Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
Екатерининское время веселилось красиво и благопристойно.
В своем наставлении сыну Павлу Строганов просит его помнить, что есть Бог на небе и что он, Павел, должен быть «добрым русским, подчиняться требованиям страны», где родились его предки. Сам же он не только «подчинялся требованиям страны» – всеми силами служил он ее культуре. Просветитель, привезший из-за границы огромные ценности мировой культуры, организатор строительства зданий, которые стали гордостью русского искусства, меценат, давший возможность работать многим художникам, архитекторам, писателям, музыкантам, открывший дли них двери своего дворца-музея. И, наконец, «веселитель народа». Когда Демидов выезжал цугом, в карету его были запряжены рядом огромные кони и крошечные пони, и при этом все в очках, более всего он тешил этим свое тщеславие. Когда же Строганов открывал для публики свои сады, он веселил людей, учитывая вкусы разных сословий и групп.
Последние десять лет жизни Строганов был занят строительством Казанского собора (тут работала бригада во главе с Воронихиным). Все мысли, все силы его были заняты строительством, он, уже очень старый, проверяя работу, сам лазил по лесам; на освящении собора (была ужасная погода) простудился, в том же соборе его и отпевали. Говорят, последними его словами были: «Ныне отпущаише раба своего, Господи». Он действительно сделал для России все, что мог сделать, не уступая в том своему другу Сиверсу.
«Был русский вельможа, остряк, чудак, – писал о Строганове К. Батюшков, – но все это было приправлено редкой вещью – добрым сердцем». Эта сердечная доброта соединялась с огромным общественным темпераментом.
Екатерина умела выбирать себе помощников.
* * *
Александр Бибиков – тоже одного поколения с Екатериной – потомственный военный инженер (его отец – инженер-генерал-поручик), участвовал в Семилетней войне, прославился своим подвигом – разбил и взял в плен прусского генерала. При Елизавете вышел в отставку, при Екатерине снова призван на службу и получил два поручения – оба отличались крайней сложностью и свидетельствовали о полном доверии императрицы.
Первое, уже нам известное: подавление волнений на заводах Казани. По свидетельству современников, Бибиков это задание выполнил с честью – вступил в переговоры с мятежными работниками заводов, разбирался с их жалобами, старался успокоить и примирить. У нас, видевших, как выполнял подобное поручение и общую для них инструкцию Екатерины Вяземский, посланный на Урал, есть основания верить этим сведениям (тем более что по характеру своему, сколько могу судить, Бибиков и глубже и мягче Вяземского). Нас будет интересовать второе поручение, данное Бибикову Екатериной, – оно было особого рода, требовало быстрого ума, дипломатического таланта, а главное, душевных качеств самой высокой пробы.
Речь идет о Брауншвейгском семействе, трагическая судьба которого волновала современников и была предметом острого любопытства историков; многие из них, и Пушкин в том числе, пытались получить документы, связанные с этой семьей, но бумаги эти были за семью печатями.
Мы помним, что Елизавета, ворвавшись ночью в покои правительницы Анны Леопольдовны, сама вынула из колыбели императора Ивана VI, со слезами на глазах поцеловала его и отдала солдатам. Нетрудно представить себе, что делалось в ту ночь во дворце, когда вся семья правительницы была арестована (и в сумятице, в панике младшую дочь брауншвейгской четы уронили на лестнице).
