Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 193
Был отдан приказ об отступлении, во время которого немцы подорвали мину под одной из индийских траншей. Позднее этот прием, когда в подкоп, ведущий в траншею противника, закладывалась и подрывалась мина, обрушивая его часть, получил широкое распространение. Официальная история Индийского корпуса во Франции так прокомментировала произведенный миной эффект: «От роты Е, которой командовал капитан Йейтс, ни осталось и следа».
Бесчеловечность, проявленная немцами во время войны, вызвала волну возмущения в европейских столицах стран-союзниц, особенно когда стали известны подробности их обращения со взятыми в плен ранеными. Найденный французами дневник немецкого солдата был передан британцам и включен в ежедневную сводку 1-й армии. Вот что записал этот немецкий солдат 19 декабря: «Вид этих траншей и ярость, если не сказать изуверство наших солдат, с которой они насмерть забили раненого англичанина, поразили меня настолько, что до конца дня я был ни на что не годен». Через несколько дней после провальной атаки шотландского гвардейского полка, предпринятой 18 декабря у Живанши, гнев охватил британские позиции, когда распространилась история раненого британца, который полз к своему окопу и был сначала намеренно дважды ранен в ноги, а когда он уже достиг бруствера, застрелен немцами.
Будни позиционной войны вообще отличались жестокостью. 22 декабря двое раненых, после немецкой контратаки два дня пролежавшие у немецкого бруствера, добрались до своих окопов. У обоих началась гангрена, а один сошел с ума. На следующий день после атаки Ливерпульского шотландского полка старший сержант Р. Э. Скотт Мэкфи писал своему отцу прямо из траншеи, отбитой у немцев ротой F:
«Вэнс, недавно ставший капралом, убит; волынщик роты F серьезно ранен; Бич, один из моих солдат, получил ранение в колено и т.?д.».
Подошли санитары-носильщики, идущие за ранеными, и Мэкфи спросил:
«– Холт, а кто туда идет?
– Санитары-носильщики Ливерпульского шотландского полка.
– Фолкнер с вами?
– Нет.
– А Ситрин?
– Здесь.
– Как дела, Ситрин?
– Хорошо, старший сержант!»
Ситрин в их полковом оркестре был единственным, кто умел играть на тенорной трубе. «Он хотел вступить в армию обычным рядовым, но доктор, заметив его смышленость, убедил его стать санитаром-носильщиком». Через пятнадцать минут носильщики вернулись:
«– Эй, кто у вас там?
– Ситрина подстрелили».
Мэкфи был обеспокоен состоянием раненого волынщика. «Носильщики вернулись незадолго до рассвета. Офицер не разрешил им продолжать, потому что уже рассвело. К полудню бедняга волынщик умер от потери крови в залитой водой траншее, без еды и воды, а еще одному раненому пришлось лежать на его трупе».
Ко всем этим ужасам добавились скрытые угрозы, подстерегавшие солдат в бою. 22 декабря Черчилль уведомил Адмиралтейство, что сэр Джон Френч приказал «не прекращать огонь», даже если немцы вывесят белый флаг на любом из участков Западного фронта: «как показала практика, немцы систематически злоупотребляют этим сигналом». Следовательно, «любой немецкий корабль, вывесивший белый флаг, в принципе должен быть обстрелян». «Если нет оснований сомневаться в беспомощности корабля», он может сдаться, но при малейшем сомнении его следует затопить. В любом морском бою «все корабли, вывесившие белые флаги, должны без колебаний подвергаться обстрелу».
В то Рождество на участках фронта, где войска каждой из европейских стран праздновали рождение своего Спасителя, началось спонтанное братание солдат. Война, длившаяся уже почти пять месяцев, становилась все более жестокой. И вот накануне Рождества на некоторых участках внезапно возникло стихийное перемирие. «Мы разговорились с немцами, которые всерьез хотели установить перемирие на время Рождества», – писал 25-летний лейтенант шотландского гвардейского полка сэр Эдвард Халс в военном дневнике своего батальона. «Разведчик Ф. Меркер встретился с немецким патрулем, они угостили его виски и сигарами и передали через него сообщение, что, если мы прекратим стрельбу, они тоже не станут стрелять». В ту ночь на линии фронта, где еще пять дней назад шли ожесточенные бои, наступило затишье.
