История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

< Многие мудрые и достойные люди пожалели о решении короля. Конечно, возраст маркиза, долгая привычка к жизни в покое и довольстве, известный недостаток энергии, а также готовность следовать советам людей менее сведущих, чем он сам, не вполне соответствовали духу времени и должности командующего. Однако маркиз был человеком образованным, умным и здравомыслящим, и я уверен, что если бы король отправил с войсками в западные графства именно его (вместе с Гоптоном и другими надежными помощниками), а не принца - чуждого английским нравам и обычаям, упорно не желавшего с ними считаться и склонного вмешиваться в дела гражданской власти - то поход на запад завершился бы гораздо успешнее. >

Теперь следовало решить, куда двинется со своей армией сам король. Никто не сомневался, что захват Глостера (лежавшего в двадцати с небольшим милях от Бристоля), если бы его удалось осуществить быстро и без больших потерь, имел бы громадную важность для короля. Это был единственный город между Бристолем и Ланкаширом в северной части Англии, все еще находившийся в руках мятежников, и, отвоевав его, король полностью овладел бы течением реки Северн, что позволило бы его гарнизонам в Вустере, Шрузбери и во всем этом краю получать припасы из Бристоля; а это в свою очередь сильно увеличило бы торговлю названного города и тем самым, через соответствующие пошлины и сборы, доставило бы немалый доход королю; к тому же при росте своего богатства Бристоль мог бы принять на себя более значительное бремя войны. Сильный глостерский гарнизон не только держал в совершенном повиновении район Динского леса, составлявший четверть графства, но и совершал опасные вылазки в другие места, отчего тамошние джентльмены, в большинстве своем люди благонамеренные, боялись жить в собственных домах. После же взятия Глостера королевские войска могли бы занять все это богатое и многолюдное графство (до сих пор служившее армии Его Величества скорее удобными временными квартирами, нежели источником постоянного дохода), и с Глостершира можно было бы собрать больше денег, чем с других графств, ведь обид и неприятностей королю он успел причинить больше, чем другие. В таком случае все жители графства платили бы обычные еженедельные взносы, зато глостерширские йомены, как дерзкие мятежники и притом люди весьма состоятельные, искупали бы свои прегрешения более крупными суммами (на чем особенно настаивали джентльмены, которые немало пострадали за верность королю, а теперь выражали готовность произвести набор солдат в армию Его Величества — если та прежде овладеет Глостером). Существовало еще одно соображение, не менее, если не более серьезное, чем все прочие: после взятия Глостера уже не требовалось бы держать войска в Уэльсе, и всех солдат из тамошних гарнизонов можно было бы включить в состав полевой армии, а контрибуции и иные налоги с Уэльса использовать для ее оплаты.

В общем, в борьбе с остальной Англией король мог бы тогда опереться на весьма обширную и притом образующую единое целое часть своего королевства.

