В то время, когда король совершал свой бесполезный поход в Слободскую Украину, позади него, в Гетманщине, русская сторона брала верх. Еще в январе князь Григорий Долгорукий, находившийся в Нежине, послал генерал-майора Гинтера взять Прилуки. Шведы, занимавшие этот город с конца ноября, ушли оттуда, не дождавшись прихода русских, а с ними вместе уехали находившиеся там некоторые семейства лиц, перешедших к Мазепе. Гинтер занял Прилуки, поставил там коменданта и прислал к царю составленную им опись этого города. Из этой описи мы узнаем, что в Прилуках был тогда довольно обширный замок или город с высоким валом и рвом около него, но вал требовал в некоторых местах починки. Прилуки страдали недостатком воды, так что в замке не было ни одного колодца, и генерал Гинтер приказал туда навозить льду, «дабы в самой последней нужде можно оный вместо воды употреблять». Вслед за Гинтером явился новопоставленный царем прилуцкий полковник Нос, был встречен подначальными с покорностью, и тотчас распорядился о сборе и доставлении в Прилуки провианта. 22 января князь Долгорукий из Нежина послал туда солдатский Ямбургский полк с пушками, приказавши командиру этого полка, Вестову, держаться в Прилуках до последнего. Ревностным деятелем в пользу царя явился тогда миргородский полковник, еще недавний соумышленник Мазепы. Он деятельно трудился против неприятеля, отбивал шведские и Мазепины возы, взял Гамалею и зятя своего с женами их, которых везли шведы, укрощал и искоренял своевольных разбойников, которые бесчинствовали, пользуясь военным временем и суматохою. Мазепа много полагал надежды на правобережных Козаков, но обманулся в своих надеждах. Не говоря уже о том, что белоцерковский полковник в числе первых объявил себя на стороне царя, в других городах то и дело что ловили и доставляли русскому генералу Инфлянту Мазепиных комиссаров, то под видом чумаков, то под другими видами являвшихся для возмущения народа против царя.
В феврале фельдмаршал Шереметев отправил бригадира Бема с четырьмя драгунскими полками и с двумя батальонами лейб-гвардии, в числе которых были преображенцы, выгнать из Рашевки [309] там стоявших шведов. В Рашевке находился шведский полковник Албедиль с 325 драгунами, а к нему из Гадяча отправлены были еще 130 пехотинцев с артиллерийскими лошадьми и значительным количеством скота под прикрытием капитана Дидрона. Албедиль вышел к ним навстречу с своими драгунами и наткнулся на русских. Произошла схватка, Албедиль был взят в плен, Дидрон убит, а те, которые пустились в бегство, были переловлены и истреблены мужиками. Тогда Шереметев покусился взять Лохвицу, где стоял шведский генерал-поручик Крейц и куда для безопасности Мазепа отправил свою текущую гетманскую казну. В Лохвицу пришли тогда шведы, ушедшие из Прилук; там же были козацкие госпожи из семейств соучастников Мазепы, последовавшие за шведами из Прилук. Генерал Крейц понимал, как важно было охранить гетманские богатства и не выпускать из шведских рук малороссийских госпож, заложниц верности шведскому королю своих мужьев. Крейц снялся из Лохвицы, перешел Хорол, йотом Псел в Савинцах [310]. Русские пытались помешать их переправе и захватили несколько возов, где, между прочим, были и пожитки Мазепы. Здесь-то с русскими отличился и миргородский полковник, захвативши в плен, как уже было выше сказано, двух соумышленников Мазепы — генерального асаула Гамалея и своего зятя Андрея Горленка, сына прилуцкого полковника: оба уверяли, что следовали за шведами с намерением уйти от них и отдаться русским. Крейц стал в Решетиловке [311]. За Крейцом оставили свои позиции шведы, стоявшие в Камышне [312], в Зуеве [313], в Лютенке [314], — и все пошли к главному войску, которое расположилось вдоль правого берега Ворсклы, а главная квартира перенесена была в Великие Будищи [315]. Шереметев стоял в Голтве [316]. Таково было расположение враждебных войск в марте 1709 года. Скорой тревоги не ожидалось до окончания половодья, которое в этом крае прекращается только в июне, и в это время не могло быть больших столкновений между войсками. Тогда обыкновенно низменные места заливались водою и даже прерывалось сообщение между жителями различных местностей.
