Годы эмиграции - Вишняк Марк

Восьмидесятилетие мое было отмечено не только в печати. Родные, друзья и близкие знакомые решили отпраздновать его в небольшом кругу за обедом в ресторане на Сентрал-парк Авеню с шампанским и речами. Памятным оно осталось для меня именно тем, что было сказано в кратких речах. Покойный Г. М. Свет, огласив приветствие, присланное "Русской Мыслью", прибавил от себя: восемьдесят лет - возраст, когда время подводит "счет" прожитой жизни, "хешбан нефеш", как называют это евреи. И вот я сказал бы Марку Вишняку: если он такой "хешбан нефеш" произведет, он найдет, что всю жизнь прожил, руководясь интересами русских рабочих и крестьян, которые его не понимали и были ему чужды, что и показало Учредительное Собрание. Оставшиеся годы жизни Марк Вишняк должен, на взгляд оратора, посвятить своему народу, Израилю.

Эти слова стали темой всех последующих "слов" - согласных и несогласных с оратором и, в частности, того немногого, что я думал и сказал, не соглашаясь с покойным приятелем ни фактически, ни по существу. Учредительное Собрание "не удалось" не потому, что русские рабочие и крестьяне его не поддержали, наоборот, рабочие и, особенно, крестьяне не поддержали правящую партию большевиков и потому Учредительное Собрание и просуществовало всего 17 часов. Что же касается меня лично, мне меньше всего пристало жаловаться на "русских рабочих и крестьян". Именно они избрали меня своим депутатом в Учредительное Собрание по обоим избирательным округам, по которым партия социалистов-революционеров наметила меня своим вторым кандидатом в Учредительное Собрание. Большинство же делегатов Учредительного Собрания избрало меня его секретарем. Поэтому Учредительное Собрание никак не может служить доводом в пользу того, что русские рабочие и крестьяне меня не понимали и я был, будто бы, чужд им.

В качестве дополнительной справки могу сейчас привести то, что, когда Свет говорил, мне не пришло в голову, а именно - итог {263} анкеты, проведенной среди самой многочисленной фракции членов Учредительного Собрания, эсеров, одним из ее сочленов. Это был русско-еврейский писатель, прославленный позднее под псевдонимом С. Ан-ский, Семен Акимович Рапопорт, автор мистической пьесы-легенды "Дибук". Он заинтересовался, сколько членов фракции - евреи? Их оказалось 7 процентов, почти в два раза больше процентного отношения численности евреев к численности всего населения России 1914 года, то есть до первой мировой войны.

Помимо фактической стороны, замечания Света относительно меня были неправильны и по существу. Я всегда чувствовал себя русским евреем, и считал, что русский еврей в условиях России XIX века особый морально-психологический тип и национально-государственная категория, которую недопустимо и, с точки зрения общей культуры, нецелесообразно, чтобы не сказать "невыгодно", расчленять и противопоставлять в ней "еврейское" и "русское". Я написал множество статей, брошюр и даже две книжки, посвященные еврейским проблемам и деятелям. Побывал в Израиле трижды, но не стал приверженцем сионизма и благословлял судьбу или случай, давшие мне возможность жить вне Израиля: быть пионером в пожилом возрасте, даже в стране предков, без крайней необходимости - незавидная участь.

"Страна предков" не компенсировала чуждости для меня окружающей среды сограждан со всех концов света, не исключая северной и центральной Африки. Могут сказать - да и говорили: остяки из Нарымского края или чукчи и якуты ведь были мне не ближе!.. Это было мнимое, неубедительное возражение. Общение с примитивными народностями Сибири (которого фактически у меня и не было) явилось бы результатом независевшей ни от меня, ни от них общей судьбы, навязанной нам ходом истории и произвольным усмотрением деспотической власти. Приобщение же к африканским или азиатским новоселам в Израиле явилось бы результатом добровольного выбора, и потому общение с ними должно было быть обязательным гражданским долгом тем более, что Израиль и формально признал себя достоянием всего еврейства на всех континентах, а не какой-либо отдельной его части на основании права "первых овладевших".

