Юрий Андропов. Последняя надежда режима. - Млечин Леонид Михайлович

Андропов обожал «забивать козла». Сажал рядом личного врача — Валентина Архиповича Архипова. Два раза в неделю в особняке по­казывали кино — по выбору председателя. Ездили в горы на шашлыки. Юрий Владимирович позволял себе немного сухого вина, расслаблялся, начинал петь. Однажды читал свои стихи. Он привозил с собой магни­тофонные записи Александра Галича, Владимира Высоцкого, эмигранта Рубашкина. Фактически эти записи были запрещены, советскому народу слушать их не разрешали, но себя председатель КГБ считал достаточ­но стойким.

— Андропов в какой-то момент хотел взять Михаила Сергееви­ча в кадры комитета госбезопасности, — рассказывал мне тогдашний начальник управления КГБ по Ставропольскому краю генерал Нордман.

Когда встал вопрос о назначении Горбачева первым секретарем крайкома, Андропов огорченно сказал:

— Опоздал я, опоздал.

Выяснилось, что он предполагал сделать Горбачева замести­телем председателя КГБ по кадрам. На эту должность как раз назна­чались вторые секретари обкомов или крайкомов — Чебриков, Пирож­ков. Если бы Андропов тогда взял Горбачева к себе заместителем, то Михаил Сергеевич имел шансы со временем возглавить комитет госбе­зопасности. В таком случае он бы точно не стал генеральным секре­тарем. Не было бы и перестройки... А был бы председатель КГБ гене­рал армии Горбачев...

Андропов понимал, что председатель КГБ — это человек, кото­рого побаиваются. И старался привлечь на свою сторону молодых пар­тийных секретарей, поэтому сделал все возможное для того, чтобы Горбачев переехал из Ставрополя в Москву. Ну и такой фактор, как землячество, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Андропов хоть и ма­леньким уехал из края, все же здесь родился и считал себя ставро­польцем.

Академик Георгий Арбатов вспоминал, как однажды после его тирады насчет слабости кадров Андропов спросил его:

— Слышал такую фамилию — Горбачев?

— Нет.

— Ну вот видишь. А подросли люди совершенно новые, с кото­рыми действительно можно связать надежды на будущее.

«При всей сдержанности Андропова, — вспоминал Горбачев, — я ощущал его доброе отношение, даже когда, сердясь, он высказывал в мой адрес замечания. Вместе с тем Андропов никогда не раскрывался до конца, его доверительность и откровенность не выходили за раз и навсегда установленные рамки».

Когда Горбачева сделали секретарем ЦК по сельскому хозяй­ству и он переехал в Москву, Андропов не спешил афишировать свое расположение к Михаилу Сергеевичу. Горбачев, став членом политбю­ро, обосновался на даче рядом с Андроповым. Оказавшись с Юрием Владимировичем в одном партийном ранге, осмелился позвонить ему в воскресенье.

— Сегодня у нас ставропольский стол. И, как в старое до­брое время, приглашаю вас с Татьяной Филипповной на обед.

— Да, хорошее было время, — согласился Андропов. — Но сей­час, Михаил, я должен отказаться от приглашения.

— Почему? — искренне удивился Горбачев.

— Если я к тебе пойду, завтра же начнутся пересуды: кто? где? зачем? что обсуждали? Мы с Татьяной Филипповной еще будем идти к тебе, а Леониду Ильичу уже начнут докладывать. Говорю это, Михаил, прежде всего для тебя.

Внеслужебные отношения на трех верхних этажах власти — чле­ны политбюро, кандидаты в члены, секретари ЦК — исключались. Лич­ного общения между руководителями партии практически не было. Они недолюбливали друг друга и безусловно никому не доверяли. Сталин не любил, когда члены политбюро собирались за его спиной, и страх перед гневом генерального сохранился. Никто ни с кем без дела не встречался.

Избранный секретарем ЦК Николай Иванович Рыжков спросил у Владимира Ивановича Долгих, который уже десять лет как входил в высшее партийное руководство: как, мол, у вас проходят праздники, как их отмечают, где собираются, можно ли с женами?

Долгих с удивлением посмотрел на новичка:

— Никто ни с кем не собирается. Забудь об этом.

