Повседневная жизнь Букингемского дворца при Елизавете II - Мейер-Стабли Бертран

Похоже, все приготовлено и для похорон Маргарет, чье пошатнувшееся здоровье (при множестве приступов и кризов в 2000 и 2001 годах) заставляет опасаться худшего. Кодовое название для этой церемонии уже придумано. Как «профессиональная сотрудница» монархии сестра королевы уже сделала свои последние распоряжения, которые графиня Сноудон собрала в составленном ею прощальном письме, равноценном завещанию. Затем принцесса отправила самым близким сотрудникам королевы коричневые, запечатанные сургучом конверты. «Никто, разумеется, не имеет права вскрывать эти конверты до смерти принцессы», — сообщил один из приближенных. Если никто действительно не узнал насчет точного содержания этих писем и последних распоряжений принцессы, все равно всем известно, что они касаются ее похорон. Вероятно, принцесса решила ничего не оставлять на волю случая. Она, которая всегда была элегантна, имела склонность к блеску, щегольству и шику, а также и к определенной театральности, продумала свои похороны до мельчайших деталей. Она не только предусмотрела, каким образом будет объявлено о ее смерти, что надо будет сообщить прессе, но также определила заранее, какую одежду должны будут надеть все члены королевской семьи, в том числе и ее сестра королева.

Похороны принцессы Дианы в 1997 году были организованы в спешке, это надо признать. Букингемский дворец промешкал и не сумел подчинить себе эмоции, охватившие англичан, вернее, не успел принять надлежащие меры, и это при том, что никогда еще никакое событие не объединяло такое количество людей в едином порыве. По оценке Би-би-си, более двух миллиардов человек в ста восьмидесяти семи странах сидели перед телевизорами 6 сентября 1997 года, чтобы увидеть, как будут проходить похороны Дианы. На улицы Лондона вышли около двух миллионов человек, чтобы почтить ее память: мужчины и женщины, богатые и бедные, молодые и пожилые… Среди них были и бездомные, и инвалиды, и больные СПИДом, все эти «лишние люди», которых «народная принцесса» утешала и ободряла при жизни. Когда похоронный кортеж следовал мимо, одни хранили скорбное молчание, другие аплодировали и бросали цветы. Но на всех лицах была печаль. «Уникальная церемония для уникального человека», — пообещал Букингемский дворец. В Вестминстерском аббатстве на службе присутствовали высшие должностные лица государства и члены королевской семьи, само собой разумеется. Но там были еще и толпы друзей Дианы — артисты, певцы и знаменитые модельеры. Был приглашен и Мохаммед аль-Файед. Хотя истеблишмент не принимал его и спорил с ним, все же было невозможно себе представить, чтобы он не был допущен на церемонию воздаяния последних почестей той, что прожила последние счастливые недели вместе с его сыном. Но камеры Би-би-си все же не осмелились показать самый пронзительный момент этих похорон: заплаканные лица Уильяма и Гарри в тот момент, когда сидевший за роялем Элтон Джон пел оду их умершей матери. В эту минуту слезы двух мальчиков смешались со слезами всего народа. Диана, не имевшая больше права на титул, полагавшийся ей, когда она была членом королевской семьи, навсегда останется в сердцах англичан королевой.

Но Букингемский дворец превосходит сам себя в связи с празднествами по поводу рождений детей, крестин и свадеб. В холодный ноябрьский день 1948 года, 14-го числа, в воскресенье, в 21 час 14 минут принц Чарльз родился в зале в стиле буль. В этот момент около Елизаветы находились акушерка, четыре врача и анестезиолог. Рождение принца Чарльза стало своеобразным «похоронным звоном» по одной из стародавних традиций, потому что при сем не присутствовал министр внутренних дел; все дело в том, что Георг VI, желавший избавить свою дочь от присутствия чужого мужчины, что вызвало бы у нее приступ стыдливости, упразднил сей обычай.

Чарльз Филипп Артур Джордж, только что появившийся на свет божий, уже имел два титула: за пять дней до того Георг VI внес поправки в королевский указ, гласивший, что сыновья монарха имеют право именоваться принцами и Их Высочествами. В честь его рождения был произведен сорок один артиллерийский залп. Колокола Вестминстерского аббатства прозвонили пять тысяч раз. Площадь Трафальгар-сквер была иллюминирована. Морякам была выдана двойная порция рома. Толпа собралась у решетки Букингемского дворца, распевая колыбельную «Спи, моя радость, усни». Королевским указом именем принца Чарльза был назван один из проливов в Антарктике.