Наутро немецкие солдаты пошли к британским окопам, и британцы вышли им навстречу. «Они были настроены очень дружелюбно, обменивались сувенирами, кокардами, значками и т.?д.», – писал Халс. Британцы угостили немцев сливовыми пудингами, которые пришлись им по вкусу. Затем договорились похоронить британских солдат, убитых 18 декабря во время неудачной атаки: их трупы до сих пор лежали между траншеями, в основном на границе немецкой линии обороны, там, где они погибли. «Немцы перенесли их тела на середину, и мы их похоронили, – записал Халс в батальонном дневнике. – Британцы и немцы выстроились в два ряда, и немецкий и английский священники по очереди прочитали молитвы. Похороны прошли торжественно и со всеми почестями».
На Рождество братания прошли почти по всей британско-немецкой линии фронта и на некоторых бельгийских и французских участках. Инициаторами в основном выступали немцы, которые передавали сообщения или запевали песню. Неподалеку от Плугстерта капитан Р. Дж. Армс, знавший немецкий, слушая вместе с солдатами немецкую серенаду, попросил немцев спеть еще одну, и они исполнили балладу Шумана «Два гренадера». Затем солдаты вышли из траншей и встретились на нейтральной полосе, где произошло братание, после чего немцы спели «Стража на Рейне», а британцы – «Проснитесь, христиане!».
«Думаю, в моей жизни не было и больше не будет более удивительного Рождества, – записал в дневнике сапер Дж. Дэйви. – Трудно поверить в то, что произошло». Дэйви тоже обменялся с немцами сувенирами. А другие британские солдаты вместе со своими приятелями немцами гонялись за зайцами. Кто-то на нейтральной полосе играл с немцами в футбол. Второго лейтенанта Р. Д. Гиллеспи немцы пригласили на свою линию обороны и показали ему доску, установленную в честь британского офицера, сумевшего добраться до немецкой траншеи, прежде чем его убили.
Брюс Бернсфазер, чьи фронтовые сказки «Bullets & Billets» во время войны пользовались в Британии большой популярностью, вспоминал, как на Рождество шел по нейтральной полосе, чтобы «присоединиться к толпе, собравшейся на полпути к немецким траншеям. Это было любопытное зрелище: вот они стоят, эти негодяи – пожиратели сосисок, развязавшие эту жуткую потасовку в Европе и заставившие нас всех мариноваться в этой грязи». Впервые он видел немецких солдат вблизи. «В тот день никто не проявлял ни малейшей враждебности, и при этом никому из наших и в голову не пришло напасть на них, пока они не остерегаются». Бернсфазеру понадобились кусачки для колючей проволоки, чтобы спороть две пуговицы и обменяться ими с немецким офицером. Два года спустя он вспоминал: «Напоследок я увидел, как один из моих пулеметчиков, в мирной жизни парикмахер-любитель, подстригал обросшего боша, послушно стоявшего на коленях, когда машинка для стрижки подбиралась к его затылку».
«Кажется, сегодня я видел самое дивное чудо на свете, – писал матери второй лейтенант Дуган Чатер из траншеи вблизи Армантьера. – Сегодня около 10 утра я выглянул из-за бруствера и увидел немца, махавшего руками над головой, а два других немецких солдата вылезли из окопов и пошли нам навстречу. Мы уже изготовились стрелять, когда заметили, что они без оружия, и один из наших тоже выбрался из окопа и пошел им навстречу. Уже через пару минут нейтральная полоса кишела нашими и немецкими солдатами и офицерами, пожимавшими друг другу руки с пожеланиями счастливого Рождества».
Чатер написал матери, что братание продлилось полчаса, пока солдат не отозвали в окопы, но затем оно возобновилось. «До конца дня не прозвучало ни единого выстрела, люди спокойно расхаживали по краю траншей, носили солому и дрова на виду у противника. «А еще мы вместе похоронили убитых, и немцев и наших, чьи трупы до этого лежали на нейтральной полосе»? [60].