Запугав всех, Андропов и сам боялся собственного аппарата. Не позволял себе ничего, что могло бы повредить его репутации, что не понравилось бы Леониду Ильичу.

«Консерватизм Юрия Владимировича Андропова проявился и в личной жизни, поведении, — писал Гришин. — Его отличали замкну­тость, неразговорчивость, настороженное, недоверчивое отношение к людям, закрытость личной жизни, отсутствие желания общаться с то­варищами по работе (только два-три раза я видел его за товарище­ским столом по случаю встречи Нового года или дня рождения кого-то из членов политбюро, и то это было только тогда, когда присутство­вал Л,И. Брежнев).

Одевался Ю.В. Андропов однообразно. Длинное черное пальто зимой и осенью, темный костюм, неизменная темно-серая фетровая шляпа, даже летом в теплую погоду...»

Генерал Вадим Кирпиченко, всю жизнь прослуживший в развед­ке, тоже отмечал, что Андропов был человеком очень осторожным. Не брал на себя лишней ответственности, чтобы не создавалось впечат­ления, что он превышает свои полномочия. По всем мало-мальски се­рьезным вопросам писал бумагу в ЦК...

Андропов не хотел рисковать расположением Брежнева, а Лео­нид Ильич не любил, когда между членами политбюро возникали друже­ские отношения, и уж тем более не хотел, чтобы у председателя КГБ появлялись политические союзники.

Первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Васильевич Романов в 1974 году выдал замуж вторую дочь. Свадьба прошла на его загородной даче, но по стране пошли разговоры о небывалой пышности торжества, говорили, что уникальный столовый сервиз был взят из Эрмитажа и пьяные гости разбили драгоценную посуду,

Романов был уверен, что эти слухи, которые были воспроизве­дены в передачах западных радиостанций, — результат заговора, ор­ганизованного из-за границы. Бывший помощник Лигачева Валерий Ле­гостаев пишет, что Романов обратился за помощью к Андропову. Тот подробно расспросил начальника Ленинградского областного управле­ния КГБ Даниила Павловича Носырева. Начальник управления поддержал своего первого секретаря.

Андропов, по словам Легостаева, согласился, что «радиоакция была санкционирована и осуществлена западными спецслужбами и имела своей целью подорвать позиции ленинградского первого секретаря в составе высшего политического руководства СССР.

На просьбу Г.В. Романова сделать об этом от имени КГБ СССР официальное заявление Ю.В. Андропов ответил:

— Ну, что мы будем на каждый их чих откликаться. Не обращай внимания, работай...

А ведь Андропову Романов нравился. Когда Юрий Владимирович станет генеральным секретарем, он переведет Романова в Москву. Но в должности председателя КГБ он не хотел проявлять особой заин­тересованности в судьбе одного из членов политбюро. Ведь у других могло создаться ощущение, что Андропов сколачивает свою группу. Если бы такое подозрение возникло у Брежнева, Андропов повторил бы путь бывшего комсомольского вожака Шелегина, вокруг которого сложилась группа влиятельных работников, и потерял свое кресло.

При этом Андропов понимал, что его время уходит с катастро­фической быстротой — он слишком болен, чтобы долго ждать. Юрий Владимирович готовился к тому, что произойдет после ухода Брежне­ва. Объективно он был заинтересован в том, чтобы возможные конку­ренты из брежневского окружения были надежно скомпрометированы.

Андропов наладил доверительные отношения с академиком Чазо­вым, который лучше всех был осведомлен о состоянии здоровья и Брежнева, и всех остальных членов политбюро. Один-два раза в месяц он встречался с Чазовым — или у себя в кабинете по субботам, или на конспиративной квартире комитета в одном из старых домов непо­далеку от Театра сатиры. Устраивался небольшой обед с учетом стро­гой диеты, прописанной Андропову.

«Разговор шел в основном о состоянии здоровья Брежнева, — вспоминает Чазов, — наших шагах в связи с его болезнью, обстановке в верхних эшелонах власти. Умный и дальновидный политик, с анали­тическим складом ума, Андропов, как шахматист, проигрывал возмож­ные варианты поведения тех или иных политических деятелей».