Время это можно считать завершением первого периода военных действий Карла против русских в Малороссии. Начинается второй период, завершившийся Полтавским боем, эпоха самая значительная в нашей истории.
В предшествовавшую зиму последовало несколько царских милостей малороссиянам, оказавшим верность своему государю. Первое место между ними занимает семейство Кочубея. Вдова несчастного Василия Леонтьевича, как мы уже говорили, ограбленная, увезена была в Батурин и содержалась там под строгим караулом. В самое критическое время, когда Батурину угрожало разорение, въехала в Батурин какая-то черница в повозке, крытой будкою. Содержавшиеся в Батурине вдовы казненных Кочубея и Искры были кем-то предуведомлены об этом, вышли переодетые вместе с меньшим сыном Кочубея, Федором, сели в повозку под видом черниц и выехали из города, а дочь Кочубея Прасковия с прислугою, переодевшись в платье простолюдинки, вышла пешком и соединилась с остальными за городом. Так освободились они и уехали в село Шишаки [317], маетность пана Кулябки, женатого на одной из дочерей миргородского полковника Апостола. Оттуда пробрались они в Сорочинцы, маетность Апостола. Там уже находился старший сын Кочубея, Василий, с женою; туда съехались и другие родственники. Пробывши в родном кругу несколько дней, они разъехались: Василий Кочубей с женою, тещею и своею сестрою, Анною Обидовской, уехал в Крылов, а вдова Кочубея и сестра ее, Искрина, с давним приятелем дома Кочубеев, Захаржевским, поехали в Слободскую Украину и остановились в Ровненском хуторе [318] на Коломаке, принадлежавшем Искре. Туда приехал родственник их, Жученко, и привез письмо от Меншикова, писанное из Конотопа к сыну казненного Кочубея, такого содержания: «Господин Кочубей! Кой час сие писмо получишь, той час поезжай до царского величества в Глухов и возьми матку свою и жену Искрину и детей, понеже великая милость государева на вас обращается». Мать немедленно послала в Кременчуг звать сына, а сама, в ожидании, отправилась с Искри-ной к старому родителю их, войсковому товарищу пану Жученку, жившему в Жуках, в 10 верстах от Полтавы. Но на дороге ей случилось препятствие, как она потом жаловалась, будто от полковника полтавского Левенца, находившегося в неприязненных отношениях к Кочубеям. Вдова опасалась даже, что он отошлет их к Мазепе, и в таком опасении они снова ушли в Слободскую Украину, чуть было не попавшись в руки пьяных мужиков в селе Петровке [319], которые их сначала не узнали, но, узнавши, тотчас отпустили. Обе сестры из Жуков уехали в Харьков, а оттуда пробрались в Лебедин, в главную царскую квартиру, узнавши, что царь уже находится в этом городе. В своем письме к киевскому митрополиту Иоасафу Кроковскому они описывали свои приключения.
К сожалению, нам неизвестно свидание царя со вдовами несчастных верных слуг, осужденных им на смерть по ошибке, из доверия к Мазепе. Но по царскому повелению гетман Скоропадский дал универсал, которым возвращались вдове Кочубея с детьми и ее сестре, вдове Искры, оставшейся бездетною, все маетности покойных мужьев с некоторою прибавкою новых. Около того же времени, 16 декабря, пожалованы были маетности разным войсковым товарищам: Андрею Лизогубу, Ивану Бутовичу и другим. Затем царь издал грамотуоб охранении малороссийских обывателей от бесчинств и самовольств великороссийских солдат, которые без офицеров, малыми партиями самовольно вторгались в местечки и селения, брали насильно у жителей хлеб, всякую живность, лошадей, резали скот, врывались даже в клети и выбирали оттуда платье, принадлежавшее хозяевам. Чтобы сколько-нибудь изгладить впечатление, произведенное в малороссийском народе разрушением Батурина и истреблением его обывателей, Скоропадский по царской воле издал универсал, дозволявший разогнанным остаткам батуринского населения водворяться вновь на прежних местах.
