Ознакомительная версия. Доступно 88 страниц из 436
Большинство интеллигенции не приняло социалистическую революцию. Разумеется, не все непринявшие стали ее врагами. Нет. Пожалуй, многих интеллигентов устроили бы результаты Февральской буржуазно-демократической революции с каким-нибудь парламентом и другими атрибутами либерального многовластия. Растерянность, интеллектуальное смятение русской интеллигенции продолжалось несколько лет. Затем стали вырисовываться диаметрально противоположные тенденции: полное принятие идей Октября и их полное отрицание, долгие колебания и постепенные повороты. Весьма характерен в этом смысле небольшой сборник "Смена вех", вышедший в июле 1921 года в Праге. Выступившие в нем авторы, в основном кадетской ориентации, активные деятели лагеря белых, призвали пойти на капитуляцию. Ключников, Потехин, Бобрищев-Пушкин, Устрялов заявляли, что по "роковой иронии истории" большевики сделались "хранителями русского национального дела". Кстати, в своих выступлениях в 20-е годы Сталин неоднократно упоминал Устрялова и само "сменовеховство" как символ разложения вражеского лагеря. Авторы "Смены вех" не скрывали, что считают большевизм утопией, но понимали, что с ними, российскими беглецами, "расправится и уже расправляется история". Ностальгические мотивы, окрашенные в славянофильские тона, знаменовали нечто более важное: поворот части интеллигенции к поддержке социалистической России. Эта смутная тяга к Родине глушила классовые инстинкты, мирила, хотя и с болью, с новыми реальностями в России.
Но, повторю, большая часть интеллигенции не приняла большевизма. Журнал "Политработник" в 1922 году в статье "Беглая Россия" писал: "Великая Октябрьская революция имеет свой "Кобленц"... Известны "патриотические" подвиги и образ жизни и мышления этой беглой России. Она не имеет даже и налета той печальной красоты глубокой осени, отпечаток которой можно уловить на представителях погибающего феодального общества в Кобленце Великой французской революции. Здесь господствует гниль, мерзость запустения, склока, мелкое и крупное интриганство и подхалимство, громко именуемые "деланием политики"..."222
Выразителем крайнего неприятия Октября стала Зинаида Гиппиус. В своих "Серой книжке" и "Черном блокноте" она не без основания отрицала идеи революции, которая, по ее мнению, похоронила культуру России:
Напрасно все: душа ослепла,
Мы червю преданы и тле,
И не осталось даже пепла
От Русской Правды на земле.
Гиппиус олицетворила революцию с "пустоглазой рыжей девкой, поливающей стылые камни". Гиппиус, характеризуя свою и мужа (Мережковского) политическую позицию, с гордостью говорила: "Пожалуй, лишь мы храним белизну эмигрантских риз". В своей Родине они увидели "царство Антихриста".
Даже Троцкий, довольно терпимо относившийся ко всем этим метаниям и считавший неизбежным интеллектуальное смятение интеллигенции, бросил злую реплику по поводу "нытья" Гиппиус. Ее искусство, в котором преобладала проповедь мистического и эротического христианства, писал Троцкий, сразу же трансформировалось, стоило "подкованному сапогу красноармейца наступить на ее тонкий носок. Она немедленно стала завывать криком, в котором можно было узнать голос ведьмы, одержимой идеей о святости собственности"223.
Спектр эстетических интересов Сталина был неизмеримо уже эрудиции Троцкого, и декадентские, иконоборческие традиции и тенденции его мало волновали. Едва ли Сталин хорошо знал творчество Гиппиус, Бальмонта, Белого, Лосского, Осоргина, Шмелева и многих других интеллектуалов, так или иначе оставивших след в истории отечественной культуры. Его ум, эмпирический и лишенный эмоционального богатства, на весь храм культуры смотрел сугубо с прагматических позиций: "помогает", "не помогает", "мешает", "вредит". Художественные критерии, если они у него и были, не имели решающего значения. В полной мере свое кредо в отношении литературы и искусства Сталин выразит через два десятилетия в печально известном постановлении о журналах "Звезда" и "Ленинград". Для него литература и искусство всегда оставались замкнутыми в примитивную биполярную модель: "свои" и "чужие".
Справедливости ради нужно сказать, что, хотя волна эмиграции за рубеж была весьма большой, возможно более 2-2,5 миллиона человек, в основном представителей состоятельных слоев, интеллигенции, в том числе художественной (М.А. Алданов, К. Бальмонт, П. Боборыкин, И. Бунин, Д. Бур-люк, 3. Гиппиус, А. Куприн, Д. Мережковский, И. Северянин, А. Толстой, Саша Черный, Вяч. Иванов, Г. Иванов, В. Ходасевич, И. Шмелев. М. Цветаева, В. Набоков-Сирин и многие другие), далеко не все были враждебно настроены против Советской России. Различна и их судьба. Немало таких, кто нашел свою смерть в трущобах Шанхая, ночлежках Парижа или вернулся в края родные. Одних ждала возможность возрождения литературного творчества, другие не смогли адаптироваться в новой социальной среде и навсегда замолчали. Третьи попали под жернова беззакония.
Художественная интеллигенция, оставшаяся в России, вела себя тоже по-разному. Стали быстро возникать творческие союзы, объединения - "Союз крестьянских писателей", "Серапионовы братья", "Перевал", "Российская ассоциация пролетарских писателей" (РАПП), "Ассоциация художников революционной России" (АХРР), "Кузница", "Левый фронт искусств" (ЛЕФ), другие творческие альянсы. В стенах холодных клубов и дворцов шли жаркие дискуссии о пролетарской культуре, литературе и политике, возможностях использования ценностей буржуазной культуры. В процессе этого литературного брожения, а порой и интеллектуального смятения рождались спорные концепции, иногда ошибочные взгляды. Возник уникальный шанс в создании и утверждении творческого плюрализма в художественном сознании. В то время еще не были в ходу командные методы, которые для искусства, литературы равнозначны творческой атрофии.
Сталин, мало интересовавшийся поначалу этими вопросами, не видел какой-то опасности в мозаике литературных школ, направлений, тем более что большинство художников (на свой лад) говорили о революции, новом мире, новом человеке, "зовущих далях". Даже авангардистские, часто сектантские увлечения "радикальными методами" творчества казались только наивными, забавными, не более. В ЦК еще не было идей и политических доктрин ждановского толка. Все это придет позже. Этот творческий плюрализм, естественный, как само искусство, за короткий срок смог дать в кино, литературе, живописи произведения, навсегда вошедшие в сокровищницу нашей духовной культуры.
