Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Манометр показывает две атмосферы. Если опыт идет долго, то может накопиться углекислота. Тогда открывать кран внизу. Пока еще не нужно.
— Алла, сколько уже сделали опытов?
— Сейчас сосчитаю: с отеком легких — три, с острой кровопотерей — два, этот шестой. Не считая прицельных, когда просто определяли насыщение венозной и артериальной крови.
Да, помню. Сначала брали пробы крови и передавали через шлюз, но это плохо. «Можно нам внести оксигемометр прямо в камеру? Без этого нет точности измерений и не успеваем проследить динамику». — «Но ведь это сто двадцать вольт». — «Мы будем осторожно». — «Ну смотрите, под вашу ответственность». Потом прибежал: «Михаил Иванович, стопроцентное насыщение гемоглобина артериальной и венозной крови! Значит, организм использует только растворенный кислород, а от гемоглобина и не трогает. Вот здорово!»
Здорово, конечно. Пока все оправдывается. Даже больше — опытов с кровотечением и шоком иностранцы не проводили. А может, мы не знаем?
День сегодня такой же, как год назад, когда Сашу оперировали. Молодые листочки. Запах. А кажется, давно-давно. Обманчиво ощущение времени. Близкое кажется далеким, а далекое — будто рядом.
В крайнем случае камеру уже можно использовать. Если неминучая смерть, тогда не до разговоров и сомнений. Трудно только больного затянуть туда. Но можно. На носилках. С капельницами морока будет. Если придется Сашу оперировать, то уже будет какой-то резерв.
Собаки и больные не одно и то же. Почему? Гипоксия же одинаковая. Неизвестно, как будет действовать избыток кислорода на больное сердце. Но англичане уже лечили инфаркт хорошо.
— Ну что там — загляните. Нет, Коля, ты стой у кранов. Мало ли что.
Алеша смотрит в оконце... Трогательный: щеки румяные, очки.
— Ничего, сидят.
Подождем еще. Хотя они в камере уже около часа. Чистота опыта не допускает никаких других средств: ни искусственного дыхания, ни лекарств. Ничего. Все-таки кровь пришлось перелить. Жаль. Но всему есть пределы. Два часа с таким давлением, а крови выпущено процентов семьдесят.
Оборудовать камерами все крупные клиники. Или поставить ее в реанимационный центр 28, чтобы лечить всех больных с терминальными состояниями 29. Можно даже передвижную камеру создать, поставить на специальную машину — «Скорую помощь».
Мы бы могли даже у себя в клинике создать такой центр.
Брось. Размечтался. Еще ничего нет, кроме этих шести опытов. Как у Ильфа и Петрова: «Васюки — центр мира». Что-то в этом роде. Забыл. Прошло полчаса. Нет терпения — позвонить.
Беру трубку.
— Постучи, Коля.
— Порядок, Михаил Иванович. Давление повысилось до нормы. Можно бы уже вылезать, но я хочу закрепить. Минут десять еще.
— Хорошо. Скажите, когда выпускать.
Удивительно. Но еще может упасть давление, когда вылезут. И у раненых бывало: накачаем кровь, сердечных лекарств — давление повысится, а потом снова падает, и уже совсем. Нет, до нормы не повышалось. Сложная штука — шок. Все его компоненты камера не может снять. Да мы и не знаем их значения. Гипоксия, наверное, главное, а это ведет к общему нарушению химизма тканей. А гипоксия снимается. Так что, может быть, и все остальное нормализуется. Правильно он делает, что ожидает. Вообще толковый, только неорганизован. Все куда-то спешит и в то же время опаздывает. Книги вовремя не возвращает. Бреется плохо, галстук набок. Но это пустяки.
Скучно сидеть и ждать, а уходить нельзя. Хочу посмотреть, какова собака. Обычно не вижу этих опытов — делают днем, когда операции.
Помощники к нему с холодком относятся. Почему бы?
Вот стучит. Надоело. Может быть, плохо чувствует себя? До сих пор никто не жаловался. Я приседания делал в камере, и то ничего. Только жарко.
— Коля, начинай травить помалу.
Открывает кран. Звук как у паровоза. После каждой пол-атмосферы — остановка. Есть правила декомпрессии. Правда, они для воздуха, в кислороде можно скорее, если что случится. Еще ждать двадцать минут.
