Гай Мэннеринг, или Астролог - Скотт Вальтер

Глава 45

Погруженный в тяжелые мысли, вызванные чтением мрачной книги и отчаянным положением, в которое он теперь попал, Бертрам впервые в жизни почувствовал, что можно потерять присутствие духа. "Но ведь мне же приходилось бывать в худших положениях, - подумал он, - ив более опасных, тогда как здесь никакая опасность мне не грозит. Там меня ждала неизвестность, а здесь, при всех обстоятельствах, долго я не пробуду. Условия там были нестерпимы, а тут есть по крайней мере огонь, пища и крыша над головой. Но когда я читаю эти повести о кровавых преступлениях и о горе именно здесь, в этом месте, которое само по себе навевает столь мрачные мысли, меня охватывает такая грусть, какой я, кажется, еще не испытывал в жизни".

- Но я не поддамся ей! Прочь от меня, образы злодеяний и порока! - сказал он и швырнул книгу на пустую кровать.

"Не может быть, чтобы шотландская тюрьма с самого первого дня сломила человека, сумевшего справиться и с губительным климатом, и с нуждой, и с болезнью, и с заточением на чужбине. Немало сражений выиграл я у госпожи Судьбы; ей не сломить меня и сейчас".

Собравшись с мыслями, он попытался представить себе свое положение в самом благоприятном свете. Деласер скоро будет в Шотландии; свидетельство от его начальника тоже должно прийти скоро; даже если бы в первую очередь пришлось обратиться к Мэннерингу, кто знает, не последует ли за этим примирение с ним? Он часто имел случай видеть, что, когда его бывший начальник брал кого-нибудь под свое покровительство, он никогда не останавливался на полпути и, казалось, особенно благоволил тем, кто был ему обязан. Теперь же, если он попросит его заступничества в деле чести, полковник, несомненно, придет ему на помощь, и это может даже примирить их друг с другом. Затем его мысли естественно обратились к Джулии. Не задумываясь над тем, какое расстояние отделяет его, неизвестного искателя приключений, которого теперь вмешательство его бывшего начальника может освободить из-под стражи, от единственной дочери и наследницы этого богатого и знатного человека, он начал строить великолепные воздушные замки, расцвечивая их всеми красками летнего заката. Вдруг его мечтания были прерваны громким стуком в ворота и ответным лаем худого, изголодавшегося пса, который, оставаясь на ночь во дворе, помогал охранять тюрьму.

С большими предосторожностями ворота открыли и кого-то впустили во двор. Потом стали отпирать двери, снимать засовы и цепи; слышно было, как маленькая собачонка побежала по лестнице, стала скрестись в дверь и жалобно заскулила. Затем Бертрам услыхал тяжелые шаги на лестнице и голос Мак-Гаффога: "Сюда, сюда, осторожно, здесь ступенька, вот эта дверь". Потом дверь к Бертраму отворилась, и, к его несказанному удивлению и радости, маленький Шмель ворвался в комнату и кинулся к нему с бурными ласками. Вслед за ним ввалилась грузная фигура его друга из Чарлиз-хопа.

- Боже ты мой, боже ты мой! - воскликнул наш добрый фермер, оглядев жалкое помещение и увидав неприглядную обстановку, среди которой находился его друг. - Что ж это за напасть такая!

- Просто проделки фортуны, мой любезный друг, - сказал Бертрам, вставая и горячо пожимая ему руку, - только и всего.

- Но что теперь с вами будет и как вас из беды вызволить? - спросил наш добрый Дэнди. - За что ж это, за долги, что ли?

- Нет, вовсе не за долги, - ответил Бертрам. - Если у вас есть время, садитесь, и я вам расскажу все, что сам знаю.

- Как это - если у меня есть время? - рявкнул Дэнди, причем в словах его прозвучала даже насмешка. - Какого же черта я сюда приехал, коли не затем, чтобы все разузнать? Но только вам, пожалуй, и подзакусить бы не мешало, час-то уже поздний; я таможенных попросил - я ведь у них Дампла оставил, чтобы мой ужин сюда принесли, а Мак-Гаффог, тот ничего не скажет, с ним мы поладим. Ну, так рассказывайте, в чем дело. Тише ты, Шмель! Эх, радуется-то как, бедняга!