Вся Англия растрогалась в день крестин, 15 декабря, созерцая, как принц и принцесса держат на руках дитя, тонущее в белых кружевах. Елизавета умилилась при виде двух крохотных ручек, «лежавших как две крохотные миниатюрные свечечки на рубашке для крестин, сшитой из атласа и кружев». Молодая крестная мать Маргарет несла Чарльза на руках во время церемонии, которая состоялась в Музыкальном салоне Букингемского дворца.

Сегодня «королевские крестины» — это очень закрытая, интимная церемония, отмеченная стремлением к простоте. Вокруг крестильной купели собираются несколько десятков приглашенных, далее следует небольшой прием, вернее, семейный обед со скромным меню.

В XX веке, как это ни странно, именно крестины старшей дочери герцога и герцогини Йоркских, будущей Елизаветы II, прошли незамеченными. Они состоялись в дворцовой часовне Букингемского дворца 29 мая 1926 года, крестным отцом был король Георг V, крестной матерью — королева Мария, а также крестными были еще герцог Коннаутский (встречается написание Коннотский. — Ю. Р.), граф Страмор и леди Элфинстон, сестра герцогини Йоркской. Архиепископ Йоркский, доктор Космо Ланг, возглавлял церемонию (руководил проведением обряда), а ребенок все время плакал. Наконец, кормилица Елизаветы все же успокоила дитя, напоив отваром укропа; в 1982 году в аналогичном случае принцесса Диана предпочла дать Уильяму пососать свой большой палец.

Свадьбы представляют собой гораздо более суровый и опасный «протокольный» экзамен. «Свадьба принца или принцессы — блестящая иллюстрация, так сказать, события, которое случается в жизни каждого, иначе говоря, «всеобщего явления»: блестящая иллюстрация — потому что она изобилует пышностью и роскошью, а всеобщее явление — потому что женитьба и связанная с женитьбой свадебная церемония — это то, через что проходят все, так сказать, «общий опыт», и в таком качестве свадьба и завораживает, и немного пугает людей». Эта знаменитая фраза английского историка XIX века сама служит превосходной иллюстрацией к тому, какое воздействие оказывает на англичан грандиозное зрелище, которое они могут наблюдать и наблюдать без устали, приходя в восторг от кортежа из карет, ландо и прочих экипажей, следующего по Мэлл, усыпанной цветами, в сопровождении кавалерийского эскорта в ярко-алых мундирах, в атмосфере всеобщего ликования, среди коего шуршат платья королевы и представительниц королевских семей всего мира. Сердце старой доброй Англии бьется быстрее, когда архиепископ Кентерберийский произносит слова: «Мы собрались здесь перед лицом Господа, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину…» Ах, надо видеть королеву, серьезную и взволнованную, в тот момент, когда колокола Вестминстерского аббатства звонят что есть мочи! Надо видеть, как все королевское семейство в полном составе с балкона Букингемского дворца приветствует свой народ!

Сегодня, как и прежде, все члены королевской семьи должны обратиться с официальной просьбой к царствующему монарху о разрешении на вступление в брак; это правило действует с 1722 года, когда Георг III протащил через парламент такой закон в состоянии гнева на своих братьев. Елизавета и Филипп склонили свои головы перед этим законом в 1947 году. О церемонии бракосочетания, ставшей самым крупным стечением венценосных особ в XX столетии, Филипп, державшийся чрезвычайно достойно, но ощущавший себя несколько отстраненно (впрочем, он всегда выглядит несколько холодным, словно застывшим), сохранил не слишком приятные воспоминания всеобщей напряженности и натянутости. Его кузен Дэвид Милфорд-Хевен рассказывает: «Мы едва не опоздали; мы слишком долго спали. В машине нас охватила паника при мысли о том, что мы случайно могли бы перепутать головные уборы; вообще-то фуражки были у нас одинаковые, но если бы Филипп надел мою, то она была бы ему так велика, что сползла бы на уши».