Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
ГЛАВА X
ИНКВИЗИЦИЯ
I. Первые шаги инквизиции
27 июля 1233 года Григорий IX назначил Венского архиепископа Этьена де Бурнена апостольским легатом провинций Нарбонны, Арля, Экса и диоцезов Клермона, Ажана, Альби, Родэ, Кагора, Манда, Периге, Коменжа, Лектура и Ле Пюи со специальной миссией истребить ересь в Южной Франции. Полномочия легата распространялись также на провинции Ош, Бордо, Эмбрен, Каталонию и Тараскон. Легат именем Святого Престола утвердил также полномочия двух монахов из тулузских доминиканцев: Пьера Селиа и Гильома Арно. Это были первые инквизиторы.
Пьер Селиа, богатый тулузский буржуа, один из первых сподвижников и страстных почитателей святого Доминика, предоставил нарождавшемуся ордену один из своих домов. Гильом Арно, уроженец Монпелье, пользовался огромным авторитетом среди тулузских доминиканцев. Этим людям предоставили неограниченные полномочия в деле истребления ереси, освободив их от необходимости отчитываться перед епископальным или же мирским судом. Полномочия эти простирались на весь диоцез Тулузы и Альби.
Первым инквизиционным актом двух доминиканцев был арест Вигоро де Бакония, лидера тулузских еретиков. Вигоро осудили и покарали немедленно. Новые инквизиторы положили начало своей деятельности хорошо продуманной операцией, лишив Церковь катаров одного из ее самых энергичных лидеров.
Пьер Селиа остался в Тулузе, а Гильом Арно отправился в турне по всей провинции. Он побывал в Кастельнодари, Лораке, в Сен-Мартен-ла-Ланд, в Гайа, Вильфранше, Ла-Бессед, Авиньонете, Сен-Феликсе, Фанжо, требуя содействия местных церковных властей в розыске еретиков и вызове подозреваемых. Работал он, надо полагать, с необычайной энергией, поскольку граф в этом же году писал папе, жалуясь на вседозволенность уполномоченных Святого Престола и упрекая их в том, в чем никогда не обвинял епископальных судей: в нарушении законной судебной процедуры, допросах свидетелей при закрытых дверях, в том, что они отказывают обвиняемым в адвокатах и настолько всех запугали, что одни, попав на допрос, со страху оговаривают невинных, а другие, пользуясь секретностью процедуры, пытаются свести счеты со своими личными врагами, обвинив их в ереси.
Граф также обвинял инквизиторов в процессах против тех, кто был уже возвращен в лоно Церкви и в преследовании тех, кто пытался подать апелляцию Святому Престолу. «Такое впечатление, – писал он, – что они, скорее, трудятся, чтобы запутать, нежели чтобы установить истину. Они смущают страну, и их выходки настраивают население против духовенства».
Начиная с 1233 года, преследование ереси в Лангедоке изменило форму и приобрело гораздо более суровый характер. Тем не менее, двое доминиканцев не располагали материальными средствами, которыми располагал епископ. Позже они получили в сопровождение вооруженный эскорт, что-то вроде личной гвардии, включавшей, помимо сержантов, еще тюремщиков, нотариусов, а также асессоров и советников. Этих помощников никогда не было слишком много. Папа Иннокентий IV, сетуя на их чрезмерное количество, в 1249 году ограничил их число до двадцати четырех на каждого инквизитора. Поначалу же у инквизиторов не было никаких помощников, и они пользовались содействием местных властей, как духовных, так и светских.
Этим людям придавала силу их колоссальная, ни с чем не сравнимая энергия и уверенность в том, что никакая официальная власть не может им помешать творить неправедный суд. Понятно, почему им удалось посеять такой ужас в стране.
Из сетований графа можно заключить, что кипучая деятельность монахов породила крупное недовольство, что, кстати, доказывает, что она достигала цели. Папа для виду порекомендовал инквизиторам действовать мягче и в письме попросил легата Этьена де Бюрнена и епископов вмешиваться, если возникнет необходимость защитить невиновных, однако непохоже, чтобы отеческие увещания Григория IX хоть сколько-нибудь умерили инквизиторский пыл. Напротив, и в Тулузе, и в Кэрси нарастали волнения.