Бертрам поведал ему вкратце свою историю, причем ограничился лишь рассказом о случае с Хейзлвудом и о том, как его по недоразумению спутали с его однофамильцем-контрабандистом, участником нападения на Вудберн. Динмонт слушал очень внимательно.

- Ну так что же, - сказал он, - это все яйца выеденного не стоит, у Хейзлвуда рана уже зажила; подумаешь, беда какая, что три дробинки в плечо попали. Вот кабы глаз ему высадили, тогда другое дело. Эх, был бы сейчас здесь старик Плейдел, наш бывший шериф! Он-то бы уж им мозги вправил; вы такого дошлого, как он, верно еще и не видывали!

- А теперь скажите, мой дорогой друг, как вы узнали, что я здесь?

- Занятно это вышло, - ответил Дэнди, - но я вам расскажу после, когда поедим; не стоит и разговора затевать, пока эта длинноухая стерва туда-сюда шныряет.

Любопытство Бертрама немного улеглось, когда принесли заказанный его другом ужин; все выглядело скромно, но приготовлено было очень чисто, а ведь кухне миссис Мак-Гаффог недоставало именно чистоты. По словам Динмонта, он с самого утра был в дороге и ничего, "о чем стоило бы говорить", не ел, причем говорить не стоило о трех фунтах холодной баранины, которую он уплел не так давно. Поэтому он приналег на ужин и, наподобие одного из гомеровских героев [c222], не говорил ничего, ни хорошего, ни плохого, пока голод и жажда не были утолены. Наконец, хлебнув домашнего пива, он сказал:

- Добрая курятинка-то, добрая, - и поглядел на жалкие остатки того, что еще недавно было жирной птицей. - Да, для города курочка неплоха, хоть и не такая, каких мы в Чарлиз-хопе выкармливаем; я рад, что эта беда вам аппетит не испортила.

- Право же, Динмонт, не такой у меня сегодня был обед, чтобы ужинать потом не захотелось.

- Понимаю, понимаю, - сказал Дэнди, - только слушай ты, милая, теперь ты нам водку, и кипятку, и сахару принесла, ну и ступай себе, можешь запереть дверь, а у нас тут свои дела есть.

Девица тут же вышла и заперла дверь, а потом снаружи предусмотрительно наложила засов.

Как только она ушла, Дэнди огляделся вокруг и приложил ухо к замочной скважине, как будто прислушиваясь, не бежит ли где выдра. Удостоверившись, что никто его не слышит, он вернулся к столу и, налив себе порядочную чарочку грога, помешал уголья и начал свой рассказ важным и серьезным тоном, который в обычное время ему был не свойствен.

- Знаете, капитан, я тут намедни в Эдинбург ездил, надо было родственницу одну похоронить, да надеялся я, что, может, и на мою долю кое-что перепадет; ничего только из этого не вышло. Ну, что ж поделаешь! Были у меня еще там с судом делишки, ну да об этом в другой раз. Словом, я со всем этим управился и домой, а на зорьке пошел поглядеть, как там мои овечки, да думаю, дай-ка я пройду на Тутхопский гребень, ну, на тот участок, что нам с Джеком Достоном никак не поделить. И не успел я до места дойти, как вижу - впереди человек какой-то, да и не из наших пастухов, а чужим тут делать нечего. Ну, я, значит, подошел и вижу - это Тод Габриель, что на лисиц охотится. Ну, я и спрашиваю его:

"С чего это ты в такую высь забрался, где птицы одни, да еще и без собак? Лису, что ли, без собаки выследить хочешь?" А он и отвечает:

"Нет, старина, это я тебя ищу".

"Вот как? - спрашиваю. - Дров тебе, что ли, надобно или на зиму заготовляешь?"

"Нет, говорит, не в дровах дело, а вот у вас приятель есть, капитан-Браун, что у вас жил, верно ведь?"

"Ну, есть, говорю, и что же?"

Тогда он и говорит:

"О нем тут еще кое-кто печется, и пуще вашего, и такой человек, что я его слушаться должен, и сюда-то я тоже не по своей воле пришел теперь неприятные вести вам про него передавать".