Правительницу мы можем видеть на портрете, который написан Вишняковым. Это странный портрет: Анна Леопольдовна в какой-то непонятной одежде, не очень ясно, что у нее на голове, почему так неловко перекрещены ее руки, – по идее, они должны были бы лежать на коленях, а они как-то неуклюже висят в воздухе перед животом. Но нынешние искусствоведы с помощью рентгена разъяснили, в чем тут дело. Вишняков писал Анну в те дни, когда правительница была у власти: она в богатом платье, в дорогом уборе, и левая рука ее вовсе не лежит на животе, но обнимает сына. После падения Анны Леопольдовны портрет почему-то не был уничтожен, его переписали, она на нем уже не правительница, и сына у нее уже нет. Но рентген позволяет хорошо рассмотреть Ивана VI – совсем не таков, каков он на официальных портретах (недвижной куколкой в царских одеждах), это милый скуластый мальчик, очень живой. Несчастный ребенок путешествовал теми же путями, что и его родители (к нему был приставлен майор), несколько лет (как и родители, но отдельно от них) жил в Холмогорах, а потом его перевезли в Шлиссельбург в такой тайне, что сам комендант крепости не знал, кто такой сей узник; инструкция, данная начальником Тайной канцелярии А. И. Шуваловым (тем самым, кто был приставлен к Екатерине, когда та ждала ребенка), предписывала в случае неповиновения сажать арестанта на цепь и даже бить его плетью. В своем указе Петр III предписывал: если арестанта попытаются освободить, «живого его в руки не давать». Инструкция, данная уже при Екатерине Н. И. Паниным, предписывала в случае подобной попытки «арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать» – историю с Мировичем мы знаем. О судьбе Брауншвейгской семьи почти ничего известно не было, кроме того, что жили они на Севере, в Холмогорах (близ Архангельска, недалеко от Белого моря), сама Анна Леопольдовна умерла, оставались ее муж герцог Антон-Ульрих и четверо детей.
Между тем судьба их поразительна, и мы ничего бы о ней не узнали, если бы не историк Натан Эйдельман.
Вот о ком надо было бы написать книгу, так это о Натане Эйдельмане – по энергии таланта он словно бы принадлежал когда-то эпохе Великих географических открытий, или Ренессанса, или – чтобы быть ближе к нашей теме – к тому же веку Екатерины, словом, к эпохам, рождавшим людей бешено активных, творчески одаренных, да к тому же еще жаждущих новых познаний и новых свершений. Он был знаменит своими розысками в архивах, сенсационными находками, еще большее значение имело его свойство раскрывать глубины исторических проблем. Он был мощным фактором нашей культуры, теперь, когда его нет, это ощущается особенно остро.
Однажды, работая в Публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина (Петербург), Эйдельман обнаружил огромную рукопись, черновую, всю перечеркнутую, перемаранную, трудно читаемую. То был труд известного критика В. В. Стасова, который по поручению Александра II занялся историей Брауншвейгского семейства и получил, таким образом, доступ к запретным документам. Он написал целое исследование, представил царю перебеленную рукопись, впоследствии утраченную. Сохранился черновик, который так бы и пролежал невостребованным, если бы не любопытство Эйдельмана. Рукопись эта имеет тем большую ценность, что Стасов пользовался документами, во многом тоже до нас не дошедшими.
Оставшись один с детьми, Антон-Ульрих написал Елизавете униженное письмо, в котором просил смягчить их участь или по крайней мере сделать так, чтобы дети могли «чему-нибудь учиться». Ответа не последовало. Елизавету такие слабые претенденты на престол, как Брауншвейгское семейство, теперь, когда Ивана Антоновича как бы уже и не было на свете, больше не тревожили.
После переворота Антон-Ульрих написал столь же униженное письмо Екатерине. Ее эта семья интересовала: на Севере, в Холмогорах, жили две девушки и два мальчика, все четверо царской крови, родные внуки царя Ивана V, двоюродные – самому Петру. Если учесть, что сама Екатерина ни в каком родстве с царской династией не была, а трон, который она захватила силами гвардии, под ней еще сильно шатался, эта семья не могла не тревожить ее. Она запросила Холмогоры, что представляет собой эта молодежь и «каким образом о себе рассуждают», и получила разъяснение, что принцы и принцессы знают, кто они такие, их так и называют принцами и принцессами.
Именно в черновой рукописи В. В. Стасова сохранилось письмо, которое Екатерина послала в ответ Антону-Ульриху. Вот оно:
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
