Распутин - Амальрик Андрей Алексеевич

С началом войны в стране возникли три видимых центра власти, формально сходящиеся в руках царя, но по существу конфликтующие не только друг с другом, но и с ним самим.

Во-первых, ставка Верховного главнокомандующего, которым царь назначил своего дядю, великого князя Николая Николаевича, человека властного, неглупого, пользующегося репутацией серьезного военного, но, по словам Витте, «унаследовавшего в полном объеме психическую ненормальность своего прадеда, императора Павла», прежде всего склонность к самоволию: «Хочу и баста». Начальником штаба он пригласил генерала Н. Н. Янушкевича, накануне войны подтолкнувшего царя к всеобщей мобилизации. С введением Временного положения о полевом управлении, подчинившего верховному главнокомандующему обширные территории, ставка вмешивалась во многие вопросы тыла — и начался постоянный конфликт между военными и гражданскими властями.

Во-вторых, правительство во главе с престарелым И.Л. Горемыкиным, склонным рассматривать войну как событие вне рамок его компетенции. Он вообще на всякое предложение, исполнение которого требовало от него усилий, отвечал: «Это вздор, чепуха, к чему это!» Скорее всего после смещения Коковцова Горемыкин был взят царем как бы «на затычку», как и в 1906 году, когда через три с половиной месяца он был заменен Столыпиным. Теперь двумя наиболее вероятными кандидатами были министр земледелия А. В. Кривошеин и министр внутренних дел Н. А. Маклаков. Маклаков, лично наиболее приятный царю и отвечающий ему обожанием, был сторонником самодержавия, в то время как умеренный консерватор Кривошеин — сторонником сотрудничества с Думой. Он пользовался, несомненно, большим авторитетом и в обществе, и в правительстве, чем не любимый даже правыми коллегами по кабинету Маклаков. Распутин, познакомившийся с ним в 1913 году, тоже отнесся к нему с прохладцей и насмешкой. Программа Маклакова значила разрыв с полуконституционным строем, но он не обладал ни умом, ни темпераментом Столыпина для нового «третьеиюньского переворота». Царь колебался — и Горемыкин оставался премьером, возглавляя правительство лебедя, рака и щуки и пересидев в нем и Маклакова, и Кривошеина.

В-третьих, Государственная Дума и связанные с ней общественные организации. 30 июля 1914 года на съезде представителей земств, а 8-9 августа на съезде городских голов в Москве для помощи раненым и беженцам были организованы Всероссийский земский союз (во главе с князем Г. Е. Львовым) и Всероссийский союз (во главе с М. В. Челноковым). В июне 1915 года для координации военных усилий предпринимателей были организованы Военно-промышленные комитеты (во главе с А. И. Гучковым, проваленным на выборах в IV Думу и теперь снова вышедшим на политическую сцену), а затем Союзами земств и городов Комитет земгора с той же целью снабжения армии. Поэтому эти союзы находили поддержку в ставке. Не удивительно, что в них буржуазно-дворянская оппозиция увидела главное оружие в борьбе за ограничение самодержавия, и хотя при прямой конфронтации с царем общественные организации каждый раз уступали, в целом позиции власти слабели.

Существовал и четвертый — не столь явный — центр власти, получивший в обществе название «темные» или «безответственные силы». Было два таких оказывавших закулисное влияние кружка, в глазах общества неразличимых, но по существу часто враждебных один другому. Кружок крайне правых, включая депутатов Думы и Государственного Совета, стянулся вокруг Б. В. Штюрмера, объединившего после смерти Мещерского и Богдановича их кружки, с начала 1916 года этот кружок возглавил А. А. Римский-Корсаков. Другой кружок сложился вокруг царицы, Вырубовой и Распутина — по словам А. Н. Хвостова, «Распутин был там центром, а остальные марионетки».

Русское командование переоценило свои силы, наметив два стратегических направления наступления: на Австрийскую Галицию и на Восточную Пруссию. Однако даже сейчас трудно сказать, как следовало бы поступить.

