Sapiens. Краткая история человечества - Харари Юваль Ной

Глава 10. Запах денег

В 1519 году Эрнан Кортес с отрядом конкистадоров вторгся в Мексику, открыв человечеству еще один мир. Жители этих мест ацтеки вскоре заметили, что пришельцы питают величайшую страсть к некоему желтому металлу. Только об этом металле и говорят. Туземцы были знакомы с золотом — мягкое, ковкое, оно легко поддавалось обработке, из него отливали статуи и ювелирные украшения. Золотой песок иногда использовался и как средство обмена, однако расплачивались ацтеки чаще какао-бобами или отрезами ткани, а потому одержимость испанцев казалась им необъяснимой. Что привлекает белых людей в металле: в пищу он не идет, одежду из него не сошьешь, даже на инструмент или оружие не годится — слишком мягок? Когда же туземцы спросили Кортеса, почему испанцы так жаждут золота, он ответил: «Потому что мы страдаем сердечным недугом, исцелить который может только золото» [49].

Кортес солгал, но солгал лишь в том, что поместил недуг в сердце. На самом деле это было подлинное душевное заболевание, эндемичное для афроевразийского мира, откуда были родом испанские завоеватели. Все в этом мире, даже заклятые враги, стремились к одной цели — золоту! Больше золота! За три века до покорения Мексики предки Кортеса и его солдат вели кровавую религиозную войну против мусульманских княжеств Иберийского полуострова и Северной Африки. Последователи Христа и последователи Аллаха десятками тысяч истребляли друг друга, вытаптывали поля и сады, обращали процветающие города в дымные руины — все ради вящей славы Христа или Аллаха.

И постепенно христиане стали одолевать. Свои победы они отмечали не только разрушением мечетей и строительством церквей — они также чеканили золотые и серебряные монеты с изображением креста и благодарностью Богу за помощь в одолении неверных. Но наряду с этими победители чеканили и квадратные мильяры с арабской вязью, провозглашавшей: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его». Даже католические епископы французских Мельгёя и Агда чеканили эти добросовестные копии привычных мусульманам монет, и богобоязненные христиане охотно ими пользовались [50].

На другой стороне фронта также господствовала толерантность. Мусульманские купцы расплачивались на территории Северной Африки христианскими монетами: флорентийскими флоринами, венецианскими дукатами, неаполитанскими джильято. Даже мусульманские правители, призывавшие к джихаду против христиан, охотно принимали налог монетами, на которых значились имена Христа и Девы-Богородицы [51].

Охотники-собиратели не знали денег. Каждая группа людей добывала на охоте, находила или изготавливала практически все, в чем она нуждалась, от мяса до медицинских снадобий, от обуви до оберегов. Возможно, обязанности распределялись между членами группы неравномерно, однако «товары» и «услуги» перераспределялись с помощью механизма взаимных обязательств. Кусок мяса, отданный даром, предполагал в дальнейшем некую взаимность — например, бесплатную медицинскую помощь. Эти группы людей экономически друг от друга не зависели, со стороны они получали очень немногое, лишь то, чего не водилось в их местах: раковины, краски, обсидиан и т.п., — и тут действовал бартер: «Мы вам красивые ракушки, вы нам — качественный кремень».

Даже с наступлением аграрной революции мало что изменилось. Люди по-прежнему жили небольшими плотными коллективами. Как и группа охотников-собирателей, каждая деревня была самодостаточной экономической общностью, экономические связи сводились к взаимным услугам и обязательствам плюс незначительный бартер с внешним миром. Кто-то хорошо шил обувь, а кто-то поднаторел в целительстве, так что соседи знали, к кому обращаться, если надоело ходить босиком или если заболеешь. Но деревни были маленькими, располагали весьма ограниченными ресурсами и не могли держать ни сапожника, ни врача «на полной ставке».

