Собрание сочинений. Том 6 - Маркс Карл Генрих

Нас хотят во что бы то ни стало сделать пруссаками, пруссаками в духе всемилостивейшего государя, пруссаками с прусским правом, с заносчивым дворянством, с тиранией чиновничества, с сабельным режимом, с палочными побоями, с цензурой и беспрекословным повиновением. Эти законопроекты — только начало. Нам известен план контрреволюции, и наши читатели будут поражены, когда узнают, что задумано провести по этому плану. Не сомневаемся, что господам в Берлине придется еще раз сильно разочароваться в жителях Рейнской провинции.

Мы еще не раз вернемся к этим позорным законопроектам. за одно составление которых министры должны быть посажены на скамью подсудимых. Но одно мы должны сказать уже сегодня: если палата согласится на что-либо, хотя бы в отдаленной степени похожее на эти законопроекты, то долг депутатов Рейнской провинции немедленно выйти из состава палаты, которая принятием подобных решений намерена отбросить своих избирателей к патриархальному варварству старопрусского законодательства.

Написано К. Марксом 12 марта 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в экстренном приложении к «Neue Rheinische Zeitung» № 244, 13 марта 1849 г.

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ПРОВОКАЦИЯ

Кёльн, 12 марта. Коронованные и некоронованные господа намерены вознаградить себя за страдания, испытанные ими в марте 1848 года, удвоенной радостью в марте 1849 года. С этой целью пущены в ход все средства, чтобы в годовщины мартовских событий произошли волнения в возможно большем количестве немецких «отечеств» и чтобы господа контрреволюционеры получили, таким образом, новый повод для совершения насильственных действий. Вот почему уже несколько недель в конституционных и аристократических газетах ежедневно рассказываются басни о грандиозной подготовке мартовских восстаний, о неоднократных вторжениях республиканских добровольческих отрядов через французскую и швейцарскую границы (в Швейцарии проживает каких-нибудь 15¹/₂ немецких республиканцев); и всякий раз эти басни подкрепляются ссылками на «достоверные источники», «несомненные признаки» и «неопровержимые сообщения», чтобы нагнать ужаснейшую панику на легковерного обывателя. А шутники «божьей милостью» тем временем спокойно сидят за кулисами, радуясь тому впечатлению, которое производят систематически распространяемые холопской печатью фантастические сообщения, и презрительно ухмыляются, когда трусливый филистер принимает эту искусственную тревогу au serieux {всерьез. Ред.}.

Открыть эту кампанию было поручено Бадену, т. е. Бекку. Баденские продажные журналисты немедленно стали послушно повторять всю эту нудную болтовню относительно вторжений, путчей и прочих глупостей. Им на помощь поспешили Вюртемберг и Бавария. Не хотела и не могла отставать и «ежедневная печать» торгашеского, продажного и продавшегося никчемного Франкфурта, кичащегося своей общеимперской ролью. И гессенцы, слепые и зрячие {Игра слов: «Hesse» — житель Гессена, «blinder Hesse» — «слепой». Ред.}, и ганноверцы типа Штюве, и долговязые колбасники-брауншвейгцы и прочие народы — мученики и страстотерпцы, населяющие Германию, — все они должны были дуть в одну дудку. Лучше всех проделывали это достопочтенные Врангель — Мантёйфель. Было изготовлено четыреста фальшивых паспортов для немецких эмигрантов в Безансоне, и кроме того во все концы черно-белого государства {Пруссии. Ред.} были разосланы инструкции, а также эмиссары, на которых была возложена задача поднять через печать и при помощи устной пропаганды возможно больший шум по поводу приближающихся мартовских мятежников-республиканцев.

Однако многие христианско-германские газеты, не посчитавшись с этими весьма хитроумными указаниями, подняли с самого начала слишком большой шум. Эту ошибку попытались исправить еще более оглушительным барабанным боем и еще более бесстыдной ложью.

