— В июне 1967 года Цвигун был приглашен к Андропову, у них состоялось первое знакомство, после чего Андропов предложил Цвигуну должность заместителя председателя Комитета с курированием ряда подразделений, преимущественно хозяйственных и технических. Андропов доложил свои соображения Брежневу, и тот согласился, сказав, что на данном этапе решение, пожалуй, правильное и о более высокой должности для Цвигуна он не думал.
Что из рассказа Крючкова можно выделить еще для понимания личности Цвигуна? Между Цвигуном и первым заместителем Андропова генералом Циневым никогда не было дружеских отношений, что влияло на деловую атмосферу. Сказывалась несовместимость личных качеств. С назначением Цвигуна первым заместителем его отношения с Циневым окончательно испортились. Об этом знали Брежнев и Андропов. Не все в КГБ приняли новое назначение Цвигуна с одобрением. У него было немало недругов, отношения с которыми он испортил еще тогда, когда находился в их подчинении. Было немало и таких, которые отрицательно относились к нему только из-за того, что он однозначно ориентировался на Брежнева.
Стало быть, версия о том, что Цвигун был противником политического курса Брежнева, несостоятельна? Уж больно мало подтверждений, что такой человек мог быть в КГБ да еще на посту первого заместителя главы этого ведомства.
Вот тут-то и подходим к рассмотрению третьей версии. Да, Цвигун вначале был преданным брежневцем. Но потом, к концу правления престарелого генсека, лубянский генерал начал прозревать. Недаром заговорили о странностях в его поведении.
Кто-то же должен там быть честным!
Молва облекала Цвигуна в тогу непримиримого борца с коррупцией и моральным разложением в верхних эшелонах власти. История с бриллиантами, ссора с Сусловым или даже с Брежневым по поводу непотребного поведения дочери генсека и последующее самоубийство окружили имя генерала ореолом мученичества и страданий чистой души, обреченной жить рядом со взяточниками, коррупционерами, любителями сладкой жизни за казенный счет.
Цвигун, по отзывам его коллег, никогда не отказывал в помощи и поддержке тем, кто попадал в беду. Он помнил всех друзей детства и юности, всех, с кем работал в Молдавии, Азербайджане, Таджикистане, и не было такого случая, чтобы он отвернулся от кого-либо, кто оказался в трудной ситуации.
Прямо скажем — нетипичная фигура для московских нравов того времени. Редкий номенклатурщик, заняв высокое должностное положение, оставался доступным и открытым для тех, с кем работал раньше. Обычно секретари и помощники наперечет знали узкий круг лиц, с которыми надо было соединять шефа.
Цвигун не отгораживался ни от кого. Безусловно, этим нередко пользовались друзья и друзья друзей, злоупотребляя генеральской готовностью откликнуться на чужую беду. Наверное, именно эта его личная черта характера, известная многим, и послужила поводом для распространенного мнения о Цвигуне как о поборнике справедливости. Должен же быть — хоть кто-то! — честным и незапятнанным.
Есть еще одно обстоятельство, которое способствовало тому, что люди симпатизировали Цвигуну. Его имя было известно по ряду романов о Великой Отечественной войне, которые он выпустил. И по которым были поставлены художественные фильмы. Герои его произведений боролись против зла и предательства, за справедливость и правду. Само собой, положительные персонажи литературных творений зачастую ассоциируются с позицией автора. Позицию Цвигуна читатели и зрители разделяли.
Неладное в поведении генерала заметили за несколько лет до его трагической кончины. Сторонники версии самоубийства, совершенного будто бы из-за того, что ему запретили продолжать дело о бриллиантах, в котором была замешана дочь Брежнева, убеждены: Цвигун как личность незаурядная, к тому же творческая, понимал, в какой тупик ведет страну Брежнев. И потому пытался протестовать против его курса. Именно этим объясняются его странности — невосприятие происходящего вокруг, резко негативное отношение к поступающей информации о том, что в стране все замечательно, что весь народ сплочен вокруг Политбюро и дорогого Леонида Ильича.