Наступление против Австро-Венгрии казалось более перспективным. Вооружение австрийских дивизий не превышало вооружение русских, высокий процент славян делал их менее надежными. «Лоскутность» Австро-Венгерской империи позволяла бы при продвижении вглубь сыграть на национальных противоречиях. Выход на Венгерскую низменность ставил под удар Будапешт и Вену, а главное, позволил бы создать единый русско-сербский фронт и изолировать Турцию, в октябре выступившую на стороне центральных держав. Для Австро-Венгрии оставался бы или сепаратный мир, с потерей славянских территорий, или полное расчленение.

Подобный план в конце 1915 года был предложен генералом Алексеевым, но в 1914 году идея расчленения Австро-Венгрии скорее всего казалась царю и ставке слишком противоречащей монархическому принципу. Что еще более важно, пренебрежение германским фронтом позволило бы Германии все силы бросить против Франции, как и было предусмотрено немецким планом, а затем повернуть против России. Если бы немцам удалось разбить Францию, то самые впечатляющие русские успехи в Австрии пошли бы насмарку.

Русское наступление в Восточной Пруссии, по просьбе союзников начатое раньше, чем были подтянуты необходимые силы, кончилось разгромом одной из русских армий. Правда, немцам пришлось снять часть войск с Западного фронта, и их наступление там остановилось, но поражение в первой крупной боевой операции сказалось болезненно на русских. Эта неудача, однако, была перекрыта успехами наступления в Галиции.

Результаты кампании 1914 года, таким образом, не были неудачными для России. Зато они в полной мере выявили русскую техническую отсталость: слабость и неорганизованность железнодорожной сети, нехватку тяжелых орудий, а главное — снарядов. Однако и 1915 год начался удачно для русских: был занят хребет Карпат и открывался путь в Венгерскую долину. С 9 по 11 апреля царь — по совету Николая Николаевича и вопреки предостережениям Распутина — посетил Львов и Перемышль. «Наш Друг предпочел бы, чтобы ты поехал в завоеванные области после войны», — писала царица, вместе с Распутиным считая успех незакрепленным.

На северных участках фронта русских начали понемногу теснить с января. К весне русская армия истощила все запасы снарядов. 17 апреля в Петрограде произошел приписываемый немецким агентам взрыв на военном заводе, а на следующий день началось австро-германское наступление по всему фронту. «Как громадный зверь немецкая армия подползала своими передовыми частями к нашим окопам, — вспоминает Н. Н. Головин, — но лишь настолько, чтобы приковать к себе наше внимание и в то же время быть готовою немедленно же после очищения окопов занять их. Затем этот гигант подтягивал свой хвост — тяжелую артиллерию. Последняя становилась в районы, малодоступные для нашей легкой артиллерии, часто даже вне достижимости ее выстрелов, и с немецкой методичностью начинала барабанить по нашим окопам».

Началось «великое отступление» русской армии. 21 мая был сдан Перемышль, 9 июня Львов, 22 июля Варшава, одновременно немцы продвигались на Северо-Западном фронте, и, чтобы не попасть в мешок, приходилось сдавать без боя крепости. К августу противник вышел к нижнему течению Западной Двины и верхнему течению Припяти. Еще более тяжелое впечатление, чем огромные территориальные потери, производило число убитых, раненых и попавших в плен. За время отступления русская армия потеряла убитыми и ранеными около 1,5 млн. и пленными около 1 млн. человек. К ноябрю 1915 года общие потери составили свыше четырех миллионов человек. «Отступление можно перенести, но не это», — писала царица мужу.

Исходя из того, что русские военачальники великолепны, после первых неудач 1914 года начали искать козлов отпущения — прежде всего «изменников и шпионов». 18 февраля 1915 года, сразу же после январского отступления на Северо-Западном фронте, был арестован по обвинению в шпионаже и мародерстве контрразведчик и бывший жандарм полковник С. Н. Мясоедов — и после однодневного суда повешен 17 марта. Никаких серьезных доказательств «шпионажа» обнаружено не было, но за дело ухватились два контрразведчика — начальник разведотдела при штабе Северного фронта полковник Н. С. Батюшин и начальник штаба Северо-Западного фронта генерал М. Д. Бонч-Бруевич, брат В. Д. Бонч-Бруевича. По мнению С. П. Мельгунова, «можно считать вполне доказанным, что Мясоедов пал искупительной жертвой верховной ставки, возглавляемой в. к. Николаем Николаевичем».