Твой последний врач. Чему мертвые учат живых - Хитрова Татьяна

После этого блоки фиксируются на микротоме – аппарате, который может делать срезы толщиной в 5 мкм и даже тоньше, чтобы потом мы могли рассмотреть срез в световом или электронном микроскопе. В микротом снизу, под фиксированным блоком, вставляется тонкое стальное лезвие, которое также необходимо регулярно менять, иначе оно начинает оставлять полосы на срезах. Использованные микротомные лезвия потом отдают нам на вырезку: мы вставляем их в держатель и пользуемся ими до тех пор, пока лезвие не затупится окончательно. Если сделать срез толстым, то через него просто не пройдет свет, и мы не сможем увидеть ни одну структуру.

Срезы, которые похожи на полупрозрачные квадратики, падают в емкость с теплой водой или водяную баню, где температура на пять градусов ниже температуры плавления парафина, поддеваются тонкой металлической палочкой и помещаются на предметное стекло – оно небольшое, 8 см в длину и 2 см в ширину. Если регулярно не менять воду или использовать грязные стекла, то на них могут попадать срезы других образцов, грязь и пыль. А если перемещать неаккуратно, то на срезах образуются складки, структуры сморщатся, и разобрать что и где не представится возможным. Абы какие стекла для этой работы не подходят – только со специальным адгезивным покрытием, с которого материал не будет соскальзывать или отклеиваться. После описанной выше подготовки стекла переносят на широкую плитку и кладут ненадолго в сушильный аппарат, чтобы удалить воду.

Далее идет окраска образцов. Если клетки не красить, они все будут прозрачные, и мы не сможем ничего увидеть. Чаще всего используется окраска гематоксилином и эозином, которые окрашивают все в розово-фиолетовые тона. На третьем курсе, когда студенты зарисовывают в альбом микропрепараты, именно эти два цвета расходуются больше всего. Иногда нужно применить специальную окраску на какие– либо структуры, если их не видно при стандартной окраске. К примеру, во время прохождения тканей через спирт и ксилол жиры вымываются и клетки выглядят пустыми. Чтобы убедиться, что там был именно жир, а не что-то другое, стекло дополнительно окрашивается суданом III, тогда жировые вещества становятся ярко-оранжевыми. Окраску на жир делают только на замороженных срезах. Реакция Пэрлса помогает окрашивать гранулы гемосидерина в синий цвет, а коллаген – в пурпурно-красный. Также обязательно делается дополнительная окраска по Гимзе для выявления бактерии Helicobacter Pylori, которая вызывает гастрит.

После окраски финальным этапом является заключение срезов под покровное стекло – без этого окружающая среда быстро разрушит ткани, а так мы можем хранить стекла десятилетиями, а точнее – двадцатипятилетиями, и в течение этого времени пациент может в любой момент запросить и взять свои стекла, чтобы показать их другому врачу и получить еще одно заключение о своем диагнозе.

Мы обожаем наших лаборанток, особенно Дашу, которая всегда делает великолепные стекла. В каждой работе, когда вы начинаете изучать ее более подробно, находится столько нюансов, о которых вначале вы даже и подумать не могли.

Весь процесс от вырезки материала хирургами до нашего заключения занимает около пяти – семи дней, но существует еще и экспресс-диагностика, когда нам дается 20 минут на постановку диагноза – к примеру, когда на операционном столе нашли какое-либо образование и нужно срочно решить, что с этим делать. К сожалению, не каждый город и тем более не каждая больница может позволить себе такую роскошь. И двойное сожаление, что не каждый клиницист понимает, как изготавливаются материалы, и что если это не экспресс-диагностика, а обычная по срокам, то ответы по материалам, отправленным в пятницу, будут не раньше следующего четверга.

После вскрытия, но до осмотра микропрепаратов, мы пишем в предварительном заключении предполагаемый диагноз и ставим код по международной классификации болезней (сокращенно МКБ). После изучения гистологии, спустя четыре – пять дней, этот код может поменяться, хотя это бывает редко.

