Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 177
Пожалуй, это прекрасно объясняет, почему в британской группе теплилась надежда на победу в почти безнадёжном предприятии, а в команде норвежцев ощущалась спокойная уверенность в себе.
Утром 7 ноября Амундсен дал команду покинуть последнюю знакомую им отметку 82° южной широты. Но началось всё с того, что оплошали собаки. Пёс Хасселя, Бьёрн, попал под сани, и они перевернулись. В последовавшей за этим кутерьме, как отметил в дневнике Бьяаланд,
Шип воспользовался возможностью и «обслужил» Люси, которая вследствие этого получила пулю в лоб и пополнила собой запасы на складе.
Существовало суровое правило: течка у суки во время движения приравнивалась к катастрофе, поскольку вызывала неразбериху в стае; собаки бежали плохо, что грозило бедой. Любая провокация в таких условиях каралась как тяжелейшее преступление. Точно так же — в виде запаса на складе — окончила свои дни всеми любимая Джала, которая забеременела и больше не могла тянуть упряжку в полную силу. Урануса застрелили за лень, pour encourager les autres [95]. Все они на обратном пути должны были стать пищей для своих товарищей.
Наконец хлысты разорвали тишину, собаки потянули, сани тронулись — и норвежцы взяли курс на неизвестность. «Вот теперь, — написал Амундсен, — начинается настоящее путешествие». В два часа дня он не забыл отметить: «Пересекли самую южную точку по широте, достигнутую ранее экспедицией „Дискавери“, — 82°17?». Лагерь для ночёвки разбили, как и планировали, на отметке 82°20?.
Итак, Амундсен пересёк границу мира, известного человечеству. На протяжении следующих 500 миль он был первопроходцем на каждом дюйме этого пути. При каждом своём шаге он становился исследователем — и гонщиком одновременно. Он принял двойной вызов: неизвестность плюс соперничество. И потому должен был не просто найти путь на полюс, а сделать это быстро. Счёт мог идти на дни, на часы. На нём лежала двойная ответственность — первопроходца и бегуна на длинную дистанцию. В истории исследований эта задача была действительно уникальной.
Амундсен давным-давно решил идти кратчайшим маршрутом и двигаться по меридиану, преодолевая все препятствия, которые встретятся на его пути. Ни самого Амундсена, ни его спутников такая перспектива не пугала.
Они видели в своей экспедиции скорее спортивный кросс, чем научное исследование. Атмосфера гонки в одиночестве, на время, без присутствия соперников в поле зрения не сильно отличалась от спортивного лыжного кросса по пересечённой местности с его смещённым стартом и тяжёлой работой в одиночку, когда мир сжимается до размера лыжни. По крайней мере Бьяаланд относился к происходящему именно так, только эта гонка была более длинной, чем все ранее известные ему. Да, он воспринимал ситуацию в целом как лыжную гонку. А его спутников явно радовал тот факт, что возле них, на соседней лыжне, — один из лучших лыжных гонщиков мира.
В начале старта Амундсен был награждён идеальной погодой и отличным скольжением.
У них было четверо саней. Первым шёл Хелмер Ханссен, потому что был лучшим возницей. Он ещё ни разу за всё время пути не воспользовался хлыстом, да и кричать на собак не приходилось. Ханссен обладал даром управлять собаками с помощью слова и жеста: явный талант прирождённого возницы собачьей упряжки. Кроме того, он лучше всех разбирался в навигации, в его специальных антимагнитных санях на универсальных шарнирах был установлен большой компас в защитном корпусе, как на борту корабля.
За Ханссеном следовал Хассель, потом Вистинг, и последним шёл Бьяаланд, лучший из лыжников, но самый плохой возница, который управлял своей упряжкой с уморительным бешенством. У Амундсена своих саней не было, он постоянно перемещался на лыжах вдоль колонны — то в начало, то в конец, — в зависимости от того, где требовалось его присутствие как командира, а иногда уходил вперёд в качестве лидера гонки. До сих пор они бежали на лыжах.