С образованием городов и царств, развитием транспортной инфраструктуры возникли и новые возможности для специализации. В многолюдных городах появились не только профессиональные сапожники и врачи, но и плотники, священники, юристы и солдаты. Одни деревни славились вином, другие — оливковым маслом, а третьи — керамикой; теперь они обнаружили, что имеет смысл специализироваться на производстве именно этого товара и на него выменивать в других деревнях и городах все, что понадобится. Это же разумно. Почва и климат везде разные, зачем же пить неважное вино со своего виноградника, если можно приобрести напиток повкуснее из тех мест, где и климат, и почва подходят виноградной лозе гораздо лучше? И если в ближайшем овраге можно выкопать глину, из которой получаются более крепкие и красивые сосуды, чем у тех виноделов, то вот и товар для обмена. Специализация к тому же давала виноделам и горшечникам, не говоря уж о врачах и юристах, возможность совершенствовать свое искусство всем на благо. Но тут же возникала и проблема: как наладить обмен товарами между столькими специалистами?

Система взаимных услуг и обязательств перестает работать, когда в нее входит большое количество незнакомых друг с другом людей. Одно дело — помочь сестре или соседу, и совсем другое дело — чужакам, от которых, вполне возможно, ответной услуги никогда и не дождешься.

Можно вновь прибегнуть к бартеру. Но бартер эффективен лишь пока в обмене участвует небольшое количество продуктов. Сложную экономику на нем не построишь [52].

Чтобы лучше понять возможности и ограничения бартера, представьте себе, что вам принадлежит яблоневый сад на холме и плоды там растут самые сочные, самые сладкие во всем регионе. Вы трудитесь там изо всех сил, и за сезон обувь рвется в клочья. Вы запрягаете ослика в тележку и едете в ближайший город у реки: сосед говорил вам, что на южном краю рыночной площади живет сапожник, который сшил ему крепкие башмаки — вот уже пятый год держатся. Вы находите мастерскую сапожника и предлагаете ему яблоки в обмен на башмаки.

Сапожник в растерянности. Сколько яблок просить в уплату за башмаки? Каждый день к нему являются десятки покупателей, кто с мешком яблок, кто с пшеницей, кто ведет козу или несет материю, и даже у одинаковых товаров качество разное. А кто-то предлагает не материальные вещи, а свои знания: лечит боль в спине или пишет ходатайство на имя правителя. В последний раз сапожник менял башмаки на яблоки три месяца назад, тогда он взял три мешка яблок — или четыре? Опять-таки, то были кислые яблоки из долины, а эти — первосортный урожай с холма. С другой стороны, те яблоки он взял в уплату за женские башмаки-маломерки, а этому покупателю нужны здоровенные, на мужчину. Еще одно соображение: только что случился падеж скота, кожа сейчас в дефиците. Кожевники дерут за сырье вдвое больше готовых башмаков, чем месяц тому назад. Это ведь тоже нужно учесть, верно?

В экономике, основанной на бартере, и сапожнику, и садоводу каждый день приходится заново сопоставлять относительную ценность десятков разных товаров. Если на рынке продается сотня товаров, то в голове нужно держать 4950 ценовых пар. А если товаров 1000, то 499 500 пар! [53] Как с этим справиться?

Дальше — хуже. Даже если вы ухитритесь вычислить цену пары башмаков в яблоках, это еще не гарантирует покупку. Чтобы сделка состоялось, необходимо согласие обеих сторон. А что если сапожник не любит яблоки и голова его в этот момент занята мыслями о разводе? Конечно, садовод мог бы найти адвоката, который любит яблоки, и втроем они бы обо всем договорились. А если у адвоката от яблок подвал ломится, а ему бы постричься?

Некоторые общества пытались решить эту проблему, создав центральную обменную систему: все сдают в нее свои товары и услуги, а в обмен получают из распределителя то, что им нужно. Величайший эксперимент такого рода проводился — и провалился — в Советском Союзе. Проводились и более умеренные, более успешные эксперименты — например, в империи инков. Но большинство обществ придумало куда более простой способ осуществлять обмен среди многих «узких специалистов»: были изобретены деньги.