Подводя конечный итог еще не жизни, а книге, скажу: я чувствовал себя постоянно - человеком, русским евреем и, с 22 лет, политиком или "politician". Такое постоянство можно рассматривать как верность своему прошлому и "честность с собой и другими", как писали обо мне Дон-Аминадо, Зензинов и другие. Но в этом можно видеть и порок - неподвижность, застой, догматизм: "под лежачий камень и вода не течет" ... Не мне судить, что правильнее, - могу ограничиться указанием этих двух противоположных оценок, имеющих одинаково свои основания.

Так случилось, что наша и предшествовавшая нашему поколению российская интеллигенция оказалась в числе тех, кого французы называют "защитниками проигрышных дел" {264} (les avocats des causes perdues) или среди "великих неудачников" (des grands rates) XX века, невзирая на все частичные достижения и временные удачи, как и бескорыстную жертвенность. Может быть отчасти поэтому я так и не узнал за долгую свою жизнь, и никто удовлетворительно не разъяснил, куда мы идем? в чем смысл жизни? для чего существуем? ..

Ответы, которые на эти вопросы давались и даются, представляются мне одинаково мнимыми, будь они эсхатолого-религиозными или историко-секуляризованными. Спасительный же в других случаях агностицизм в данном случае тоже не может помочь, потому что вместо ответа возвращает вопрошающего к исходному пункту, - к неведению, вызвавшему самый вопрос. Может быть, в утешение агностикам, следует сказать словами Андрэ Мальро, бывшего министра культуры во Франции: "Человек своего века, я - агностик, но верю, что агностическая цивилизация не переживет (нашей эпохи)".

Отсюда, от отсутствия ответа на главное, на мой взгляд, и неудовлетворенность, миросозерцательная и психологическая, мизантропия и неуверенность, чтобы не сказать taedium vitae, даже у самых альтруистических и жертвенных энтузиастов. И мое мироощущение, будучи безрадостным, было бы неправильно объяснять привычной ссылкой на возраст. Конечно, в известном смысле я "пережиток" своего времени, своих сверстников и почти всего идейного и политического своего окружения. Отчасти именно поэтому и считал я нужным зафиксировать и интимную сторону конечного итога своего жизненного опыта. Когда я сознательно вступал в жизнь, она была всё-таки лучше, легче и чище, чем стала позднее, после того, как и я активно вложился в нее, как умел и, в известной мере, как хотел. Таков печальный и малоутешительный конечный итог не только моей жизни, но и значительной части нашего поколения.

Р. S. На стр. 203 и следующей рассказано о том, как я совершенно неожиданно для себя попал в нью-йорский еженедельник Тайм благодаря письменной интервенции проф. Спэкмэна из Боулдера, о которой я ничего не знал. А несколькими страницами ниже, в общей характеристике Тайм, упоминая о положительных сторонах журнала, я говорю о "сравнительном отсутствии кумовства" и проч. Придирчивый критик или недоброжелатель, да и не они только, могут увидеть здесь явное противоречие: Спэкмэн приходился зятем главному управителю Тайм, Матюзену. Но это лишь видимость противоречия, потому что в своем рассказе я забыл упомянуть о факте, сыгравшем едва ли не большую роль, чем рекомендация зятя Матюзена.

Незадолго до письма Спэкмэна своему шурину вернулся из Москвы с совещания союзников американский представитель Аверел Харриман и при встрече с руководителем Тайм, - если не {265} ошибаюсь, то был председатель корпорации Тайм Джеме Линен - Харриман высказал недовольство, что Тайм недостаточно осведомляет своих читателей о советской России. Он, передавали, сказал: "Вы должны организовать у себя подобие существующего в Государственном Департаменте "русского стола" или подотдела, который собирал бы материал о положении в России из разных источников и подвергал бы его анализу и интерпретации здесь, в Нью-Йорке. Это служило бы дополнением и поправкой к тому, что доходит официальным путем чрез жесточайшую советскую цензуру". Тайм внял этому совету и решил организовать русский подотдел или "стол". Он был порожден суровостью советской цензуры, а я попал в Тайм благодаря совпадению во времени совета Харримана и рекомендации Спэкмэна. Без последней я, конечно, не был бы связан с Тайм - вот уже более 23-х лет. Но без того, что сказал Харриман, может быть, Тайм вообще не создал бы русский подотдел.