Около двух часов в дверях появилась Даша:

– Татьяна Александровна, там пришли за справкой.

Я взяла документ и вышла в коридор, ожидая увидеть скромно одетую и убитую горем женщину, которая из-за нужды просит похоронить маму за счет государства, потому что у нее самой на это нет средств. К моему удивлению, меня ожидала статная высокая женщина в деловом костюме с последним айфоном в руках. Конечно, материальные вещи не являются показателем дохода, учитывая, что существует много реплик и кредит, но ухоженность и лощеность без дохода сымитировать довольно трудно. На лице женщины не было ни капли грусти, только деловитая сосредоточенность. Я осторожно начала разговор:

– Здравствуйте, я проводила сегодняшнее вскрытие, вот, пожалуйста, предварительное заключение.

– Здравствуйте, спасибо, что все сделали быстро. От меня еще что-то нужно?

– Нет, но я хочу уточнить у вас один момент. Нам сообщили, что вы хотите похоронить маму за счет государства, это действительно так?

– Да. А что, с этим возникли какие-то сложности?

– Просто обычно похоронами занимаются родственники, если они есть.

– Для нее такие похороны будут уже роскошью.

– Это же ваша родная мать! Разве вы не чувствуете горе?

– Эта родная мать, как вы выразились, била меня все мое детство за любое непослушание, уходила в запои на несколько дней, оставляя меня дома запертой одну с батоном и чаем. Родной отец от нас ушел, когда мне было пять лет, а отчим, которого ОНА привела домой, когда мне было двенадцать лет, домогался меня до тех пор, пока я не сбежала из дома в шестнадцать, ведь ОНА не поверила моим словам или просто не захотела верить – держалась за член, а не за родную дочь. Звонила мне только для того, чтобы попросить денег, а когда я основала свой бизнес и встала на ноги, подала на алименты. Отчим сдох годом ранее от инфаркта, и теперь я одна являюсь наследницей их квартиры и возмещу себе каждую копейку, потраченную за все эти годы нескончаемого ужаса. Так что единственная эмоция, которую я сейчас испытываю, это облегчение и радость от того, что отныне я свободна. Поэтому, прежде чем осуждать меня, возьмите мою обувь и пройдите в ней мой путь.

Я стояла, оцепенев, и не могла произнести ни слова, пока женщина уходила от меня в свое светлое будущее…

Когда меня спрашивают, не боюсь ли я мертвых, я всегда отвечаю отрицательно: мертвые уже никогда не причинят вам боль, в отличие от живых.

Глава 3

Мифы о нашем теле

Я недовольно смотрела на электронное табло весов: моя фигура и вес устраивали меня ровно до тех пор, пока за три месяца ни в одном салоне я не нашла ни одного подходящего мне по размеру свадебного платья. Создавалось впечатление, что свадебные салоны не в курсе, что на дворе уже XXI, а не XVIII век, и девушек перестали выдавать замуж в 13 лет, когда еще не сформированы ни вторичные половые признаки, ни критическое мышление. Если мне удавалось найти платье почти подходящего мне размера, то внутри него я чувствовала себя как в улье – все нещадно чесалось и кололось, и отдельным «удовольствием» было слышать от продавцов: «Ну, потерпите, красиво же!».

Зачем нужно терпеть неудобства в один из самых счастливых, как я надеялась, дней в моей жизни, мне было непонятно: как я смогу расслабиться, танцевать ну или хотя бы просто дышать и сидеть, если все мои мысли будут заняты дискомфортом? Изначально я даже туфли искала с плоской подошвой, потому что все, что было выше платформы беговых кроссовок, казалось мне Эверестом, а провести свадебное путешествие в травмпункте с вывихнутой из-за высоких каблуков лодыжкой казалось мне не очень хорошей перспективой.