Каждую пройденную треть мили они отмечали пирамидами, сложенными из девяти больших снежных блоков определённого размера, ростом с человека. Их делали с таким расчётом, чтобы от одной пирамиды была видна вторая. В каждую помещали записку с координатами, расстоянием до ближайшего склада и азимутом предыдущей пирамиды.
К этому моменту у них осталось сорок пять собак, и каждая тянула вес примерно в восемьдесят фунтов. Сани скользили легко, собаки — час за часом — резво бежали рысью, хвосты вверх. Их движение сопровождалось звуками учащённого дыхания, топотом лап, тихим скрипом саней и шёлковым шелестом лыж по мягкому снегу.
Амундсен намеренно выбрал такие интервалы между пирамидами, предоставляя собакам возможность отдыхать каждый час. Чтобы сохранить выносливость, им нужен частый отдых, чередуемый со спринтерскими забегами. В таком же ритме эффективнее всего работают и их возницы, особенно если у них норвежский темперамент. Так что животные и люди в экспедиции Амундсена действовали синхронно.
Для экономии усилий они соблюдали одну и ту же процедуру. Останавливаясь на ночлег, в первую очередь выгружали палатку. Амундсен забирался внутрь и поднимал её с помощью единственного шеста. Пока остальные разбирались с упряжками и устраивали своих подопечных снаружи, он разжигал примус и начинал готовить ужин. Чтобы достать продукты, достаточно было открыть крышку отдельно расположенного контейнера для провизии, который был сделан наподобие банки из-под чая; в санях всегда был необходимый запас пищи [96]. Собак распрягали, давали им по полкило пеммикана, спускали с привязи и позволяли свободно бегать до следующего утра, когда на них снова надевали упряжь, — так им было комфортнее всего. Бьяаланд отстёгивал лыжные крепления и заносил их на ночь в палатку, чтобы они не исчезли в собачьих желудках — ведь хаски всеядны. Вокруг палатки возводили невысокую стену из снега, не позволявшую собакам мочиться на ткань. За час успевали разбить лагерь, накормить собак и поужинать.
В группе Амундсена каждый возница отвечал за свой груз и вёл точный учёт в объединённом навигационном и продовольственном журнале. В британской экспедиции такого дотошного контроля не было, что привело к роковым результатам.
По вечерам в палатке норвежцев царила тишина, но не потому, что они были угрюмы, а скорее из-за особенностей национального темперамента. Ужин проходил в молчании, изредка прерываемом отдельными фразами.
«Мы мчимся, как гончие, по бесконечной плоской, снежной равнине», — записал Амундсен 8 ноября. И чем дольше на нашем пути будет такой ландшафт, тем лучше. Но в тот же день над юго-западным горизонтом показалось тяжёлое облако. На следующее утро оно всё ещё было там и имело те же самые очертания. Амундсен изучил его с помощью подзорной трубы — и облако оказалось землёй. Он понял, что это были те самые горы, которые издалека наблюдал Шеклтон на юго-востоке в 1908 году. Гораздо больше его обрадовал тот факт, что «прямо по нашему курсу — на юге — мы не видим следов земли, и это обещает удачу». Амундсен, несмотря ни на что, надеялся, что полюс лежит не на плато, а на Барьере — ведь ничего нельзя было сказать наверняка.
Они достигли 83-й параллели и остановились для того, чтобы построить очередной склад, уже ставший стандартным сооружением: куб высотой два метра, построенный из блоков прочного, утрамбованного ветром снежного наста, с чёрным флажком наверху.
На следующий день, 10 ноября, они отдыхали, но ночная буря заставила Амундсена, живущего в вечном поиске совершенства, вернуться к предыдущей пирамиде и посмотреть, что с нею стало. Пирамида устояла, но накренилась в подветренную сторону. «Отныне нужно придавать им другую форму», — заметил Амундсен.
К несчастью, три хаски — Карениус, Шип и Шварц — побежали вслед за Амундсеном и бесследно исчезли в северном направлении. «Все они были любовниками Люси, — написал он в дневнике. — Боюсь, они направились к тому месту, где мы её застрелили». Это были лучшие собаки Бьяаланда, и они ушли навсегда.