Все эти доводы, однако, не были сочтены достаточно вескими, чтобы посылать армию на осаду с сомнительными перспективами, пока Парламент еще может оправиться от поразивших его страхов, а значит, унять и успокоить брожение умов (каковое если не целиком проистекало из этих страхов, то весьма ими усиливалось) и пополнить свои войска. А потому почли за лучшее ввести армию в одно из графств, всего более страдавших от неприятеля, и дожидаться там момента, когда неустройство и беспорядки в Лондоне и его окрестностях предоставят ей какие-нибудь важные преимущества — если еще раньше не появится обоснованная надежда овладеть Глостером уже в самом скором времени. А чтобы она появилась, приняты были тайные меры, действие коих ожидалось с часу на час. Дело в том, что глостерским гарнизоном командовал некто полковник Масси, профессиональный военный, который в свое время, когда Его Величество готовился к походу в Шотландию, состоял под начальством полковника Легга, а в начале смуты явился в Йорк с намерением снова послужить королю; убедившись, однако, что о нем здесь мало слышали, и что, кроме утешительного сознания честно исполненного долга, на многое ему рассчитывать не приходится, он отправился в Лондон, где было меньше офицеров, зато больше денег. Его тут же произвели в подполковники армии графа Стамфорда. Масси быстро показал себя толковым и отважным командиром, а поскольку он обладал еще и недурными красноречием, которое нравилось простому народу, то Стамфорд, отправляясь в поход на Запад, оставил его комендантом Глостера, и на этом посту Масси действовал весьма энергично и успешно. Не существовало никаких причин думать, что к подобному человеку (отнюдь не одурманенному парами того бешеного фанатизма, который побуждал других защищать свое дело с неистовым пылом) невозможно найти подход. А потому Уильям Легг — офицер, всеми уважаемый и пользовавшийся особым расположением принца Руперта — отправил в Глостер посыльного, который мог проехать туда, не возбуждая подозрений, и доставить Масси любезное письмо с соответствующими предложениями. Посыльный вернулся в Оксфорд, когда там обсуждались планы дальнейших действий короля и армии, и привез от коменданта весьма высокопарный ответ, из коего можно было заключить, что Масси глубоко уязвлен тем, что король пытается склонить его к измене и вероломству и толкает к нарушению присяги, чего он, Масси, не сделает никогда, даже ради спасения собственной жизни — все это с пространными рассуждениями о том, сколь дороги ему собственная честь и доброе имя. Посыльный, однако, поведал и о другом: уже после того, как комендант вручил ему это письмо и в присутствии своих товарищей осыпал жестокими упреками, его тайно провели туда, где комендант ожидал его один, и там Масси объяснил, что вынужден был написать такой ответ и довести его до сведения тех, кто в противном случае, видя подобного гонца, непременно заподозрил бы что-то неладное; но он, Масси, должен заявить, что остался таким же человеком, каким был всегда, и по-прежнему желает королю всяческого блага; что он слышал, будто принц Руперт намерен идти с армией к Глостеру, и если это случится, то он, комендант, будет защищать город как только может, и Его Высочество ожидает труд более тяжелый, нежели под Бристолем; однако если сам король приведет армию и потребует сдачи Глостера, то он не станет оказывать сопротивления, ибо сражаться против особы короля не позволит ему совесть — к тому же в подобном случае он мог бы склонить осажденных к капитуляции, что при любых иных обстоятельствах оказалось бы для него непосильной задачей.

Это послание склонило чашу весов, ибо хотя писавший его, возможно, и не собирался честно исполнять обещанное, серьезных доводов против выступления короля с армией к Глостеру не существовало, ведь Его Величество по-прежнему мог бы в любой момент изменить свои планы, не ввязываясь в борьбу за город. Доказательством же добрых намерений коменданта некоторые сочли то, что посланника, явившегося к нему с этим поручением, он не повесил и даже не взял под стражу. Итак, король решил идти на Глостер, однако осаду всерьез не начинать; вначале он отправил туда главную армию (известив прежде сэра Ральфа Гоптона о возведении его в звание барона Страттона, в память об одержанной им победе), а на следующий день выступил сам с остальными войсками.

В среду 10 августа король построил всю свою армию на обширном холме; из города, лежавшего менее чем в двух милях, ее видно было, как на ладони. Затем, около двух часов пополудни, он послал в Глостер трубача с требованием о сдаче. < Король сообщил, что «из сострадания к жителям Глостера, желая предотвратить всякий ущерб, неизбежный при штурме города, он лично явился к его стенам, и теперь предлагает солдатам и обывателям немедленно покориться и сдать город, гарантирует неприкосновенность их личности и имущества, дает им два часа на размышление, но предупреждает, что если они отвергнут предложенную им милость, то ответственность за все бедствия и несчастья, каковые постигнут их после скорого (в чем он нисколько не сомневается) взятия Глостера, падет на них самих». >