земли вместе с его упорным гарнизоном.
Наступило часовое затишье. И тогда Гаврилов созвал бойцов и командиров на открытое партийное собрание. В тесном полутёмном каземате собрались не только коммунисты — сюда пришли все, и только дежурные пулемётчики и наблюдатели остались на постах на случай внезапной атаки врага.
Гаврилов объяснил людям обстановку, сказал, что рассчитывать на помощь извне уже не приходится, и задал коммунистам вопрос:
— Что будем делать?
Все разом зашумели, заговорили, и майору уже по их лицам стал ясен ответ товарищей:
— Будем драться до конца!
Это не было обычное собрание, это был их последний митинг, взволнованный и единодушный. А когда Скрипник объявил приём в партию, люди бросились искать бумагу. Короткие горячие заявления писали на каких-то обрывках, валявшихся кое-где в казематах, на кусках старых газет, даже на обороте немецких листовок, призывавших сдаваться в плен. В этот час, когда наступало последнее, самое трудное испытание, когда впереди была смерть или вражеская неволя, люди хотели идти в свой смертный бой коммунистами. И тут же десятки беспартийных были приняты в ряды партии.
Они не успели даже спеть «Интернационал» — время кончилось, и в форту загремели взрывы снарядов. Враг шёл в решительную атаку. Все заняли свои места у амбразур.
Но сначала появились самолёты. Они летели низко, один за другим, и первый сбросил над фортом ракету, указывая цель остальным. И дождём посыпались бомбы, причём на этот раз самые крупные.
Гулкие, тяжёлые взрывы громовыми раскатами непрерывно грохотали вокруг, прочные кирпичные своды казематов ходили ходуном над головами людей и иногда рушились. Там и здесь происходили обвалы, и бойцы гибли, засыпанные земляной массой осевшего вала. Это продолжалось долго, но никто не мог бы сказать, сколько времени прошло, — слишком были напряжены нервы людей. А потом сразу за последними разрывами бомб раздались крики автоматчиков, ворвавшихся на внешний вал, загремели гранаты во дворике, а в центральный двор «подковы» толпой вливались солдаты врага. И уже не слышалось очередей четырехствольного пулемёта — он был уничтожен во время бомбёжки.
В этот день и на следующее утро в рукопашных боях сопротивление защитников Восточного форта было окончательно сломлено, и те, кто уцелел, оказались в плену. Автоматчики обшаривали один каземат за другим — искали Гаврилова. Офицеры настойчиво допрашивали пленных об их командире, но точно о нём никто не знал. Некоторые видели, как майор уже в конце боя вбежал в каземат, откуда тотчас же раздался выстрел. «Майор застрелился», — говорили они. Другие уверяли, что он взорвал себя связкой гранат. Как бы то ни было, найти Гаврилова не удалось, и немцы пришли к заключению, что он покончил с собой. Неизвестной осталась и судьба политрука Скрипника.
Гаврилов не взорвал себя и не застрелился. Он был застигнут автоматчиками в тёмном каземате внутри вала, где последнее время находился его командный пункт. Майор был вдвоём с бойцом-пограничником, который во все дни обороны исполнял обязанности адъютанта и порученца командира. Они оказались отрезанными от остального гарнизона и, перебегая из одного помещения в другое, бросали в наседающих гитлеровцев свои последние гранаты и отстреливались последними патронами. Но вскоре стало очевидно, что сопротивление гарнизона сломлено и немцы уже овладели почти всем фортом. Боеприпасов у Гаврилова и пограничника осталось совсем мало, и командир с бойцом решили попробовать спрятаться, чтобы потом, когда немцы уйдут из форта, выбраться из крепости и идти на северо-восток, в Беловежскую Пущу, где, как они надеялись, уже, наверное, действуют наши партизаны.