Пойду все-таки взгляну, как операции кончились. Сашу нужно повидать обязательно. Придется идти к нему домой без приглашения. Ты доктор.
— Алла, я вернусь через четверть часа.
Иду. Здорово это, с камерой. Теперь бы построить настоящую. Нужно бумагу министру сочинить — просить деньги. А перед тем показать коллегам-профессорам, чтобы поддержали.
Мария Васильевна встречается в коридоре — выходит из операционной. На лице следы от тесемок маски. Деловито-возбужденное выражение.
— Что было? Не ошиблись в диагнозе?
— Нет, все точно. Отверстие в перегородке большое — два на три сантиметра. Пришлось заплату вшивать.
— Как это ты меня не вызвала — удивляюсь!
— Ну полно вам смеяться. Я боюсь этих операций. Как запустят машину, так поджилки и задрожат.
— Ладно, привыкнешь. Как мальчик? Другие операции закончились?
— Проснулся. Скоро вывезут. А другие? Семен и Петро закончили, а Вася зашивает рану. Все хорошо, не ходите.
Возвращаюсь вниз к опыту. Когда уже привыкну полностью полагаться? Как АИК, так беспокойство, нужно узнать, посмотреть. Пора бы доверять.
Пришел как раз вовремя. Дверь камеры открыта, и Виктор вылезает наружу. Надя уже снаружи, халат прилип к телу, просвечивают трусы и лифчик. Как на пляже. Хорошая фигура. Женственная. Виктор тоже совсем мокрый. Из камеры идет влажное тепло.
— Все бы ничего, но жарко. Нужно охлаждение строить.
— Вот вы и побеспокойтесь.
Я залезаю внутрь. После улицы здесь полутьма. Собака в сознании. Она привязана, но крутит головой, водит глазами. Ртутный манометр присоединен к артерии, показывает около девяноста. Это нормально.
— Вот смотрите, график давления.
Интересная кривая. Алла мне рассказывала. Особенно страшно это последнее падение, когда ртуть упала до двадцати миллиметров. Пес был обречен, бесспорно.
— Нужно сделать контрольные опыты, как с отеками легких. Кстати, для прошлых опытов графики начертили?
— Да, уже.
— Алла, дай папку с графиками.
Показывает. Отек легких: кривая насыщения артериальной крови стремительно падает с девяноста до сорока. Венозная — около двадцати. Полчаса ожидания — изменений нет. Камера. По мере повышения давления кислорода растет насыщение артериальной и венозной крови.
— Как открыли дверь, собака встала и пошла. И больше ничего не было. А контрольные все три погибли.
Сильно, слов нет.
— А вот, смотрите — острая кровопотеря. Выпустили шестьдесят процентов крови, быстро. Вот здесь давление уже не определяется. Клиническая смерть, хотя сердце еще сокращалось, судя по электрокардиограмме. Поместили в камеру, и через час все восстановилось. Без переливания крови, заметьте.
— Ну такие вещи и без камеры возможны.
— Нет, такие — невозможны. Две контрольные. Не будем спорить. Пожалуйста, дайте мне все эти материалы и копии графиков, я буду писать докладную записку высшему начальству. Нужно добиваться денег и легализовать проект, который делают на заводе. Пожалуйста, поскорее.
Что дальше?
— Теперь начнем опыты с инфарктом миокарда. А потом будем все повторять, чтобы получить статистику. До зимы нужно все успеть, пока тепло на улице.
— Хорошо. В ближайшие дни повторите еще опыты с отеком и сердечной слабостью. Это нам для клиники нужно.
Пятый день. Через пять месяцев
Утренняя конференция. Окончены доклады сестер и дежурного врача.
Облегчение: в клинике все благополучно. Относительно благополучно. После отпуска так и ждешь чего-нибудь.
— Михаил Иванович! Расскажите нам о Париже. Пожалуйста!
Я был в Париже, туристом. Мы объехали даже юг, Лазурный берег. Франция у меня вот тут, совсем близко в мозгу, целый фильм. Масса картин, звуков.
— Но вам же нужно идти на операции...
— Задержимся немножко! Пока больных возьмут, то да се...