Естественно, что и г-н Ганземан немедленно присоединился к этой горланящей компании, угодливо оказывая ей поддержку в своей новой газете^[258]. Надевая на себя в первой палате личину оппозиционно настроенного депутата, Ганземан сглаживает это впечатление о своей мнимой оппозиционности тем, что, в качестве верного оруженосца правительства Мантёйфеля — Бранденбурга, печатает в своей газете самые нелепые известия и корреспонденции относительно угрожающих в марте восстаний. Приведем только один пример. В корреспонденции из Кёльна, напечатанной в его газете, под видом последних известий преподносится следующий вымысел:

«Уже несколько дней мы живем, так сказать, в обстановке полной анархии. Если вы пройдете по улицам, то увидите, что даже среди бела дня бродят толпы рабочих, то попрошайничая, то занимаясь грабежом; особенно часто они нападают на кабаки и табачные лавки. Дело уже дошло до того, что нашу ратушу несколько дней вынуждены охранять значительные военные силы. Вечером никто не может считать себя в безопасности на улице. Хуже всего то, что настроение рабочих искусственно подогревается, дабы вызвать 18 марта настоящее восстание».

Достаточно перепечатать эту статью здесь, в Кёльне, чтобы разоблачить весь ее провокационный и вместе с тем смехотворный характер.

Зрелище, которое можно было видеть в Кёльне среди бела дня и особенно но вечерам, — это беспрестанные кровопролитные драки между солдатами разных родов войск. Очевидно, мы имеем дело с намерением заглушить запросы относительно «Моей доблестной армии» клеветой на рабочих. Правительства открыто готовят государственные перевороты, которые должны завершить контрреволюцию. Следовательно, народ имел бы полное право готовиться к восстанию. Но народ прекрасно понимает, что критическое положение во Франции и особенно в Венгрии и Италии в скором будущем неизбежно подготовит почву для восстания. Поэтому он не поддастся на грубую провокацию.

Написано 12 марта 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 245, 14 марта 1849 г.

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

ГОГЕНЦОЛЛЕРНСКИЙ ОБЩИЙ ПЛАН РЕФОРМ

Кёльн, 14 марта. «Чрезвычайные осадные положения будут отменены, как только всеобщее осадное положение будет октроировано всему королевству в виде законов и войдет в наши конституционные обычаи. Серия этих «твердых» законов откроется сентябрьским законодательством об ассоциациях и печати».

Такими словами сопроводили мы опубликование тронной речи (№ 234 «Neue Rheinische Zeitung»). В чем же состоит первый парламентский акт министерства? Оно выступает перед палатами и заявляет:

«Мы избавим вас от осадного положения, а взамен этого вы установите постоянно действующие военно-полевые суды, направленные против собраний, ассоциаций, печати».

Мы не можем ни на минуту скрывать того, что парламентская левая своим робким поведением с самого начала облегчила министерству переход в наступление.

Мы сравним en detail {подробно. Ред.} пресловутые три законопроекта с сентябрьскими законами, с до-мартовским проектом уголовного законодательства, с прусским правом. Но сперва мы сообщим нашим читателям общий план старопрусских реформаторов, на который мы уже обратили внимание в нашем экстренном выпуске третьего дня.

В тот самый день, когда неофициальные берлинские газеты опубликовали пресловутые три законопроекта, «Neue Preusische Zeitung», этот «Moniteur» {т. е. официальный орган. Ред.} бранденбургского провидения, напечатала «Мнение о существенных задачах ныне собравшегося так называемого народного представительства». Гогенцоллернская династия и ее бранденбургское министерство слишком «благородного» происхождения, чтобы лицемерить в те моменты, когда солнце «власти» сияет над «неослабленной» короной. В такие моменты королевское сердце не насилует себя и оскорбляет плебейские массы уже самим грубо-бесцеремонным выражением своих интимнейших вожделений и мыслей. Судьбе — зачем скрывать это — бездушной, безжалостной судьбе не раз угодно было в моменты победоносной уверенности Фридриха-Вильгельма IV в своих силах, в моменты «божественного опьянения», как говорит Гёте, сводить на нет с помощью чрезвычайных событий пророчества, угрозы, волеизъявления «нашего доброго короля», нашего «высокомудрого» Фридриха-Вильгельма IV, который возложил на себя корону с такими же точно словами, с какими Наполеон надел на себя железную корону Ломбардии. Но, как известно, железный рок тяготеет даже над богами. Что бы там ни было, все же для королевского сердца, как и для женского сердца, как и для всякого другого сердца, остается опьяняюще высоким наслаждением, отбросив все помехи, дать вольный полет своим интимнейшим мыслям и заставить мир, хоть бы только на словах, на бумаге, склониться перед желаниями своего сердца.