По мнению экс-шефов КГБ Крючкова и Бобкова, это не что иное, как кривотолки. Цвигун был человеком той системы, и жил он по ее неписаным правилам.
Вспомнился эпизод, рассказанный Бобковым. Как-то на праздник Цвигун, курировавший хозяйственные и технические службы КГБ, послал Андропову ящик коньяку. Посланца встретила супруга председателя КГБ:
— Передайте Семену Кузьмичу, — сказала она, — что у Юрия Владимировича не будет возможности воспользоваться этим коньяком. Так что везите ящик обратно.
Если такой случай был, а Бобков утверждает, что он имел место и получил огласку, то как тогда этот эпизод вписывается в образ борца с поборами высших должностных лиц, их повальным увлечением дорогими подарками? А помощь, которую лубянский генерал оказывал всем, кто к нему обращался? Разве это не пресловутое телефонное право, не игнорирование законов? Не важно, прав или не прав проситель, законно или незаконно его требование. Главное — не дать в обиду своих…
Крючков и Бобков излагают то, что, по их мнению, произошло с Цвигуном на самом деле. Он заболел, ему сделали операцию, удалили часть легкого, установив раковое заболевание. Это подтверждает и Чазов в своей книге «Здоровье и власть»: «С. К. Цвигун был удачно оперирован по поводу рака легких нашим блестящим хирургом М. И. Перельманом…».
По словам Крючкова, Цвигун после операции в течение нескольких лет чувствовал себя неплохо, и врачи, прогноз которых поначалу был не очень хорошим, заявили, что этот сильной воли человек справился с тяжелой болезнью, и теперь она ему уже не угрожает. Но в итоге оказалось не так.
Года за два-три до кончины тяжелый недуг стал поражать головной мозг, у Цвигуна стала пропадать память, все сильнее давали о себе знать головные боли, пришлось употреблять в больших количествах лекарства, принимать длительные сеансы облучения, периодически ложиться в больницу, прибегать ко все более тяжелым и длительным курсам лечения.
«В последние несколько месяцев болезнь настолько серьезно поразила его организм, — вспоминает экс-шеф КГБ, — что были дни, когда он вообще не в состоянии был воспринимать информацию и происходящее вокруг. За две недели до кончины у меня был с ним короткий разговор по телефону, по ходу которого он путал мое имя и отчество, затруднялся в ответах, не воспринимал мои слова.
В начале января 1982 года выдался день, когда Цвигун почувствовал себя неплохо и вызвал машину для поездки на дачу. По словам водителя, в отличие от прежних дней он вел спокойный, вполне осознанный разговор и, прогуливаясь на даче по дорожке, вдруг проявил интерес к личному оружию водителя. Поинтересовался, пользуется ли он им, в каком состоянии содержится пистолет, потому что по уставу, мол, оружие всегда должно быть в полной готовности, а затем попросил показать его.
Водитель, ничего не подозревая, передал пистолет в руки Цвигуна, и последний сразу же выстрелил себе в висок. Смерть наступила мгновенно.
Цвигун, конечно, понимал, что серьезно болен, что станет обузой для семьи, которую очень любил, что будет еще хуже, и решил добровольно уйти из жизни.
Спустя час в дачный поселок прибыли Андропов, некоторые его заместители, следователь. Врачи были уже там, они констатировали смерть».
Труп генерала за номером 34–82 был зарегистрирован в морге клинической больницы Четвертого главного управления при Министерстве здравоохранения СССР. В акте вскрытия сказано: «Злокачественная опухоль желудка и метастазы в лимфатические узлы малого сальника. Не причина смерти».
А что причина? Об этом в другом документе, подписанном пятью врачами, выезжавшими на место происшествия:
«Цвигун С. К.
Усово, дача 43. Скорая помощь. 19 янв. 1982 г.
16-55. Пациент лежит лицом вниз, около головы обледенелая лужа крови. Больной перевернут на спину, зрачки широкие, реакции на свет нет, пульсации нет, самостоятельное дыхание отсутствует. В области правого виска огнестрельная рана с гематомой, кровотечения из раны нет. Выраженный цианоз лица.
