Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП) - Клейтон Тим

Гарри Эндрюс, штурман «Наяды», писал: "Лейтенант Мейнуоринг и мистер Энтони находились на расстоянии кабельтова от места взрыва и вернулись к нам только в 01:30 ночи, чему мы были очень рады, так как уже отчаялись увидеть их; но они вернулись невредимыми".

Этот взрыв ознаменовал конец сражения. Вскоре после этого Эсканьо повернул свой флагманский корабль домой, за ним последовали одиннадцать кораблей, некоторые из которых были серьезно повреждены, фрегаты и два брига. Битва продолжалась около пяти с половиной часов и официально унесла жизни 449 британцев; 1214 человек были ранены, и десятки, возможно, даже сотни, умрут от ран в ближайшие дни и недели.

Потери французов и испанцев невозможно подсчитать, поскольку мы не знаем, сколько французов сражалось, а судьба экипажей некоторых кораблей неясна. Возможно, в тот день погибли две тысячи французов. Что касается испанцев, то историк Феррер де Коуто приводит правдоподобную цифру в 1022 убитых в бою (не считая тех, кто умер от ран или впоследствии утонул); наши собственные предположения, основанные на цифрах, основанных на докладах британцев с захваченных испанских кораблей, составляют около 860. К концу сражения у англичан было около 11 230 пленных, многие из которых были ранены. Семнадцать кораблей были захвачены, а один взорван. Возможно, это число на два корабля меньше, чем хотел Нельсон, но по меркам той эпохи оно было потрясающим. Предыдущим рекордом для современных действий флота было семь захваченных и четыре уничтоженных корабля в битве при Ниле.

Наблюдая с крыши высокого здания в Кадисе за сражением, еще не зная, что его отец уже мертв, Антонио Галиано увидел в гибели «Ашилля» пугающее предзнаменование:

ЧАСТЬ III

ШТОРМ

Глава 17

Опасности подветренного берега

"На якорь, Харди, на якорь!"

Осторожность хирурга Битти, сообщившего об этом повторяющемся приказе в своем подробном отчете о смерти Нельсона, стала его вкладом в ожесточенную и продолжительную полемику. В 1820-х годах, когда война с Наполеоном закончилась и писались о ней истории, споры о том, как велась битва, были сдержанными по сравнению с шумихой вокруг того, что произошло сразу после сражения.

Не может быть никаких сомнений в том, что Нельсон хотел, чтобы флот встал на якорь. Он подал сигнал "быть готовыми стать на якорь на закате дня" еще до начала сражения, чтобы капитаны знали его намерения и чтобы экипажи могли подготовить запасные якоря и канаты на случай повреждения основных. Корабли несли четыре больших якоря на полубаке: два на выступающих за борт кат-балках и два запасных. Когда сражение закончилось, одной из самых неотложных задач экипажа было отремонтировать или заменить поврежденные якорные канаты и кат-балки и закрепить неповрежденные якоря и канаты на кат-балках, откуда их можно было отдать сразу, как только адмирал подаст сигнал.

Было несколько веских причин для постановки на якорь. Во-первых, сражающиеся корабли дрейфовали все ближе к береговой линии, которая была печально известна своими опасными отмелями, и ветер дул в этом направлении, так что берег был с подветренной стороны. Любой моряк знал об опасностях подветренного берега. Во-вторых, хотя мы не знаем точно, ожидал ли весь флот ухудшения погоды, но зыбь от запада, которая беспокоила весь день, была известным признаком приближающегося шторма. Барометры на британских кораблях, по-видимому, вели себя так же, как барометр в Королевской обсерватории непосредственно к югу от Кадиса, записи о котором сохранились. Его показания повысились от данных, полученных в восемь утра к полученным в два часа дня 21 октября, так что, когда Нельсон отдал команду о готовности к постановке на якорь, его барометр показывал, что погода улучшается.

Но, возможно, его решение было вызвано не погодой. Последней и самой важной причиной постановки на якорь было проведение организационных мероприятий и ремонта боевых повреждений. Все захваченные вражеские корабли должны были быть осмотрены, большое количество иностранных моряков, особенно офицеров и унтер-офицеров, сняты с призов, а на их место поставлен компетентный британский персонал, также их боевые повреждения залатаны, чтобы сделать их пригодными к плаванию.

Были и аргументы против постановки на якорь. Если поврежденный британский флот со всеми его еще более поврежденными призами встанет на якорь в их нынешнем положении, а ветер с моря усилится, то существовала большая вероятность того, что они застрянут там все время, пока сохранится плохая погода. В заливе Кадис было легко попасть в ловушку, и якоря могли не выдержать. Чтобы выбраться, им требовалось несколько миль свободного пространства, чтобы обогнуть либо мыс Сент-Мэри далеко на севере, либо гораздо более близкий мыс Трафальгар на юге. К тому времени, когда Коллингвуд принял решение о постановке на якорь, стрелка барометра, вероятно, падала — стрелка в Королевской обсерватории Кадиса за ночь резко упала. В тот вечер, когда ветер все еще дул преимущественно западный и слабый, возможно, кораблям удалось бы обогнуть мели у мыса Трафальгар и уйти на юг, а затем на восток к Гибралтару прежде, чем установится непогода. Вскоре после смерти Нельсона капитан Блэквуд переправил Томаса Харди с «Виктори» на «Ройал-Суверен» для встречи с Коллингвудом. Там Харди, исполнявший обязанности адмирала, передал Коллингвуду полномочия, которые ему перешли от Нельсона, и рассказал ему, как Нельсон умер, и что его предсмертным желанием было, чтобы флот и призы были постановлены на якорь. Сообщается, что ответ Коллингвуда был: "Флот на якорь? Да это последнее, о чем мне следует думать".

Сторонники Коллингвуда утверждают, что он был лучшим моряком, чем Нельсон, и хороший, гордый моряк всегда неохотно отдавал якорь. Он пытался маневрировать у подветренного берега, умело управляя парусами, и вставал на якорь только в крайнем случае. Встать на якорь у подветренного берега — это был способ, который следовало избирать только тогда, когда все остальное терпело неудачу.

Коллингвуд приказал Блэквуду подать общий сигнал всем кораблям лечь круче к ветру правым галсом и взять выведенные из строя и захваченные корабли на буксир. Этот сигнал преследующим кораблям окончательно заставил замолчать орудия. Не имея мачт, «Ройал-Суверен» не мог подавать сигналы, поэтому незадолго до восемнадцати часов Коллингвуд перешел на «Эвриал» и поднял свой синий адмиральский флаг на его фок-мачте. «Эвриал» подал трос на «Ройал-Суверен» и взял сильно поврежденный корабль на буксир.

Коллингвуд приказал «Тандереру» взять «Санта-Анну» на буксир, а «Принцу» заняться «Сантисима-Тринидадом». К полуночи они оба были в пути. Адмирал увидел, что фрегат Томаса Кэйпела «Феба» уже ведет на буксире французский приз «Фугё», а «Наяда» — «Белайл». Он послал шлюпки «Эвриала» к ближайшим и наименее поврежденным кораблям, чтобы устно повторить его приказы капитанам следовать за адмиралом. Но с наступлением темноты только несколько его кораблей получили эти инструкции — так, «Нептун» получил их от «Пикла» только в четыре утра следующего дня. Таким образом, возникла опасная путаница в приказах по флоту.