Тем временем в Тулузе у инквизиторов объявился неожиданный противник в лице некоего Жана Тиссейре, обитателя пригорода. Он ходил по городу и собирал толпу такими речами: «Господа, выслушайте меня. Я вовсе не еретик: у меня есть жена и я с ней сплю, у меня есть дети, я ем мясо, я лгу и клянусь, и я добрый христианин. Не верьте ни единому слову того, кто скажет вам, что я не верю в Бога. Меня упрекают в том, в чем могут с таким же успехом обвинить и вас, потому что эти негодяи хотят извести честных людей, чтобы их хозяин мог завладеть городом» [156]. Эти обличительные речи, разумеется, привлекли внимание инквизиторов, которые приказали арестовать Тиссейре и приговорили к сожжению, невзирая на его уверения в добром христианстве и католичестве. Когда пристав Дюран де Сен-Бар собрался привести приговор в исполнение, народ взбунтовался, и толпа выразила монахам и судебному исполнителю столь шумный протест, что приговоренного пришлось снова водворить в тюрьму. Однако гнев тулузских горожан не утихал, они требовали освободить Тиссейре и намеревались снести дом доминиканцев, которые обвиняют в ереси честных женатых людей.
Вполне возможно, что речи Тиссейре вовсе не звучали еретически, и его поступок был продиктован бескорыстным возмущением инквизиторскими безобразиями. Патриот, с болью наблюдавший, как «эти негодяи» хотят сдать город своему хозяину, наверняка симпатизировал еретикам из ненависти к Церкви, как и большинство простых людей. В истории этого мученика за свободу Тулузы есть одно очень важное обстоятельство: в тюрьме он повстречался с совершенными, арестованными по приказу лаваурского баиля Г. Денанса, принял их веру, причем с такой страстью, что его удостоили consolamentum, и, несмотря на все заклинания епископа, торжественно подтвердил свою принадлежность к катарской Церкви и желание разделить участь совершенных. Его сожгли вместе с ними. «Все, кто раньше его поддерживал, – пишет Г. Пелиссон, – теперь в смятении осуждали и проклинали [157]. Все это указывает на то, что его не считали еретиком.
Если сторонники Тиссейре пришли в смятение, то инквизиторы и подавно. Добровольное мученичество Жана Тиссейре повисло на них тяжким грузом, ибо казнили они сомнительного еретика. Если среди тулузцев и не нашлось желающих последовать примеру Тиссейре, то его поступок пробудил во многих горячую симпатию к вере катаров: ведь всем было известно, что этот человек даже не считался верующим, и все-таки принял религию чистых как раз в тот момент, когда это наверняка грозило ему смертью. Он стал очень популярен не только среди катаров, но и среди католиков, преданных своему графу и осуждающих не столько доктрину Церкви, сколько ее политику.
В течение двух лет благодаря Г. Арно и П. Селиа в Тулузе и во всем графстве царил настоящий террор: страх преследований порождал такое количество доносов, что доминиканцы не справлялись с допросами и вызывали на подмогу Младших братьев (францисканцев) и городских кюре. Обычно это случалось после проповедей, в которых инквизиторы объявляли «время прощения» – от восьми до пятнадцати дней – для тех, кто сразу явится исповедаться в грехах. Тех, кто не являлся, доминиканцы с помощью пристава арестовывали и сажали в тюрьму. Как правило, эти свидетельские показания в основном касались давно минувших дней, однако мы знаем, что полное отпущение грехов давалось лишь тем, кто мог помочь арестовать совершенного или скомпрометировать верующего.
Большинству свидетелей, давших показания, назначали каноническое покаяние – несение креста, штраф и паломничество. Тюрьма их миновала, но они оставались все время под угрозой повторного вызова и осуждения, поскольку приговор инквизиции никогда не был окончательным, за исключением, разумеется, смертных приговоров.
После святой пятницы 1235 года в Тулузе существовала главная инквизиция с добровольными массовыми явками и арестами. Один из горожан, Г. Думанж, не явился в положенное время, его схватили и пригрозили убить. Свободу он обрел только после того, как сам проводил аббата из Сен-Сернена и пристава в Кассе, где ему было известно убежище десяти совершенных. Троим из них удалось скрыться, остальных судили и сожгли.
